Пьяная ночь

Дживон был удивлен, услышав звонок в дверь этим вечером. Он точно никого не ждал, собираясь побыть в одиночестве, набросать несколько эскизов для клиентов и, наконец, разобрать тот хлам, что был свален в коробках. После переезда прошел месяц, а он так и не мог разложить вещи по своим местам. Запакованными оставались мелочи, не играющие сейчас особой важности, и руки у него не доходили, чтобы хотя бы осмотреть содержимое коробок. Он отложил недавно разложенные листы и карандаши, одернул задравшуюся майку и отправился встречать незваного гостя. Увидеть Бенджу было неожиданно. Он стоял, опустив взгляд и рассматривая носки кроссовок, будто и не ожидал, что ему откроют. Большой оранжевый шарф, который должен был обматывать его шею, защищая от уличного холода, спускался неаккуратными концами чуть ли не до колен, словно парень собирался в спешке. Дживон пропустил друга в квартиру и запер дверь, собираясь выяснить причину столь странного появления Биджу на собственном пороге. Но он продолжал молчать, неловко снимая куртку и кидая на небольшой столик шапку и шарф. Перчаток не было, он постоянно забывал их, к этому уже все привыкли. И только сейчас Дживон заметил, что парень поставил на пол пакет. Увесистый пакет, в котором, когда его снова подняли, звякнули бутылки. Старший закатил глаза, примерно догадываясь, что ему сейчас скажут, и прошел за Бенджу на кухню. Тот неплохо ориентировался в квартире, бывал здесь не в первый раз, и сразу выставил на кухонном столе ряд пивных бутылок. Дживон подвинул стул, прощаясь с запланированными делами, и приготовился выслушивать очередные излияния. Но парень все еще не говорил ни слова, тоскливо смотрел куда-то за плечо старшего и сделал один большой глоток. Посчитав, что имеет право на свою долю за оказанное понимание и предоставление спального места, Хан ловко открыл бутылку и вздрогнул – пиво было ледяным. Биджу заговорил только тогда, когда его бутылка почти опустела. Он застучал пальцами по крышке стола, с отстраненным взглядом покрутил на мизинце кольцо и посмотрел на друга. Дживон глубоко вздохнул, приготовившись слушать. - Он – чертов придурок, которого в детстве мама роняла на бетон раз восемьдесят, - Хан присвистнул, не часто он слышал такие выражение в адрес большой и светлой любви Бенджу. – Я задержался на работе, а он устроил мне разнос, что я ничего не делаю по дому, что он устает и вынужден выполнять мои обязанности. Ты себе это представляешь? Он все делает за меня! Это не я раскидываю вещи по квартире и швыряю одежду там же, где снимаю ее. И это не я домываю за ним посуду и разбираю его завалы на его столе. Ты что, нет. Это он весь такой бедненький и несчастненький, а я только ерундой какой-то занимаюсь, лежу полвечера на диване и смотрю бейсбол. Дживон с трудом подавил смешок – Биджу очень точно описал его обычное времяпрепровождение. Только за тем исключением, что в квартире Хана убирать некому было, кроме него самого. Они открыли по второй бутылке, и младший продолжил. - А еще вот эта гениальная фраза, я просто стекаю с нее. «Я так устаю, а тебе сложно мне разок приятно сделать». Он устает, представляешь? А я не устаю, мне же не сложно после учебы четыре раза в неделю работать по несколько часов. Я вечер провожу на ногах и мечтаю возвращаться в квартиру, где я не буду спотыкаться о раскиданную обувь в коридоре. Накорми его, убери за ним, к семинару подготовься, да еще и его ублажай. Не охамел ли он часом?! – Дживон кивнул, чтобы не провоцировать излишне эмоционального парня на еще большее поливание своего благоверного грязью. – Не удивлюсь, если этот скот еще и гуляет на стороне. Я же его не удовлетворяю, мне же на него плевать! Хан грустно посмотрел на то, как Биджу заканчивал заливать в себя уже третью бутылку пива и готовился открыть четвертую. Он попытался остановить его от этого рискованного шага. Все знали, что пьяный Ким своим действиями отчета не отдает и может натворить что-то действительно ужасное. Но Бенджу проявил несвойственную ему настойчивость, отвоевывая бутылку, открывая ее не с первого раза, пальцы уже плохо слушались его. Парень все еще продолжал ласкать своего ненаглядного Хансоля, на которого чуть ли не молился в первые месяцы их отношений, как цензурными ругательствами, так и очень крепкими, некоторые из которых Дживон слышал впервые. А потом как был, в джинсах и тонкой футболке, вышел на балкон. Раздался щелчок зажигалки, и Хан готов был выкинуть из своей квартиры это недоразумение, за какие-то грехи именуемое его другом. Биджу бросал курить уже раз семь точно, но после каждого скандала с Хансолем он начинал снова, мучился месяц, прекращал, а потом была очередная ругань. Это был отвратительный замкнутый круг, но спорить сейчас с Бенджу не хотелось. Дживон лишь последовал его примеру, зажимая фильтр губами и прикрывая пламя от внезапного порыва ветра. Поток слов Кима иссяк, и теперь он только изредка цедил сквозь зубы повторенные уже тысячи раз слова, адресованные любовнику. Хан поежился – майка была слишком свободной, но и в квартире было тепло, а здесь ветер пробирал до самых костей. Он провел ладонями по плечам, пытаясь согреть холодную кожу, а Биджу с почти детским интересом рассматривал его татуировки. Они и познакомились из-за них – Дживон был его мастером год назад. Старшему пришлось самому втащить друга обратно на теплую кухню, алкоголь не давал ему трезво оценивать происходящее. Бенджу покачнулся и рухнул в чужие объятия, пьяно улыбаясь. Он дошел до той отметки, когда его тело действовало отдельно от разума, а о совести говорить не приходилось вообще. Хан честно не хотел пользоваться ситуацией. Он никогда не отрицал, что хотел бы затащить разок маленького Биджу в постель и проверить, так ли он хорош, как о нем иногда говорит подвыпивший в его квартире Хансоль. Он не хотел пользоваться ситуацией, но воспользовался, возвращая парню вертикальное положение и сжимая ладонями почти по-девичьи узкую талию. Бенджу в целом был словно девчонка – невысокий, изящный и слишком эмоциональный. Но сейчас, когда он утыкался носом старшему в плечо, это чувствовалось особенно остро, в первую очередь сладковатый запах шампуня, смешанный с горьким запахом крепких сигарет. Так пахли девочки, которые в клубах сами вешались Дживону на шею, которые были не против продолжить их знакомство на заднем сиденье машины или в маленькой кабинке туалета. Сейчас Биджу не отличался от них ничем, кроме как природой данными признаками – отсутствием груди и наличием члена. Ким осторожно обводил татуировки на руках старшего и вжимался в него всем телом, и Дживону показалось большим грехом не воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Он дернул парня за запястье и повел за собой. Бенджу упал на не заправленную с утра постель так, будто он сам этого хотел. Губы на его шее были сухими, обветренными, но дарили такое наслаждение, которого никогда не было с этим чертовым Хансолем, который пекся о своей внешности сильнее, чем о чем-либо еще. Кожу прихватили острые зубы, оставляя крохотный след, но ни одной мысли не было в затуманенной алкоголем голове Биджу. Он обхватил ногами Дживона, притягивая его к себе, и сам потянулся за поцелуем. Ему показалось, что он падает куда-то в бездну, настолько это было приятно. Хан целовался умело, не тормозил и сразу брал больше, чем Бенджу готов был дать. И этот напор позволил младшему застонать в чужой рот, когда через ткань джинсов полувозбужденного члена коснулось колено. Он заерзал, напрашиваясь на продолжение начатого, и сам потянул майку вверх, стремясь освободить случайного любовника от одежды. В полутьме комнаты он видел цветные рисунки, которыми была покрыта бледная кожа, и на секунду пожалел, что отказался делать себе что-то подобное. Но Хансоль не был сторонником столь агрессивного разукрашивания тела, и пришлось остановить выбор на черных надписях чуть ниже локтей. Пальцы Биджу скользнули по сильной спине, когда язык Дживона обвел его выступающие под кожей ключицы и прочертил дорожку от ямки между ними до остро проступающего кадыка. Укус под адамовым яблоком был горячим, будоражил кровь, и меньше чем через минуту его собственная футболка валялась на полу. Соприкосновение обнаженной кожи было подобно взрыву маленькой атомной бомбы в голове Бенджу. Он чувствовал жар чужого, сильного тела, чувствовал чужое желание и мечтал подчиниться ему, отдаться во власть этого необузданного чувства, что завладело его сознанием полностью. Дживон сжал пальцами его затвердевший от возбуждения сосок, и эта боль вызвала мириады мурашек по коже. Пальцы сменились губами, затем языком и зубами, и Биджу сдавлено застонал, выражая одобрение подобным ласкам. Ему хотелось этой грубости, этой силы, которую к нему применяли, и он не противился, когда в тишине комнаты вжикнула молния его джинсов. Он лежал на кровати в одном белье, с бесстыдно разведенными в стороны ногами и не испытывал ни капли смущения. Хан раздевался торопливо, стягивая домашние штаны вместе с боксерами, чтобы не тратить на это время потом. Глаза Бенджу заблестели, стоило ему увидеть возбужденную плоть старшего. Он без лишних слов встал на колени, прогибаясь в пояснице, и взял в рот. Он облизывал языком головку, смешивая выступившую смазку со слюной, увлажняя ствол, и уже думал о том, как Дживон войдет в него. Но вместо этого Хан только лишь запутал пальцы в высветленных волосах младшего, задавая свой ритм, трахая его рот размерено, наслаждаясь его жадностью и жаром. Биджу только и успевал вдыхать раскаленный воздух, прежде чем снова чувствовал глоткой головку чужого члена, и стонал, словно дешевая шлюха. Он не сразу понял, как Дживон оказался за ним, потираясь горячей плотью между влажных от пота ягодиц. Его пальцы оказались во рту младшего, и он облизывал их с той же страстью, что минуту назад член, проводил кончиком языка от основания до подушечек, иногда покусывая, срывая с чужих губ сдавленные выдохи. Его растягивали быстро и резко, будто бы времени у них было в обрез. Но Бенджу мало волновало то, что первое проникновение пальцев вызвало боль. Его больше волновало то удовольствие, что он получит, когда Хан войдет в него до основания и будет трахать до изнеможения, пока он не сможет стоять в одной позе, пока не рухнет на постель. После добавления третьего пальца стало немного легче, а такое неожиданное попадание по простате заставило пальцы на ногах поджаться, а губы приоткрыться в надрывном стоне. Когда в него вошла только головка, он из последних сил попытался расслабиться. Хансоль уступал Дживону в размерах, и к этому нужно было привыкнуть. Старший перестал торопиться, с почти издевательской ухмылкой на лице наблюдая, как скрывается его возбужденная плоть в узком теле любовника. Миллиметр за миллиметром, он проникал в него, крепко удерживая худые бедра, не давая пошевелиться и сдвинуться с места. Когда он оказался в нем полностью, то не смог сдержать полного облегчения вздоха. Биджу был тесный и горячий, будто бы у него давно не было секса, и Дживон точно хотел попробовать столь лакомый кусочек не в одной позе. Но сейчас было до невозможности приятно наблюдать, как парень сжимает в ладонях подушку, когда он двигается в нем настолько медленно, что можно почувствовать каждую выпуклую венку. Ким вскрикнул и словно испугался собственной реакции, когда большая ладонь ударила его по ягодице. Кожу жгло, но он прогнулся в спине еще сильнее, словно напрашиваясь. Дживон ударил его еще несколько раз, глядя на то, как расплывается красное пятно от ударов. Он наклонился, кусая младшего за загривок, медленно вышел, оставляя внутри только головку, а когда парень расслабился и почти успокоился после импровизированной порки, вошел резко, до самого основания, зажмуриваясь до белых точек от раздавшегося крика. Это было невероятно. Кто бы мог подумать, что этот хрупкий, больше похожий на сладкого мальчика Биджу может быть таким жаждущим грубости и жестокости. Дживон оттянул волосы на его затылке, заставляя запрокинуть голову назад, и укусил его за шею, снова входя до самого основания и замирая, слушая слабое скуление, что срывалось с чужих губ. Он обвел языком украшенную серебряными сережками ушную раковину и вышел из парня, меняя их позиции и устраивая его на себе. Бенджу сам направил возбужденную плоть любовника в себя. Опускался медленно, будто еще боялся, что будет больно. Он чувствовал, как растягиваются стенки, принимая член, как мышцы обхватывают его, как сжимается все внутри. Дживон позволил ему почувствовать себя хозяином положения, самому выбрать ритм и глубину проникновения. Ким двигался неспешно, не ощущая никакого давления со стороны, упирался руками в накачанный живот старшего и безостановочно стонал, когда при каждом движении головка члена задевала простату. Но это было недолгим. Дживон сжал его бедра и насадил на себя, входя полностью и наслаждаясь сорванным криком. Биджу пытался вздохнуть, но легкие словно не желали получать долгожданный кислород. Он почти задыхался, когда его имели так жестко, почти упал, в последний момент опираясь руками о постель. Он кусал плечо Дживона, тут же зализывал укусы и ощущал себя с ног до головы сплошной эрогенной зоной. От каждого прикосновения по позвоночнику прокатывалась шаровая молния, а низ живота ныл в ожидании разрядки. Но Хан снова не дал ему кончить. Снова перевернул его, теперь уже устраивая на спине, широко развел ноги и вошел в уже с легкостью принимающее его тело. Бенджу показалось, будто его проткнули тысячью кинжалов, это странное удовольствие вперемешку с болью в мышцах было настолько ярким, что он протянул руку, чтобы коснуться своего болезненно напряженного члена. Они оба были на пределе, и Дживон почти согнул его пополам, приподнимая ягодицы над постелью, чтобы входить еще глубже. Биджу застонал так, что голос дрогнул, и после раздалось только сипение, перемешанное с хрипом. Он кончал на живот, сперма потекла по его пальцам, а он думал только о том, насколько это восхитительное удовольствие. Его мышцы сжали член старшего, и тот кончил вслед за ним, обжигая нутро горячим семенем. Они лежали так еще пару минут, прежде чем Дживон вышел из него и размазал вытекающую сперму по влажной коже. Нужно было сходить в душ, но сил на это взять было просто неоткуда, и Ким провалился в сон почти сразу же, как только старший вернулся с салфетками, чтобы помочь ему. Хан довольно улыбнулся, кидая использованные салфетки в ведро под столом, потянулся и, надев белье и накинув на плечи толстовку, вышел на балкон. Горький дым приятно обжег глотку, и парень посмотрел на залитый неоновыми огнями ночной город. Сорвавшиеся планы определенно стоили этого. Утром он проснулся совершенно один. Биджу не было ни в постели, ни в душе, ни на кухне. Только на холодильнике осталась прикрепленная магнитом записка. Надеюсь, Хансоль об этом не узнает. Я был пьян, был не в себе, давай это забудем. P.S. Хотя сложно забыть лучший секс в своей жизни. Дживон хмыкнул и принялся за уборку. Он выкидывает стоящие на столе пустые бутылки, разбирает, наконец, две из пяти небольших коробок, стоящих в гостиной, и вечером раскладывает на столе листы бумаги и карандаши, чтобы сделать наброски. Трель дверного звонка вызывает у него чувство дежавю, и он снова одергивает майку, чтобы посмотреть в наглые глаза зачастивших к нему гостей. На пороге стоит Бенджу, все с тем же оранжевым шарфом на шее, в шапке с большим помпоном и с двумя сумками наперевес. Дживон трет глаза, надеясь, что ему это показалось, но Ким проходит в квартиру, скидывает сумки на пол, кладет на столик шарф, шапку и перчатки и проходит на кухню. Старший тяжело вздыхает и идет следом, ожидая очередной душещипательный рассказ. - Он увидел засосы, сам собрал мои вещи и сказал отправиться туда, где я, цитата «Трахался всю ночь, шлюха ты этакая. Чтоб глаза мои тебя больше не видели, как я вообще с тобой связался», конец цитаты. В общем, я у тебя буду жить, идти-то мне некуда. Биджу говорит это таким обыденным тоном, словно это было обговорено, и протестов у Хана быть не должно. Дживон театрально прикладывает ладонь к лицу, выражая свое слабое негодование сложившейся ситуацией, берет со стула толстовку и направляется на балкон – такую новость нужно перекурить. В след ему раздается высокий голос Бенджу. - И сделай мне эскиз. Хочу плечо забить, раз теперь никто не запрещает. Дживон закатывает глаза и подкуривает сигарету, глядя на вечерний Сеул.