Так приходит Смерть

У тебя очень красивая душа. И пусть они не видят, зато вижу я.

      В кресле, напротив неё, сидел парень, которого она видела всего один раз. На похоронах бабушки. Он стоял у одинокой могилы под деревом, в своей футболке с пандой и рваных джинсах. В этой же одежде он сидел у неё в кресле, словно был у себя дома. Девушка опустила взгляд и увидела его потёртые кеды. Они были стоптаны. «Интересно, сколько он в них уже ходит?» Затем она поняла, что этот парень не так прост. Его худоба скрывает в себе могущественную силу. И подняла взгляд. Он тоже смотрел на неё. Своими небесно-голубыми глазами. Это был цвет неба. У Смерти глаза цвета неба. И, внезапно для себя, девушка громко и отчётливо произнесла: — Дай ещё время, прошу!       Парень опустил голову между колен так, словно его согнул сильный приступ кашля, но он всего лишь погладил кошку. Кошка легла, подставляя свой живот под длинные пальцы. Она мурчала. Громко, нарушая тишину вечности. Впрочем, были слышны их дыхания, чьи-то шаги и голоса на улице и ещё множество звуков, создающих настоящую тишину. Парень разорвал её своим полушёпотом: — У вечности времени нет.       Его голос дрожал так, словно он хотел смеяться, но когда поднял голову, на его загорелом лице не было улыбки, а голубые глаза были поддёрнуты дымкой, словно он только что плакал. Но не было той красноты от слёз. «Смерть ведь не может плакать?» Девушка удивлённо моргала, а затем заговорила, словно это была обычная беседа с другом: — Я всегда думала, что смерть выглядит по-другому и …       Он не дал её договорить. Дрожащим от смеха голосом, парень продолжил за неё: — Скелет в балахоне с косой наперевес или старик в смокинге с тростью? Не угадала. – В его глазах вспыхнула злость, но он продолжил улыбаться. – Я такой, каким хочу быть. Вы слишком нас очеловечиваете. Слишком много в нас от людей. Хотя это вполне понятно.       Он поправил огромные наушники на шее и снова погладил кошку. Девушка подалась вперёд, попутно спрашивая себя, почему она впустила этого безумца, и спросила: — Нас? — Да, я и мои братья. Четыре всадника Апокалипсиса. Голод, Чума, Война и я – Смерть. Вы слишком нас очеловечили, поэтому мы можем выглядеть как люди. Впрочем, мы хитры. Особенно хитёр Война. Как видишь, я выгляжу как молодой парень. На самом деле мне тысячи лет. Я не выгляжу как скелет или старик. Хотя эти черты, добавленные людьми, наложили на меня свой отпечаток. Я худ, словно скелет. Если заглянуть в мои глаза, то можно увидеть старость, многовековую мудрость и древнюю, как сам мир, печаль. Старушки говорят, что я старик в теле юноши, и они правы. Черт возьми, они правы.       Голод тоже не так прост. В нём нельзя угадать худобу и голодный огонёк в глазах. Он может представиться толстым мальчиком или бродягой в хлебном магазине. Голод не будет просить о куске хлеба. Он достанет из внутреннего кармана толстый кошель и купит много хлеба, затем на улице раздаст бродягам и попрошайкам. Это будет самый вкусный хлеб в их жизни. И потому их не отпустит чувство голода. Чума улыбается тебе в образе очаровательной медсестры с золотыми кудрями или старика-доктора. Он подкрадывается незаметно, скрываясь за маской безопасности и клятвой Гиппократа. Чума умывается чёрной лапой кошки на углу двух улиц или трётся о ногу дома. Ему так удобно, потому что он любит строгие костюмы.       И только Война останется в глазах той кошки на углу. Он – тот командир, что ведёт в бой сотню солдат. Или тот солдат, что должен погибнуть первым, но оказывается на больничной койке в госпитале, где за ним ухаживает златокудрая медсестра, не Чума. Война – это та маленькая девочка, чьи глаза никогда не знали страха и боли. Которая встречает солдат на входе своей деревни во главе ребятишек, хотя ей самой от силы лет шесть. Война – это та старушка-мать, которая провожает и ждёт своих сыновей с войны. Война – это место битвы, где трупы лежат один на другом и невозможно ступить на землю, в крови. Война – это слёзы, которые проливает жена, невеста, девушка за любимым, что ушёл воевать за чужие идеалы. Война – это тот хлеб, чьи колосья были в крови, когда их собирали. Война – это та боль, которую ощущает раненый солдат. Война – это тот бог, о котором вспоминает умирающий солдат. Война – это тот окоп, в котором молится он своему настоящему Богу. Видишь, каков он.       И все же, я среди них самый умный и хитрый. Сколько бы ни было у Войны обличий, у Чумы - крыс, у Голода - костей, все они идут ко мне. Я всемогущ, и мне не страшно. Я – палач. Я впитал дрожь времён. Вся грязь, все грехи людей на мне. Был один из вас невинной жертвой, лишь один был чист на всей Земле. Я вижу иногда его лицо пред глазами. Он спасал весь мир, Бога он назвал своим отцом, сердцем он хотел всех вас принять, умереть за вас… и за меня. В дар, что свыше дан, он свято верил. Вера - вот и вся его вина. Но все равны в моих руках. Это был первый и последний раз, когда я почувствовал страх. Один единственный раз, когда я увидел в глазах и тьму и свет одновременно. В этом человеке были заключено все зло и все добро. И ничто не рвалось наружу. Они плавали в его глазах, излучая спокойствие и равнодушие, заключая равновесие.       Смерть перевёл дух и взглянул на девушку. Она крепко сжимала чашку, в её карих глазах спало равнодушие, укрытое спокойствием. Девушка не боялась этого парня, все ещё принимая его за безумца. Смерть одёрнул себя на мысли, что его пугают эти глаза. Он взял кошку к себе на руки и ещё немного посидел в кресле, наслаждаясь настоящей тишиной. Затем ушёл, так и не разорвав второй паутины тишины, с кошкой на руках. Девушка всё так же сидела напротив кресла с чашкой в руке. В голове билась мысль о том, что приходил он всего лишь за кошкой, не за ней. Затем заплакала. Эту кошку ей подарила бабушка тринадцать лет назад. Когда девушка вышла на улицу для того, чтобы похоронить уже холодное тело животного, на неё оглядывались прохожие. Уже дома, взглянув на себя в зеркало, чтобы удостовериться, что смотрели на труп кошки у неё на руках. Там её встретили холодные, полные слёз, карие глаза и седые волосы. И полное безразличие. Она поседела за пару часов в свои двадцать четыре года.       Уже в старости, в глубокой старости, она рассказывала, что к ней однажды пришёл Ангел Смерти за её любимой кошкой (про то, что это была сама Смерть, ей не хотелось говорить). Она много раз рассказывала эту историю внукам. И в этот раз, сидя в парке, она заметила Смерть, идущего в её сторону. Он улыбался, в его небесно-голубых глазах плавали страх и печаль. Но она продолжала говорить: — А ещё, он до ужаса обожает котов. А когда приходит за душами, весь в белой одежде, бледный и очень похож на ребёнка. По его щёкам катятся слёзы, но он воспринимает их как собственное лекарство. Вот и всё: его и моя истории закончились. — Бабушка, о чем Вы говорите? Бабушка? Бабушка?! Бабушка!       Но уже было поздно трясти её за плечи. Смерть проходит мимо них. В его наушниках – композиция Рихарда Вагнера. Он подмигивает младшему из внуков, держа в руках светящийся шар. Он уходит, и по его щёкам катятся слёзы.