***
Восемь весело. Восемь смотрит на Тридцать шесть и смеется. Восемь старается не вспоминать, что вечером вернется Пятнадцать со свежим фингалом и прорванной сумкой. У Восемь еще есть время до того, как рукава курточки окончательно порвутся, и придется лезть на шкаф за тупой иголкой и остатками ниток. Тридцать шесть знает, что Восемь смеется. Тридцать шесть старательно прячет лицо в складки рубашки, нарочито сосредоточенно просовывая руки в цветнастые рукава. Тридцать шесть пытается вспомнить, оставила ли ключи Пятнадцать, или им опять придется менять замки. Тридцать шесть печально вздыхает, откладывая курточку и впечатываясь взглядом в переносицу Восемь. Восемь фыркает и все же лезет на шкаф по хилой стремянке, оставленной еще прошлыми – или позапозапозапозапрошлыми – хозяевами. Тридцать шесть садится прямо на пол и продолжает отпечатывать свой взгляд уже на затылке Восемь. Тридцать шесть уже знает – Восемь не нужна их с Пятнадцать помощь. Восемь не нужна ничья помощь. Пятнадцать вернется одновременно с последним стежком – точно по часам. Восемь снова полезет на шкаф – на этот раз выкинуть на место иголку. Нитки уже кончились. Пятнадцать освещает пыльную комнату свежим фингалом. У Пятнадцать порвана сумка, и из дырки торчит подкладка и сыпется грязно-серая вата. Пятнадцать не брала ключи – Пятнадцать забыла, что у нее есть ключи. Восемь только покачает головой, помогая Пятнадцать стянуть некогда бурое пальто. Тридцать шесть продолжит сидеть на полу, снизу вверх поглядывая на Пятнадцать. Пятнадцать сознательно-старательно будет отводить глаза, даже не пытаясь придумать оправдания. Пятнадцать уже знает – Восемь и Тридцать шесть ей не поверят. Пятнадцать никто не поверит. Восемь рылась в тумбочке еще утром и помнит, что из целых сумок осталась только та придурковато-цветочная, не вызывающая ничего, кроме желания сжечь ее. Восемь попыталась незаметно запихнуть ее в мусоросжигатель, но не стала делать этого под печатью глаз Тридцати шести. Пятнадцать переживет придурковато-цветочную сумку. Восемь хотела выйти на воздух, ведь молоко кончилось еще в прошлом месяце, но так и не решилась оставить Тридцать шесть наедине с мусоросжигателем. Поэтому Восемь решила дождаться возвращения Пятнадцати. Пятнадцать уже никуда не пойдет, предоставляя возможность Восемь стряхнуть с себя печать Тридцати шести. Восемь быстро подхватит ту самую придурковато-цветочную сумку и выйдет на воздух. Правда, Восемь вернется быстро. Жжение на месте печатей не позволит ей долго выбирать из одинаковых бутылок молока самую молочную. Восемь уже знает – Тридцать шесть оставил отпечаток на ней и Пятнадцать. Тридцать шесть на всех оставил отпечаток.***
Молоко скиснет на следующий день и простоит в холодильнике еще месяц. В прошлом успели завестись личинки, а в этом почему-то – нет. Фальшивое шепчет Восемь, как всегда, не слыша своего голоса. Искусственное думает Пятнадцать, шевеля обветренными губами в такт мыслям. Тридцать шесть ничего не скажет и не подумает – Тридцать шесть не знает, что в комнате когда-либо было молоко. Утром Пятнадцать, замазав скисшим молоком фингал, снова уйдет, морщась, но прижимая к себе локтем придурковато-цветочную – пятую за неделю – сумку. Тридцать шесть снова попробует влезть в цветнастую курточку, прекрасно помня, что она стала ему мала еще два года назад. А Восемь все так же будет стоять, прислонившись к косяку и посмеиваясь в не такой уж и крошечный кулачок. И все трое дружно сделают вид, что не помнят, что сегодня Тридцать шесть исполнилось девять, через неделю Пятнадцать стукнет тридцать два, а Восемь так и не отпраздновала свои пятьдесят семь.