I’m Your Man

Боб отлично понимал, почему Раз-Два так вьется вокруг тощей бухгалтерши, хотя уж кто-кто, а Боб знал, что тому нравятся по большей части блондинки в теле, а не такие вот кривляющиеся мымры. Раз-Два было страшно, хреново ему было. Это как они в детстве боялись трогать жаб, потому что от них можно заразиться бородавками. А такие парни, как Раз-Два, думают, что если раз потрогаешь пацана, то тоже... Будто это заразное. Смешно ей-богу. - Она клевая, - говорил Боб поэтому при каждом удобном случае. - Она на тебя точно положила глаз, парень. Раз-Два только хмыкал недоверчиво, но наконец выдал: - Уж лучше она, чем ты. - Ага, - сказал Боб. И правда, уж лучше она. Раз-Два точно так гораздо лучше будет. Может, хоть успокоится. А то накануне, когда добрались все побитые такие до своей норы, отмылись и слегка хряпнули на радостях, мистер Раз-Два такие корки мочил, что твой цирк шапито. Как-то шустро он нажрался прямо в тряпки и начал вкручивать что-то про каких-то греческих солдат и римских легионеров, которые все сплошь были педики, типа заведено так было. Типа, поскольку они там регулярно занимались содомией, то личная верность и преданность у этих античных гомиков была прямо на высоте, сдохнуть ради друг дружки были готовы не сходя с места. Мямля-то, конечно, ржал, он постоянно зубы скалит на все, что ни попадя, а вот Бобу чего-то не по себе было. Он и так уже сто раз себя проклял, что рассиропился тогда, как девчонка, и проболтался. Мало того, что проболтался, еще и, оказывается, Раз-Два с панталыку совершенно сбил. Бобу тогда казалось, что жизнь заканчивается, и надо урвать хоть чего-нибудь, хоть самый маленький кусочек заполучить наконец. А Раз-Два, типа, плюнет и разотрет. Чего ему, собственно? Никто же не узнает, спокойно можно забыть обо всем на пять лет... А вышло так, что теперь вот он болтается перед Раз-Два, как муха в супе, как постоянное напоминание, и только хуже делает. Вон он уже, про каких-то боевых пидарасов заговаривается. - Ладно, - сказал тогда Боб, видя, что Раз-Два уже совсем в дюбеля. - Пойдем, боевой товарищ, пора в кроватку. - Ты там не наглей сильно, - сказал Мямля, когда Боб взвалил Раз-Два себе на плечи и попер на выход. Боб только вздохнул — он бы и рад был обнаглеть, да Раз-Два же завтра очухается и кишки на уши намотает за такие дела. Вот только разве предполагал Боб, что Раз-Два, уже совершенно заснувший и тяжелый, как слон, оказавшись у себя дома вдруг проснется, и мало того — полезет к Бобу в штаны?.. Было бы враньем утверждать, что Боб сильно сопротивлялся. Охуел он порядочно, это точно. Но не сопротивлялся совсем, потому что — разве ж это в силах человеческих?!.. Они завалились в койку прямо в одежде, и Раз-Два чего-то там бормотал невнятное, лапая Боба так, что у него все поджималось нахрен. - Ты чего творишь, морда ты пьяная? – пробовал он урезонить товарища, но тот пер на него как танк, совал свои руки вовсюда, лез целоваться, у Боба уже чуть не искры из глаз сыпались. В конце концов ему удалось уложить Раз-Два на бочок и быстренько расстегнуть ему штаны, и тот так сладко застонал, что Боб плюнул на все, ну его к черту, ну не железный же он в самом деле… Впрочем, надолго пьяненького Раз-Два и не хватило, спустил почти сразу же, как только Боб его чуток приласкал. И тут же отрубился мордой в подушку. И слава богу, подумал Боб, глядя на него в полутьме. Лежи вот так, Раз-Два, а я на тебя погляжу, мне много не надо… Наверное, это было самым крутым моментом в жизни Боба, вот так лежать рядом, вся рука в его сперме, сам посапывает, как невинный младенец, пахнет виски и немножко табаком, и потом, и туалетной водой, от запаха которой у Боба просто встает каждый раз, он даже себе флакончик такой купил и дома держал в тумбочке, чтобы дрочить когда припрет. Кто порножурналы дома держит для таких целей, кто видео, а у Боба, паршивого извращенца, туалетная вода, он точно ненормальный, вот разве нормальный человек будет так, тайком, на пьяного друга, на спящего… Потом уже, немножко полежав и отдохнув, он осторожно ткнулся носом в щеку Раз-Два, поцеловал его - не в губы, рядышком, чтоб не разбудить ненароком. И пошел в ванную за полотенцем, а то нехорошо будет, если Раз-Два проснется с расстегнутыми штанами и весь в этом деле обляпанный. А, выходя из его дома, еще раз быстренько помолился, чтобы пронесло, и чтобы Раз-Два ничего не помнил, что он тут устроил. Не надо ему это. Не его это совсем. Мямля на следующее утро поглядывал на Боба с интересом и так по-особенному ухмылялся, но Боб сделал индифферентную физиономию, и Мямля так ничего и не сказал. И Раз-Два ничего не сказал, ему с похмелья не очень хорошо было, так что он больше молчал, сидя в уголке, подпирая больную голову и мрачно глядя на галдящий народ. Ну и ладненько. Обошлось все пока, значит, и Боб выкинул это из головы. А потом все так завертелось, что вообще ни до каких таких мыслей было, лишь бы выкрутиться и выжить с этим бешеным мистером Коулом и его страшным Арчи. - А все-таки, - подловил его Мямля через недельку после, когда они все уже облегченно выдохнули и занялись обычными делами. – Все-таки чего у вас там с Раз-Два происходит-то, а? Боб вздохнул. - Не лезь ты в это, а? – попросил он. – Пожалуйста. - То есть, у вас все на мази? – прищурился Мямля. - Ничего у нас не на мази, – устало ответил Боб. – Нет у нас ничего. И не будет. Мямля скептически нахмурился. - Ну ты смотри, - сказал он, наклонившись к нему интимно. – Мистеру Раз-Два в последнее время крышу рвет недетски. Может, это твой шанс? Боб только отмахнулся. Какой еще шанс? Какой у него в принципе может быть шанс с Раз-Два, со своим чуваком, с главарем, с хорошим парнем, которому по трезвости и думать противно о том, чтобы трогать другого мужика за всякое? Нет, Боб, конечно, в этом смысле особо избалован не был, но некоторое понятие о себе все-таки имел. И совершенно не хотел ради возможного пьяного секса унижаться и чувствовать себя полным дерьмом. А кроме пьяного секса ему с Раз-Два ничего не светило, это было понятно и ясно как день. На самом деле Бобу и так было хорошо. Лучше, чем за все время. Собственно, и раньше неплохо было, но раньше он все-таки немного боялся. Совсем чуть-чуть, но напрягало это его. Первым про него узнал Мямля, и от него Боб ни разу не услышал ни одного плохого слова по этому поводу. - Не ссы, чувак, - сказал ему Мямля десять лет назад, где-то через полгода, как Боб прибился к дикой шайке. - Это все никого не ебет, понимаешь? Только не надо гадить там, где спишь, и все будет окей. Боб тогда только кивнул и убрался с глаз Мямли вон. Ему было всего двадцать, но он отлично понимал, как ему нефигово повезло. Уже к своим годам он много чего навидался, он пришел к ребятам в одной майке, драных штанах и старых сандалиях, у него ничего не было больше. Он уже пару лет жил вот так, не решаясь показаться матери на глаза, ночуя в каких-то кошмарных местах и зарабатывая на еду и ширялово всем, что только подвернется. Он был конченный чувак и не ждал от жизни многого. И когда Мямля взялся за него, Боб тоже сильно не верил, что ему открылся второй шанс. А потом поверил. И был благодарен по уши за то, что ребята приняли его как человека, а не как какой-то отброс. Это были хорошие люди, лучшие люди в жизни Боба. И он изо всех сил старался не гадить там, где спит, и не создавать другим проблем. Потом про его секрет узнал Фред. Фред он такой, слегка зануда, уж если привяжется, то фиг его с себя счистишь. Он поначалу любил дразнить Боба, проверять его вроде как, достаточно ли у него крепкие нервы, не девчонка ли он какая-нибудь, вроде педики же такие, изнеженные и нервные принцессы. Ну и подшучивал иногда. Хотя, честно говоря, он всем на нервы действовал, этот Фред. Такой уж характер у человека, ничего не поделаешь. Куки в принципе было по барабану, хоть с козой живи, этого парня вообще волновали совершенно другие сферы человеческой жизни, хотя сам насчет девок был не промах, очень даже любил подержаться за мягонькое... В общем, рано или поздно узнавали все, это такое дело, что не спрячешь, как ни старайся. Только Раз-Два ничего не знал. И не узнал бы, если бы Боб не испугался до усрачки и не вывалил это все. Как он себя ругал потом! Это же надо было такое брякнуть. Но он десять лет (ну ладно, восемь, если не считать тех двух лет, когда Раз-Два мотал срок) держал себя в руках и даже сильно пялиться себе не позволял. Те два года, кстати, были худшими, потому что он даже пялиться не мог и постоянно волновался, как там Раз-Два. Боб имел некоторое представление о том, как живется людям в тюрьме, и жалел Раз-Два просто ужасно. И еще его мама. Она, кстати, сразу поняла все, хотя и не видела их с Раз-Два вместе ни разу. Просто поняла как-то сама, что Боб по ее сыну с ума сходит, и принимала как родного, ей вставать нельзя было, так она все равно поднималась и готовила ему чай, слабая была совсем, но держалась молодцом. А у Боба просто сердце разрывалось на нее смотреть. Уж так он просил, чтобы она продержалась до тех пор, пока Раз-Два вернется, так ему было паршиво при мысли о том, что придется хоронить ее, пока ее сын в тюрьме… И вот, перед перспективой самому загреметь на нары, Боб не выдержал, рискнул испортить все, за что десять лет держался руками и ногами. Облажался. То есть, это ему в тот момент так показалось, что облажался. Когда Раз-Два орать на него начал, все вот эти вещи, все это дерьмо, которого Боб уже десять лет слава богу не слышал ни от кого. Он ведь, дурень, почему-то думал, что раз все тут так спокойно к нему отнеслись, то и Раз-Два… ну, не согласится с ним пойти, конечно, но по крайней мере не вызверится на Боба так уж слишком. Просто хотелось душу облегчить напоследок, как-то не уверен был Боб, что выдержит эти пять лет, особенно со своими-то проблемами. О таких вещах в тюрьмах узнают быстро, и там уже ничего хорошего не жди... В общем, сочувствия он хотел, только и всего. Рассказать уже наконец хотел. Это же тоска такая – сохнуть по парню десять лет и так ничего не рассказать. И вот, хотя ему казалось уже, что все, что влетел он по полной, что теперь только дождаться приговора и руки на себя наложить, потому что и возвращаться ему после отсидки будет некуда… Вот тут Раз-Два будто опомнился. И на полном серьезе спросил, чего Боб от него хочет. Господи! Боб даже придумать ничего не мог, не хотел он от него ничего такого на самом деле. То есть, хотел, конечно, но всерьез не думал об этом никогда. Дрочил на светлый образ Раз-Два до мозолей, но чтобы на самом деле… с ним… Да ну, нереал. И они пошли на танцы. Ну просто забавно же – танцы. Так, чисто символически. В знак примирения и дружбы. Но во время танца Боба так вштырило, как он от себя и не ожидал. Его вело, как голодного подростка, он старался не нарываться, но ничего не мог с собой поделать, трогая, щупая, гладя Раз-Два, тычась ему в шею и вдыхая этот офигенный его запах. В конце концов Раз-Два просто аккуратно отцепил его от себя и под предлогом, что ему надо передохнуть и выпить, забился в угол зала, за столик, где и просидел до утра. На следующий день Боб думал, что пофигу все. Что отмотает он эти пять лет, перетерпит, но вернется, и все будет у него хорошо. Вот будто крылья у него отросли, такую надежду и счастье почуял. И точно! Раз-Два, конечно, на слушанье не пришел, но позаботился о Бобе. Он всегда заботился о своих, из кожи вон лез, но не давал своих ребят в обиду. И Боба не дал. Отпустили Боба. Выпустили… И хоть Раз-Два не выглядел особо счастливым по этому поводу, сам Боб был счастлив просто по уши. Его крылья были при нем, да, и он летал на этих крыльях как какой-нибудь гребаный Икар или кто там был из этих античных пидарасов с крыльями. Он, кажется, впервые за всю свою жизнь был совершенно свободен. Вот только что его должны уже были посадить, а тут он совершенно свободен, и Раз-Два на него не злится, с ним можно даже поприкалываться, ничего не стесняясь, а он не наорет, не отвернется, только рукой махнет или пригрозит отшлепать, если Боб будет уж слишком наглеть. Нет, это, конечно, не было, как они это называют, камин-аутом, но здорово на него смахивало, и теперь Боб прекрасно ощутил, что это за штука такая. Почему это так круто считается. Да просто потому, что ты можешь дышать полной грудью и не шарахаться от собственной тени теперь, не прикусывать язык, если захочется пошутить, не думать, что и при ком можно делать или говорить... Это было клево. Вот только - Раз-Два. Мямля был прав, Раз-Два отчетливо рвало крышу. И Боб был в этом виноват. И именно Боб, как хороший товарищ, должен был бы об этом позаботиться, а не дрочить ему пьяному, не позволять ему себя лапать, ну и все такое прочее. Он старался. Когда выяснилось, что эту мымру Стеллу все-таки прибили, он особо не переживал, надо признаться. Пришлось, конечно, все-таки смотаться к ее мужу и провести сеанс терапии, а то этот педрилка гороховый совсем разнюнился, ну и Боб все-таки обещал. Это было мерзковато, даже в худшие дни он не доходил до торговли собой, но тут был особый случай. Слюнтяй Берти как-никак спас им всем жизнь, так что надо было его немного утешить, хотя бы из чувства благодарности. И после этого все дела с веселым семейством были закончены и списаны в архив. Потом Боб пару раз подговаривал знакомых девчонок, что точно были во вкусе Раз-Два, подкатить к нему. Ни одна не сработала, Раз-Два упорно не велся на самых аппетитных девочек, только мрачнел и грустнел с каждым днем все больше. Боб подкинул идею одного очень заманчивого дельца, достаточно замороченного, чтобы Раз-Два переключился со своих мыслей на что-то другое. Идею приняли, и все было роскошно, вот только Раз-Два и тут поглядел на сияющего Боба и с каким-то болезненным восхищением сказал: - Хорошо у тебя голова варит, Красавчик. И Боб опять понял, что нифига у него не вышло. - Чего ты паришься? – спросил у него Мямля. – Чего ты сопли жуешь, а? Тебе что, надо, чтобы он сам к тебе подкатил, чтобы тебе на блюдечке с голубой каемочкой все упало? - Ничего мне не надо, - попробовал отбиться Боб. - Он же ходит вокруг тебя кругами и глаз не сводит, - продолжил Мямля, жестко, будто гвозди заколачивал. – Ты ему голову заморочил, он ни на одну девчонку так не западал, сколько я его помню. - Серьезно что ли? – оторопел тут Боб. - Нет, я шучу, – Мямля прищурился. – Чего ты боишься, Красавчик? Он ведь готовенький уже. Бери и пользуй. Чего ты ждешь? Или все, любовь прошла, отцвели рододендроны? Вот этих рододендронов Боб уже совсем не выдержал и рассказал все, как есть. Что ничего не отцвело. И что Раз-Два натурал, а с натуралами связываться нельзя, даже если у них по пьяни встает. По пьяни и на колесо обозрения встанет, это ничего не значит. Что Раз-Два сам не понимает, чего хочет, потому его и корежит. Что если Боб им воспользуется, то сам себя возненавидит, а уж что Раз-Два его возненавидит – это ясно, как божий день. И что Боб не хочет, чтобы Раз-Два от него потом шарахался постоянно и чтобы он сам себе был противен, потому что Боб знает, каково это – быть самому себе противным. И что если в Раз-Два и есть какая-то маленькая капелька гейства, то пусть она лучше спит, эта капелька, не нужно это будить, мы живем не в самом лучшем мире, быть педиком - совсем не сахар, и он не желает Раз-Два этого, ну вот ни разу... Мямля это все внимательно выслушал, а потом спросил, будто что-то прикидывая себе: - То есть, если он в трезвом уме решит, что хочет с тобой что-то поиметь, ты отбиваться не станешь? Боб только рукой махнул и пошел по своим делам. Ну их совсем. За Раз-Два он по привычке все-таки приглядывал, но вмешиваться уже не пытался, понимая, что тут любое действие может привести к самым неожиданным последствиям. Притих, жил себе потихоньку, делом занимался. Так что, когда Раз-Два сам нисхуя к нему подкатил, это был такой нефиговый сюрприз. Он поначалу даже не поверил, что это все на самом деле, не развод какой. А потом… Они пошли выпить в одно местечко. Не пидорское, просто такое… для всяких. Там никому особо дела не было, с кем ты пришел, с кем ты ушел. И девчонки были, и парни, так что если бы Раз-Два вдруг опомнился, он бы мог уйти безо всякого ущерба для репутации. Только чего-то Раз-Два не опомнился нифига. Он вообще какой-то странный был. Вроде нервничал, как и положено, Боб сам нервничал, даже сильней, наверное. Психовал просто, честно уж говоря. Особенно, когда Раз-Два смотрел на него так, в упор, будто впервые увидел. Прямо разглядывал, глаз не спускал, у Боба даже во рту пересохло и в голове мутилось от этого взгляда. А потом Раз-Два вдруг поднял голову и сказал: - О, Коэн. Тебе нравится Коэн? - Да я не ебу, кто это… - честно ответил Боб. Раз-Два хмыкнул. - Неважно. Пойдем-ка. И они пошли танцевать. И вот во время этого танца Боб окончательно понял, что все на самом деле. Потому что у Раз-Два стоял так, что страшно было, и он этим стояком так о Боба терся и так тискал его сам, что через пару минут такого танца тот уже на ногах еле стоял. - Поехали ко мне? – попросил Боб заплетающимся языком, когда музыка кончилась. - До меня ближе, - сказал Раз-Два и потащил его на выход. И вот ей-богу, с этого момента Боб забыл обо всех своих сомнениях и благих намерениях. В конце концов и педики как-то живут, а они с Раз-Два, судя по всему, собирались жить очень даже неплохо. ------ - Ба! - сказал Джонни, когда эта троица вышла. - Ты только посмотри, дядя Арчи. Такое ощущение, что криминальный мир Лондона с головой погрузился в пучину содомского греха. Тебе это не кажется... немного попсовым уже? - Не особо. Джонни с интересом на него прищурился. - Выглядишь взволнованным, чувак. Впрочем, тебе есть, о чем волноваться. Совращение малолетнего — это вам не шутки... - Джонни, заткнись. - А то что? - радостно осклабился тот. - Ты меня изнасилуешь прямо тут, прямо вот на рабочем месте моего папочки? Чтобы старик перевернулся там, на дне Темзы, если, конечно, от старого пердуна еще что-то осталось... - Закрой рот, Джонни. Иначе будешь впредь заниматься своим совращением самостоятельно. Джонни вздохнул, нехотя отворачиваясь к столу. - Какая-то фигня у тебя с чувством юмора, дядя Арчи. Шуток не понимаешь. Совсем одичал. Арчи терпеливо вздохнул, возводя глаза к потолку, что-то быстро прикинул и пошел закрывать дверь в кабинет на ключ. - Ой! - спертым от восторга голосом тихонько вякнул Джонни, наблюдая за его действиями. - Ой-ой-ой! Помогите, насилуют! Он предвкушающе сглотнул, глядя, как Арчи расстегивает ремень брюк, но когда тот подошел вплотную, слегка забеспокоился. - Ты же не собираешься меня сейчас выпороть, правда, дядя Арчи? Я буду протестовать. Арчи пожал плечами. - Если только для начала.