Все оттенки красного

Diva! Supplicem exaudi! Богиня! Умоляющего услышь! (лат.) Смотрю, как ты красишь губы и ловлю каждое твоё движение. Вначале мягкая кисточка плавно скользит по верхней губе, от центра и к краям, аккуратно, я бы сказал педантично. Твой рот слегка приоткрыт, выглядит как никогда заманчиво, и я с трудом подавляю желание коснуться его. Ты завершаешь первый слой, придирчиво смотришь на свое отражение, до смешного серьезный. Затем не спеша прикасаешься к пухлым губам белоснежной салфеткой, оставляя на ней четкий отпечаток. Надо сказать, я никогда не любил алую губную помаду - слишком броская, с каким-то дешевым подтекстом и при этом попахивает националистическим уклоном, ассоциируясь с Английской эмблемой – красной розой, а еще мундирами солдат Её Величества… но тебе на это плевать, ведь ты пользуешься «Mon Rouge» от Паломы Пикассо! На этом месте я ухмыляюсь; никогда бы не подумал, что мне может понравиться этот цвет. Ты невозмутимо выполняешь обряд, сконцентрированный только на самом себе. Кажется, тебе плевать на то, как я рядом громко дышу и не отрываю от тебя восторженного взгляда. Хочется как-то отвлечься. Я извлекаю сигарету из изрядно помятой пачки Malboro – это последняя, а впереди еще целая ночь, надеюсь, что смогу пережить её - прикуриваю, с наслаждением прикрываю уставшие глаза и тут слышу этот пошлый звук, который ты издаешь, чмокая губами. Непроизвольно, в моём мозгу всплывают характерные картинки. Я удивленно смотрю на тебя: что за блядская манера? Ты не подаешь виду, смотришь на меня в упор, я бы даже сказал нагло. - Мартин, ты б хоть постеснялся что ли… - А чего мне стесняться? – теперь ты так же, как до этого, рассматриваешь свое отражение – Это тебе должно быть стыдно за свои грязные мыслишки! Пошляк! - на этом месте ты смеешься, приглушенно, так как умеешь только ты. - Ну, в отличие от тебя, я не мажу губы в цвет телефонных будок… - я затягиваюсь, и выпускаю клуб сизого сигаретного дыма прямо в твое миловидное личико. Тебе неприятно и ты, хмурясь, отворачиваешься. Кажется, я тебя начинаю злить. - Ты просто ни хрена не понимаешь, Дэйв, – ты отмахиваешься от меня как от назойливой мухи, вот теперь я тебя действительно раздражаю. - Вот как?! – мне становится интересно, но я почему-то бессознательно скрещиваю руки на груди, дабы защититься от тебя. По-правде сказать, я боюсь твоего совершенства, ведь ты всегда и во всем лучше меня. Я до сих пор не понимаю: как ты снизошел до меня? Сейчас ты так похож на ребенка - смешно морщишь лоб, дуешься на мою необразованность и несерьезность. А чего ты, собственно, ожидал?! Ты ведь знал, что я необразованное и мало воспитанное Бэзилдонское быдло! От типов как я, ты, мой домашний мальчик, всегда шарахался и убегал. И правильно, между прочим, делал! Но это не мешает тебе теперь - ты с благоговением смотришь на меня и даже спишь со мной, терпя мои тупые шуточки и похабность. Тебе даже, иногда, всё это нравится. - В религии красный цвет – это цвет мучеников, потерпевших гонения из-за своей веры, и это не имеет ни малейшего отношения к телефонным будкам. Я изгибаю бровь. Вот это уже становится интересным. Мой милый мальчик опять перечитал умных книжек ночью? Снова сладко затягиваюсь, едва подавляя смех: - Ну-ну, что ж они дальше там делали? Тоже красили губы красной помадой в знак протеста и пережитого страдания? Те еще были, надо сказать…- я по-хозяйски хватаю тебя за запястье, притягиваю к себе. Шипы браслета неприятно впиваются мне в ладонь. - Идиот! – ты выворачиваешь руку, от боли закусывая нижнюю губу, но все никак не можешь избавиться от захвата. - Ты просто ни хрена не понимаешь и не желаешь понимать! О, как мне нравится, когда ты так себя ведешь! Ты злишься, начинаешь извиваться в моих руках, что-то шипеть, пытаешься меня обидеть, уколоть. Я бы сказал, что ты начинаешь вести себя как героиня дешевого женского романа, где она изнывающая от желания, все еще строит из себя невинную святую деву перед грязным пиратом. Да, это была первая и последняя книга, которую я читал, надо заметить, что после этого я бросил ту девку, у которой нашел её. Ненавижу глупых баб. Меня, знаете ли, искреннее возбуждают образованность и ум. - Ну что? Что? – я отпускаю тебя, все-таки я не люблю делать тебе больно. – Ну ударь меня. Хочешь? Скажи: «Ты, бля, тупой Дэйв! » Я ж ни хуя не читаю! Мне оно всё, как бы сказать по-литературному… похуй, да! Ты сурово смотришь на меня, твоя грудь вздымается, сейчас ты так разрумянился, что выглядишь не бледнее своей губной помады, чтоб её! Мое сердце сжимается, когда не следует никакого ответа. Тишина затягивается. Мне становится не по себе, от того, что ты молчишь как партизан, злостно посасывая прикушенную нижнюю губу. Зеленые глаза, как омуты, их пристальный взгляд гипнотизирует. Только бы ты не молчал, потому что я не стерплю этого. Это самая изощрённая месть из всех возможных. Это пытка для меня - то, как ты умеешь сохранять молчание часами, днями и наверняка, при желании, можешь неделями. Слава Богу, до того у нас пока не доходило… Ты заставляешь меня чувствовать себя виноватым придурком, идиотом, который опять что-то невпопад ляпнул или сделал. Поначалу я хоть как-то держусь, но потом начинаю ныть, скулить, становясь на колени перед тобой, и просить прощения. Я готов пойти абсолютно на всё, ради того чтобы разрядить эту звенящую тишину, отдающуюся где-то в области солнечного сплетения. Только бы ты проронил хоть слово, пускай матерное, но слово. А ты, сукин сын, манипулируешь мной, тебе это даже приятно. Какой же ты извращенец… любишь меня пытать. Но сегодня ты добрее, судьба улыбается мне. Без особого энтузиазма, растягивая слова, говоришь, словно делая одолжение: - Красный совмещает в себе несколько диаметрально разных значений. В религии… это может быть символом любви, Бога, огнем веры и крови Христа… - ты подходишь ко мне ближе, и я вдыхаю приятный, жаркий аромат твоей кожи. Как ты там говорил?.. Ах да, «флердоранж, пачули и кедр»… Но мне кажется, это чушь собачья - это твой запах и он не имеет ничего общего с парфюмерными изысками. Слишком натуральный, свойственный только тебе, такому естественному созданию из крови и плоти - тёплый и при этом с горчинкой. Он идеально вписывается в твой образ. - А дальше? Какое другое значение у этого цвета? – я тушу сигарету, подавляя желание притянуть к себе и сжать твои скулы в своих руках. Властно поцеловать твои губы, а потом скользнуть вниз по твоим гладким рукам, лаская их, обхватить тонкие запястья, сковывая твои движения. - А еще… Насилие, плотская любовь и даже цвет сатаны. У меня перехватывает дыхание, я не могу больше сдерживать себя и хватаю тебя за лицо. Мне хочется слизать эту помаду с твоих уст, так что бы ее следы были и на мне. Я изнемогаю, желая разделить этот грех на двоих. Притронуться к твоему божеству и утянуть тебя в самые низы, туда, где душно и темно. Показать тебе, каково это. Чтобы ты был там, со мной, мокрый и горячий. Я буду целовать тебя, пока мои губы не онемеют, прижимать к себе, проверяя тебя на прочность. Я буду делать всё для тебя. Я хочу быть всем для тебя! - И… и какое из них…- я кажется задыхаюсь, твои кудри дразнят, щекоча мое лицо - Характеризует тебя? Ты улыбаешься мне, излучая свет. В тебе заключено недосягаемое для меня добро и милосердие. То, чего во мне отродясь не было. Такой светлый, поразительно откровенный и до боли честный. Я удивляюсь, как ты совмещаешь в себе качества мудрого старца и наивную детскость. Ты бываешь так невинен, что мне становится неловко рядом. Мне не хочется разрушать тебя и то свечение, что ты излучаешь. Мне стыдно от того, как я пачкаю тебя в своей грязи. - А как хочешь ты? - твой шепот в ответ, как шелест листьев. Я притягиваю тебя к себе, углубляя поцелуй. Дверь гримерки распахнута и каждую минуту сюда могут войти, но мне плевать. Я не хочу и не могу думать об этом, всё, чего я желаю, это чувствовать тебя, любить тебя. Исполняя своё желание, начинаю усердно слизывать алый цвет с твоих податливых губ, выходя языком за очерченный карандашом контур. Что-то животное берет во мне верх. Мой язык на твоей щеке, оставляет красные разводы. Мне хочется вобрать в себя всё. Рукой я сдавливаю твои скулы, не больно, но так, что ты чувствуешь мою власть над собой. Твои глаза закрыты, ты выглядишь совершенно спокойным, даже безучастным. Но, я точно знаю, что тебе это нравится. Языком я прикасаюсь к твоему, играю с ним, касаюсь твоих десен, исследую этот жар изнутри. Посасываю и покусываю твои губы, и ты поощряешь меня, поглаживая меня по спине, забираясь под куртку и спускаясь вниз к пояснице. Мне становится чертовски жарко. Моя ладонь ложится на твой член, соприкасаясь с черной кожей одежды. Чувствую, как ты заводишься. Теперь ты касаешься моих бедер, прижимаясь ко мне всем телом, начинаешь заигрывать со мной, тереться. Я хочу раздеть тебя, мне необходимо касаться твоей обнажённой кожи, оставляя на её шелковистой поверхности следы… мне нужно видеть твое нагое тело, следить за тем как оно расслабляется, доверяясь мне. А потом я переступлю границу, и в твоих глазах появится испуг. Но я не остановлюсь, мы будем падать вместе. Стон рвется из груди, наслаждение разбивает на осколки. Я слышу шаги, резко отстраняюсь от тебя и, схватив со стола салфетку, прикрываю рот: «Твою ж мать! Что за сука?!» Ты, ничего не понимая, растерянно хлопаешь глазами, твои зрачки расширены до неприличия. На пороге появляется Алан с бутылкой пива в руке, как обычно чем-то недовольный. Он вопросительно смотрит на тебя, я следую за его взглядом и едва сдерживаю смех. Разводы алой помады теперь красуются у тебя на щеках и подбородке, но на самих губах едва ли хоть что-то осталось. - Это что, это такое у тебя с лицом? – Алан уже откровенно ржет, я в это мгновение, отвернувшись, усердно вытираю рот. Клоунский грим у двоих – это как-то слишком. Ты что-то недовольно бубнишь, мол, тебе не подходит цвет и ты теперь не можешь его стереть как следует и вообще, какого хрена Алану от тебя надо. Шел бы вон, да причесался для приличия. - Ну-ну, а выглядишь как герой-любовник, сбежавший от чересчур страстной поклонницы. – Алан цокает языком и наконец переходит к делу. – Да, кстати, у нас вообще-то выход через пять минут, так что… - он еле сдерживается чтобы снова не засмеяться в голос. – Ну это самое, ты сотри это недоразумение. А то похож на школьницу, которую родители застукали с юнцом-одноклассником. Как-то, оно, не очень так для сцены… знаешь, публика не поймет… Дэйв, ты там ему что ли помоги! Ты тихо посылаешь его, на что получаешь коронное: «Да-да Марти, я тебя тоже люблю!» Я, не поворачиваясь к Алану, отмахиваюсь – «Вали уже отсюда, без тебя разберёмся». Наконец Алан уходит и мы опять наедине. Я отрываю салфетку ото рта и начинаю ржать как конь. Ты злобно трешь распухшие губы спонжем. Потом переводишь взгляд на меня: - Ты б тоже, помыл-то губешки с мылом! А то, все догадаются, кто был этот «юнец-одноклассник!» Тоже мне, любовник недоделанный… Я шутливо отодвигаю тебя плечом от зеркала и начинаю проделывать ту же процедуру что и ты. Какое-то время мы просто молчим, кое-как избавляясь от оттенков красного. Я не выдерживаю первым: - Ну а что? Из тебя, кстати, отличная выходит школьница. Такая в клетчатой юбочке, студенточка из частной школы… - я хватаю тебя за задницу. Ты не особенно активно пытаешься убрать мою ладонь. Теперь я опасаюсь целовать тебя – чего доброго снова испачкаюсь. - Ну тише-тише, - неубедительно бормочешь ты, - Потом… после… - ты кое-как отстраняешь меня. – А то заявятся родители и будет ой как нехорошо! На этих словах в комнату входят Флетч и Алан, мы начинаем смеяться как безумные. Кажется, до парней не очень-то доходит причина нашей истерики. Все покидают гримерку, я медлю, задержавшись у зеркала. Наконец найдя то, что искал, я аккуратно складываю салфетку с отпечатком твоих губ и кладу в карман куртки. Я хочу, чтобы ты был всегда со мной. Я сохраню все оттенки красного.