***
Данай тщетно пытается изображать жизнерадостного подростка. Все силы уходят на то, чтобы держаться в сознании, когда становится слишком больно. Она переворачивается на кровати зубами к стенке и дрожит. За окном утренний Сан-Диего и температура в плюс двадцать; Данай кажется, что она прогорает до костей, или уже утонула в кипятке собственных слез. То или другое, всяко лучше, чем делать вид, что все хорошо, здорово, замечательно, превосходно. Ничего общего с хорошей жизнью; с тем будущим, какого хотели они с отцом для себя. Ничего общего с новой, фальшивой жизнью.***
Однажды к ней в комнату приходит Логан. — Кого ты любишь больше? — спрашивает Уокер-младший, — Бога или отца? Данай ничего ему не отвечает, хотя и смотрит прямо в глаза. Она устала думать о боли; ей хочется мечтать о новом плеере, велосипеде и куче других вещей, а не о смерти. — Отца, — едва слышно скрипит зубами Данай. Она выглядит заметно похудевшей и слишком уставшей для четырнадцатилетней девчонки; Логан знал её до смерти мистера Рорка; глядя на Данай сейчас, он почему-то сразу паникует. Когда она падает в обморок сотый раз за неделю, Логан решается рассказать отцу.***
— Саркома Юинга, — говорит Элиас. Данай бесконечно долго думает о том, что произнести.***
— Бог не пришел к тебе, — продолжает шептать Логан. Данай слабо обнимает его, и понимает, что завтрашнего дня может не быть. Будущего у неё — нет; а у Логана — есть. Она остается в этой стерильно-белоснежной палате, потому, что ей нужно умереть. У них по-прежнему нет ничего общего.