Страшная тайна Пагзли Аддамса

Пагзли, как обычно, уныло бродил по семейному кладбищу, когда к нему подбежала Вещь и, яростно жестикулируя, позвала его к северной границе их владений. Лениво бредя за умчавшейся вперед Вещью, он соображал, чем можно припугнуть очередного придурка из соседнего городка, забравшегося к ним, чтобы поглазеть на «сумасшедших фриков-Аддамсов». Нужно было придумать что-то новое, по-настоящему жуткое, надолго отбивающее у любопытствующих охоту к нарушению прав частной собственности, особенно, если она принадлежала Аддамсам. Однако Пагзли уже дошел до самого края владений Аддамсов, а никаких наглых чужаков не встретилось. Ожидавшая его Вещь нетерпеливо подпрыгивала возле забора в полном одиночестве, если не считать стайку чего-то не поделивших между собой воробьев. Увидев Пагзли, Вещь несколько раз темпераментно указала в сторону леса и, ловко протиснувшись между прутьями ограды, понеслась дальше. Это уже становилось интересным. Подтянувшись на руках, Пагзли перемахнул через забор и побежал вслед за резвой Вещью. Когда-то раньше Пагзли был неповоротливым толстяком, неуклюжим, хотя и пугающе большим. Но все это осталось в далеком прошлом. Еще года три-четыре назад, он тайком от родителей, стал пробираться в пыточную, чтобы там всласть поотжиматься и порастягиваться с помощью дыбы, тисков и подвесов. Возможно, Мортиша и Гомес были бы не против того, чтобы Пагзли пользовался их игрушками. Но он продолжал упорно скрывать свои занятия, боясь даже предположить реакцию родителей, узнай они, что Пагзли применяет их совсем не по назначению: и сам никого не пытает, и не хочет, чтобы пытали его. Как бы там ни было, его занятия дали результат: Пагзли совсем не похудел, просто перестал выглядеть рыхлым жирдяем, а его мышцы налились настоящей силой. В общем, теперь Пагзли был очень доволен своей внешностью, а вот с остальным не складывалось. Не то, чтобы он считал себя неудачником, но все же порой завидовал Вензди, которая уже три года, семь отравлений и четыре попытки убийства встречалась с Джоелом Гликером. Сам Гликер не нравился Пагзли – заморенный очкарик с аллергией на солнечный свет, стрельбу из лука и уроки труда. Нет, Пагзли ненавидел и солнечный свет, и стрельбу из лука, и уроки труда (особенно уроки труда!), но у него не было на них аллергии, как у этого слабака-ботана. Хотя, если подумать, не такой уж он и слабак, раз до сих пор жив, по-прежнему считаясь женихом Вензди. Погрузившись в свои мысли, Пагзли не заметил, как вышел на небольшую полянку у почти засохшего ручья, и своим появлением разом прервал бурно кипевшую здесь работу. С десяток бобров, шустро очищавших русло ручья, замерли, а один, самый крупный и упитанный, деловито сновавший на задних лапах туда-сюда и явно раздававший приказы остальным, споткнулся и упал. Но самым странным было то, что при этом он что-то пробурчал, вопросительно глядя на взлетевшего парня в стетсоновской шляпе. – Привет, – сказал этот белобрысый красавчик, паря над Пагзли, и смущенно покраснел. – Привет, – ответил оторопевший Пагзли, и не очень умно заметил: – Ты летаешь. – Ага, – еще больше смутившись, согласился тот, и почесал нос. – Я – Сонк. Сонк Хогбен. Мы ваши новые соседи. Приехали вот недавно. Я теперь тут порядок навожу. Запруду строю, чтоб, значит, электричество было. Малышу Сэму оно нужно для цистерны, он без нее жить не может, а току на этот чан уходит целая прорва. А дедуля просто электричество жрет свински много. Опять же Мамуле по хозяйству без тока никак. Папуля! – прикрикнул Сонк, глядя в пустое пространство. – Ежели тебе поболтать невтерпеж и ты в чужой разговор вклиниваешься, то прояви уважение к соседу и покажись хотя бы. Справа от Сонка появилась туманная фигура мужчины. Пагзли не мог сказать этого наверняка, слишком уж тот был прозрачным, но ему почему-то показалось, что мужик сильно навеселе. – Пропустим по рюмашке, сосед? – Папуля, пень ты трухлявый, не позорь фамилию Хогбенов больше, чем ты это уже сделал! Призрачный мужик хмыкнул и растаял, напоследок помахав им рукой. Сонк же опустился на землю, что-то просвистел бобрам и те снова приступили к работе. – Ты Пагзли Аддамс. – Сонк протянул руку, которую Пагзли немедленно пожал, все еще пребывая в некотором обалдении. – Мне про всех вас Вещь рассказала, но она много чего наболтала, прям не знаю верить или нет. – Рассказала? Вещь?! Как?.. – изумился Пагзли, все еще не в состоянии прийти в себя. Он, всю жизнь считавший, что у него, мягко говоря, необычная семья, вдруг столкнулся с действительно странной семейкой. Но надо признать, что Сонк Хогбен ему понравился. Очень, очень понравился. И это здорово пугало, хотя в этом мире было немного вещей, которые могли бы напугать Пагзли Аддамса. – Ну, это вроде как картинку нарисовала у меня в мозгу, только со словами. Вот так, примерно. Зрение на минутку затуманилось и, вместо лесной полянки, Сонка и бобров, Пагзли увидел вполне узнаваемые портреты своих родных, с подписями и нарисованными стрелочками к ним. Причем Вещь не постеснялась и выдала много… гм-м-м… семейных секретов. Теперь стало понятно, почему Сонк так спокойно рассказывал о причудах остальных Хогбенов. Пагзли обернулся и погрозил Вещи кулаком. Она сначала изобразила извиняющийся реверанс, а потом показала на Сонка и сложила пальцы колечком. Мол, смотри какого молодца я тебе отхватила, не теряйся, Пагзли, давай-давай, все о’кей! В этот раз покраснели оба: Пагзли, потому что ему было стыдно от такого откровенного сводничества, а Сонк… Сонк – непонятно почему. Может, он от природы стеснительный. Бросив на Сонка еще один жадно-изучающий взгляд, Пагзли чуть не поперхнулся – тот, явно красуясь, улыбался во весь рот. Залихватски сдвинув на макушку стетсон, он выпятил грудь и упер руки в бока, изображая идеального киношного ковбоя. Светлый, солнечный, веселый, с ямочками на щеках, голубыми глазами и белокурыми локонами, примятыми шляпой, но все равно очень красивыми. От ужаса Пагзли даже зажмурился: Сонк Хогбен воплощал самое страшное, что могли себе представить Аддамсы! Но он нравился Пагзли. Нравился вопреки всему и до невозможности сильно. «Я извращенец», – убито подумал Пагзли, не в силах перестать жадно пожирать глазами «истинный кошмар Аддамсов». – Хочешь, покажу одну штуку, которую мы с Мамулей смастерили? – Что? – очнулся Пагзли. – Говорю, мы с Мамулей машинку чудную сделали. Могу показать, – Сонк самодовольно ухмыльнулся, превратившись прямо в образцового Янки Дудля. Это был конец. «Нет!» – категорично должен был заявить Аддамс, но с губ Пагзли само собой сорвалось: «Да! Хочу». – Вещь, ты дуй домой, а вы, – Сонк повернулся к бобрам, – доделывайте тут все, и мы в расчете. Вещь сплясала Мамушку и унеслась прочь, а бобры с удвоенным энтузиазмом вгрызлись в работу и окрестные деревья. Сам Сонк зашел за спину Пагзли, крепко обхватил его руками… и взлетел. – А ты тяжеленький, – пробормотал он, жарко дыша в макушку. – А еще, у тебя тут что-то щекотно и горячо, – Сонк спустил одну ладонь ниже по животу Пагзли, и тот вздрогнул, судорожно сглотнув. Не от страха, что Сонк его уронит, хотя лучше бы от него. – Не боись, не упадешь, – «успокоил» Сонк, – я давно уже подружился со всякими малыми – инерцией, полярностью, еще с волнами разными и лучами, так что даже ежли и уроню, то все равно поймаю. Я когда малой совсем был, то миску мамулину чуть не упустил. Так с испуга, что мне за нее раскоканную всыплют пониже спины, вообще все вокруг остановил. Папуля потом что-то там трепался про искривление пространственно-временного континуума, но он вечно несет дикую чушь, которую в чужих головах подсмотрел. Сам-то он сроду ни одного длинного слова не выучил. Да и мне от них тоже никакого толку. Из-за этих длинных слов самые простые вещи запутываются. Пагзли почти не слышал того, о чем ему говорил Сонк, погрузившись в лихорадочное безумие, которое дарили большие теплые ладони на животе и крепкое тело, прижимающееся сзади. Вскоре его уже потряхивало от возбуждения, скрывать которое Пагзли не мог, да и не хотел. В конце концов, его родители любили горячий секс и не стеснялись этого, а он пусть и неправильный, но Аддамс. – У тебя есть девушка? – не позволяя себе струсить, Пагзли сразу перешел к делу. – Девчонка что ли? Не-а. От девчонок мне становится как-то не по себе, – лениво отмахнулся Сонк. – О, гляди, ворона. А я в прошлый раз в сову плюнул. Попал, между прочим! – и он снова вернулся к своим рассказам. Пагзли расслабился. В общем-то, даже если бы Сонк и встречался с кем-то, это было бы небольшой досадной помехой, которая с легкостью устранялась крысиным ядом Маман, или любимой гильотинкой Вензди. Но все равно было бы обидно, да. Ведь даже от мысли об этом Пагзли захотелось немножко наказать Сонка. А настоящие Аддамсы в этом себе не отказывают. Заведя руки назад, Пагзли одной крепко обвил Сонка, а другой сильно шлепнул его по ягодицам. Ойкнув, Сонк, потерявший «малого по имени концентрация», стал падать. Но при этом продолжал крепко прижимать к себе Пагзли. И когда по ногам хлестнули ветки кроны дерева, на которое они пытались свалиться, Сонк очнулся и спикировал на самый толстый сук. С размаху плюхнувшись на него пятой точкой, он, видимо, сильно ударился копчиком, а Пагзли, всем весом приземлившийся к нему на колени, это дело усугубил. Пока Сонк охал и ерзал, Пагзли был почти что счастлив: ему вполне удалась шутка в духе Аддамсов, а еще у него совершенно точно завелся бой-френд. Который был очень хорош. Во много раз лучше задохлика Вензди. Правда, в этом-то и была главная проблема, но может Сонк Хогбен маньяк похуже, чем Дебби Джелински? Та тоже выглядела слишком молодой для того, чтобы быть убийцей, но была ею. К тому же папа Сонка мог становиться прозрачным, какой-то малыш жил в цистерне, а сам Сонк летал и командовал бобрами. Значит, он все равно был более подходящим вариантом для Пагзли, чем какой-нибудь там, не дай тьма, менеджер или банковский клерк. Настроение Пагзли стремительно улучшалось. С мстительной радостью он посильнее вжался задницей в пах Сонка и, получив этой самой задницей отклик, удовлетворенно хмыкнул – пока все складывалось совсем неплохо. «А будет еще лучше, – решил Пагзли, чувствуя как невидимые руки ласкают его прямо под одеждой. – Особенно, если мне удастся скрыть от семьи мой маленький страшный секрет хотя бы на месяц...»