Гензель и Гретель

Я смотрю, как она обкусывает ногти. Ногти, которые можно обкусывать, только если начать вгрызаться в мясо. Когда она так делает, ее взгляд стекленеет, а лицо приобретает диковатое остервенелое выражение. Немножко от одержимости. Одержимости чем-то, что заставляет ее грызть собственные пальцы. Я отворачиваюсь к окну, глотая пиво из бутылки, пытаясь отвлечься. От этого зрелища меня тошнит. Тошнит от человеческой беспомощности. Снаружи можно наблюдать только рябь канала всех оттенков грязи и сырые бетонные поверхности. Вид из нашего дома в точности повторяет вид из дома напротив. Шеренга облезлых уродцев с подслеповатыми окнами, понатыканных вплотную друг к другу вдоль каменного русла этого жидкого мусора. В такой воде не живут рыбы, не живут лягушки. Там вообще ничего не живет. Это не вода. Я делаю еще глоток и мне кажется, что я пью эту мутную вонючую жижу, а не чертово пиво. Тошнота деликатно подступает к горлу, подначиваемая воображением. Гретель продолжает самоистязания. Как будто от этого станет легче. Как будто от этого хоть что-то изменится. Я смотрю на коричневое стекло, сквозь которое видно, сколько мне еще осталось. Бутылка наполовину пуста или наполовину полна? Не знаю, но явно хочется чего-то более эффективного, чем пиво. Как будто от этого хоть что-то изменится. Сказка про Гензель и Гретель. Два ребенка, брат с сестрой. Я поднимаю взгляд на Гретель и, в который раз, произношу про себя: «больше никогда». У Гретель больше нет Гензель. И больше никогда не будет. Это настолько не смешно, что невольно начинаешь улыбаться. Одна комната в этой квартире заперта. Щель между полом и дверью подоткнута полотенцем. На то есть свои причины. Так у меня еще есть ощущение, что он с нами. Да он, и вправду с нами. В комнате с запертой дверью. Когда я прохожу мимо, меня оглушает тишиной, просачивающейся оттуда сквозь стены. Холодильник забит тухлой едой. Мы ничего не едим и ничего не выбрасываем. Нам не до того. Гретель питается своими ногтями. Я заливаюсь разным дерьмом, но ровно настолько, чтобы соображать чуть хуже обычного, не доходя до состояния вскрытия всего, что я чувствую где-то глубоко внутри. Как долго мы еще просидим так? Сколько времени нам еще понадобится? Я смотрю на Гретель и думаю, что необходима либо целая вечность, либо следующее мгновение, чтобы последовать в никуда за Гензель. Где он? Нигде. И больше никогда. Я допиваю пиво, открываю окно, откуда на кухню врывается судорожными порывами сырой ветер, и швыряю бутылку с силой в канал. В эту чертову помойку. Вкладываю в это действие всю свою злость, боль и бессилие. Как будто от этого хоть что-то изменится. Как много времени нам потребуется, чтобы смириться с тем фактом, что смерть существует?