no I in threesome

Когда Аоминэ смотрит на Кагами и Куроко, ему хочется разбить Тетцу лицо, хотя, у него уже и нет такого права. Он бы пялился, как кровь хлещет из его охуенных губ и охуенного носа, а Куроко смотрел бы на него так удивлённо своими охуенными голубыми глазами. Кровь капает на рубашку – густой вишнёвый сок, бежит по шее вниз, к животу через ключицы и грудь. Чёрт, от одной этой картинки у Дайки чуть ли не встаёт. Он бы отодрал Тетцу, пока тот не забыл мир вокруг, пока соседи бы не начали стучать в стены, пока голоса бы не сели от криков и стонов. Но он отворачивается и с силой проводит ладонями по лицу. Как же он заебался с этой хренью. Такое чувство, что на него летит огромный металлический ковш, с зубьями размером с кулак. С каждым вздохом ближе на волосок. Аоминэ с неподдельным раздражением отыгрывается на каждом в Тоуо, теряя нервы, сон, килограммы и доверие коллектива. Только Сатцуки смотрела на него с грустью и какой-то особенной женской мудростью, которая появилась у неё где-то между выпавшими зубами и вторым размером лифчика. Аоминэ как-то потерял этот момент. И если бы с ним сейчас был Тетцу – может быть, и не заметил бы вовсе. В один прекрасный вечер, он приходит к ней и говорит-говорит-говорит-говорит. Она лишь прижимает его к своей груди и рассеянно гладит по волосам. Он ночует у неё в комнате, на полу. Она всё ещё ничего не говорит, только слушает. И лишь наутро говорит: - Ты ведь знаешь, я люблю вас обоих. Я не могу думать о Тетцу хуже, не уверена, что когда-либо смогу. Дайки даже не винит её в этом. Несмотря на свою злость, он разобьёт морду любому, кто скажет хоть одно дурное слово в сторону Куроко. Но это разъедает его. Разъедает, пожирает медленно, но верно. Как ржавчина. И он устаёт, как устаёт металл – неохотно, но поддаваясь. В какой-то момент, ему приходит в голову самая глупая вещь в его жизни. Он дежурит у дома Куроко, оставляя за собой пригоршню окурков у дома неподалёку. Он ходит за Тетцу неупокоенным призраком, и однажды просыпается утром как будто бы заболевшим. Рано или поздно, Куроко должен был его заметить. И он замечает. Если спросить Аоминэ – слишком рано. Смотрит из противоположного угла магазина и не отводит взгляд. Вечером Дайки приходит на ум где-то услышанная методика снайперов. Стрелок представляет, что делает всё со своей жертвой – готовит завтрак, смотрит телевизор, моется, дрочит. Это позволяет не отвлекаться от своей цели. И Аоминэ тоже думает – а вдруг это тоже неправда? Просто он замечтался на крыше. Он проснётся, и этот кошмар без Куроко исчезнет вместе со сном. Иногда, просыпаясь он шарит рукой по постели, потому что в настоящих снах ему снится кое-что другое – о чём не говорят в приличном обществе, но не то, чтобы Аоминэ стеснялся когда-либо – и рядом с ним никого нет. В выходные можно поваляться подольше, и позволить себе представить, что вот он сейчас зайдёт с кухни, в его, Аоминэ, футболке, которая ещё больше распалит аппетит, а Дайки притворится спящим. Куроко войдёт и наклонится, чтобы разбудить Аоминэ, а тот поймает его за руку, подомнёт под себя, закроет от всего мира так, чтобы не осталось ничего между ними, а потом они снова займутся любовью. Дайки будет входить медленно, но сильно, пока Куроко весь извздыхается и изведётся под ним. А потом вскрикнет так, как никто не умеет на всём свете, и кончит в ладонь Аоминэ. И в тот день, когда он видит, как Куроко отступает назад, когда Кагами делает шаг вперёд, что-то ломает в нём. Спустя 18 часов после этого, они дерутся недалеко от Сейрин. Они идут с уроков, Кагами впереди, Тетцу чуть позади. Как всегда, прячется в тенях. Кажется, удар не становится для Тайги неожиданностью. Однако, он позволяет чужому кулаку достигнуть челюсти, словно давая себе разрешение. Сам, в ответ, пробивает в корпус. Аоминэ напрягает пресс, и поэтому его не подбрасывает, как мешок с дерьмом. Они мутузят друг друга изо всех сил. На них смотрят идущие из школы ученики, но каким-то хреном никто из баскетбольной команды им не встречается. Только Куроко поджимает губы, скрестив руки на груди. Аоминэ замечает это периферическим зрением, пока отбивается от таких же жестких и огромных, как и у него самого, кулачищ. Это продолжается, пока они оба не валятся на асфальт, в синяках и кровопоттёках. Кажется, у него рассечена бровь, но ломота во всём теле не даёт сосредоточиться на чём-то одном. Впрочем, всё как рукой снимает, когда Тетцу присаживается на колени у их голов. - Всё решили, что хотели? Кагами утирает кровь, бегущую из губы и шмыгает. - Нет, Куроко, мы сами это не решим. Ты должен это сделать, - говорит Тайга, поднимаясь. Светлая бровь взлетает вверх, и это на самом деле, изумительно. - Сделать что? Аоминэ кашляет, и у него ноют рёбра, но он тоже поднимается и хрипит: - Ты должен выбрать одного из нас, Тетцу. Иначе мы убьём друг друга. Мимо них проходит стайка младшеклассников – ещё такие юные, с ветром в голове. Им не нужны чужие проблемы, у них своих полон рот, своя жизнь такая быстрая и нужно всё успеть. - А кто сказал, что я вообще должен выбирать? И идёт вперёд, хватая их за руки и таща за собой. Так, как будто это естественнее того, что солнце встаёт на востоке, а вода в водопадах бежит сверху вниз. Так они и оказываются втроём на одном футоне – раздетые, с обжигающе горячей кожей, такие возбуждённые. Так Аоминэ оказывается между ног Тетцу, выцеловывая внутреннюю сторону его бедёр, пока Кагами прикусывает и ласкает языком розовые пятнышки сосков. И прикол даже не в том, что Аоминэ оказался в одной постели с Кагами. Просто Аоминэ оказался в постели с Куроко, когда там находился ещё и Тайга. Даже растягивают Тетцу они вместе, своими длинными мозолистыми пальцами. Первым входит в Куроко всё-таки Аоминэ, и это как возвращение домой. Он целует распухшие губы и повторяет как заведённый, войдя до упора и замерев. - Тетцутетцутетцутетцутетцу, - его личная молитва. У Куроко раздуваются ноздри, бисеринки пота бегут со лба, и Аоминэ никогда не надоест это видеть. Когда к нему внутри присоединяется Кагами, Куроко тонко вскрикивает, а у Аоминэ на плечах расцветают царапины и полукружья следов от ногтей. Тетцу заводит руку назад и притягивает Тайгу ближе, к своему плечу, которое тот немедля кусает. Они движутся в каком-то невыносимо тягучем темпе, зверь с тремя спинами. Руководит ими обоими Куроко – только так, как он хочет, только для него, и Аоминэ видит отражение своих мыслей на лице Кагами. Тетцу творит с людьми странные вещи. Когда Тетцу охает и кончает, туго сжимаясь, у Аоминэ, кажется, искры из глаз летят. Собственный оргазм оглушает. Кагами кончает следом. Они потом долго лежат вместе, липкие от пота и спермы, лениво целуя все подвернувшиеся участки кожи Куроко. Спустя некоторое время Тетцу отсасывает Кагами, пока Аоминэ берёт его сзади. Они становятся неделимы и за пределами кровати –вместе ходят в кино, местный стритбол, магазины спорттоваров. Как-то у Кагами стёрты снова уже зажившие костяшки, и Дайки вопросительно хмыкает, пока Тетцу выбирает себе новые кроссовки в стороне. - Один ебантяй пожелал Тетцуе не треснуть по шву на двух хуях. Аоминэ кивает и больше об этом они не говорят. Они вообще мало говорят. У них тот особый охуенный тип отношений, где участникам вообще не нужно говорить, чтобы понимать друг друга. Момои за них беспокоится. - Это не закончится ничем хорошим, - и телефонная связь придаёт её голосу ещё больше тревоги. - Знаешь, Сатцуки, - вздыхает Аоминэ, косясь на сидящих в другой комнате на диване Куроко и Кагами, смотрящих старую запись NBA, - пока что, мне хватит.