Издержки нигилизма

Темные воды неслись по каналу; Петербург, говорящий по-французски и по-русски (в этой части города, в большей степени, на родном языке), предлагающий свежую прессу, стучащий копытами лошадей по мостовой, грохочущий колесами повозок, дребезжащий стеклами окон, выплескивающий воду с обмылками на дорогу, дымящий прокопченными трубами, пахнущими луковым супом или воздушными бисквитами, пригоревшей кашей или куриной грудкой, свежим хлебом и сажей, от своих неприветливых окраин до дворянских дворцов неуютно ежился под тусклыми беловато-серыми тучами. Небо было на грани плача, но пока крепилось. - Так-так. Ну вот, смотри, например. Как тебе погода? – спросил Гилберт, глядя на взволнованную Фонтанку. - Погода? – повторила Россия. – Обычная для Питера погода – сейчас дождь пойдет. - И ты ничего не чувствуешь? – настойчиво продолжал расспросы альбинос. Анна пожала плечами. - Ну, похолодало немного в сравнении с утром, а что? Прусс подозрительно прищурился. - Хочешь сказать: тебе не тоскливо, не грустно на душе? - А тебе "тоскливо на душе"? – уточнила Анна, отталкивая от себя Гилберта. Байльшмидт даже остановился, обдумывая ее вопрос. - Да я как-то равнодушен к погоде, у меня ты есть. М-да, это плохой пример. Они некоторое время молчали, свернув на Аничков мост с конями Клодта и сфинксами Египта. Россия вновь позволила взять себя под руку. Мимо них проскользнул куда-то спешащий мужчина не старше тридцати лет, неловко толкнув Брагинскую, которая, мазнув по нему взглядом, коротко кивнула. В отличие от нее, Пруссия не собирался спускать какому-то нахалу его невежливое поведение и крепко схватил его чуть повыше локтя, разворачивая к себе. - Глаза потеряли, уважаемый? – с угрозой прошипел он. Тон, которым он произнес обычно вежливое обращение, обещал неприятности, если незадачливый прохожий не найдет достойных причин для своего поведения. – Не видите, вы чуть не сбили с ног мою спутницу, объяснитесь! - Гилберт, - внезапно вмешалась Анна, ложа руку ему на плечо. – Отпусти его, пожалуйста, он же торопится. Мужчина быстро кивнул, строго глядя на Пруссию, растерянного неожиданным заступничеством России. Нахмурившись, Байльшмидт неохотно разжал пальцы и повернулся к подруге. - Тогда ты расскажи мне, идиоту такому, почему я должен был его отпускать? Что за шутки? Вздохнув, Анна, оттащила его к перилам, чтобы не мешать спешащему по своим делам простому люду или праздно шатающемуся дворянству. - Неужели ты не понял? Он же врач, бежал к пациенту, чтобы спаси тому жизнь! Разночинцы должны... - Разночинцы, разночинцы! – громко возмутился Гилберт, махая руками. – Чего ты к ним привязалась? Он, может, и не к пациенту спешил, а к любовнице на свидание!.. Брагинская спокойно произнесла: - Гилберт, ты просто не понимаешь – он не может такого делать, ведь он должен народу. Да и все мы должны, наши люди нас подняли, возвысили, и мы должны им за это. Поэтому и он, и я, и ты, кстати, тоже, должны помогать людям по мере сил, а то и больше. Пруссия фыркнул. - Во-первых, не надо меня ко всему этому привлекать – я-то, уверен, никому и ничего не должен. А во-вторых, выкинь-ка ты эти глупости из своей симпатичной головки, в последнее время с тобой невозможно спокойно общаться. Россия покачала головой, прямо глядя на пруссака. - Ты просто еще пока не понимаешь. Я дам тебе пару номеров "Русского слова", Дмитрий Иванович очень понятно объясняет, что такое отрицательное направление. А в общем и целом это тебе могу объяснить и я. - А, я слышал, - кивнул Байльшмидт. – Подвальные писатели, так? Кажется, вы не многим нравитесь. - Мы не для того, чтобы нравится. Наше мировоззрение просто неудобно им, и они, не раздумывая, его отвергают, - пожала плечами Россия. – Каждый ведь думает о себе и исходит из своих потребностей. Пруссия задумался. - Ну, не знаю. К примеру, я хотел хорошенько ударить твоего врача. Почему я хотел это сделать, я знаю, даже знаю, как это объяснить с твоей точки зрения, но какой личный интерес был у тебя, когда ты остановила меня? Что тебе до того, если он не успеет к больному, ведь лично тебе от этого не холодно и не жарко, изменения температуры ты только в воздухе ощущаешь? Брагинская ни секунды не раздумывала: - Разумеется, любой разумный индивид должен понимать, что удовлетворять только свои желания нельзя – все исходят из любви к себе и желают одного и того же. В какой-то момент каждый должен прийти к выводу, что усмирение части своих желаний – гарант спокойной совместной жизни, и это делается только из любви к себе. Это и называется разумный эгоизм. На это нас толкает здравый смысл, а не понятия об альтруизме или нравственности. "И все равно нет никакого смысла, - подумал тщащийся разобраться Гилберт. – Явно ведь, что идея помогать простому народу ей и самой не по вкусу, но она все равно ее придерживается." Помолчав, он произнес вслух: - Но помощь народу все равно не имеет отношения к твоим личным потребностям. Исходя из тех же принципам, ты должна помогать всем, не только простонародью. Ты ведь страна. - Как бы то ни было, - возразила Анна, - это все пережитки господствующей идеологии. От нее необходимо избавиться, чтобы создать подходящие условия для идеального общества. Пруссия задал каверзный вопрос: - Каким образом, позволь спросить? - Я же уже сказала, - с безграничным терпением произнесла Россия, хотя сдерживаться ей было все труднее. – Это можно сделать, лишь избавившись от прежних ценностей, деспотизма в мирной жизни и религиозных предрассудков. Человека создает общество, если оно неподходящее – человек портится, если правильное – человек расцветает. - Вот и Франц все о том же: человек изначально хоро-оший, человек изначально хоро-оший, дайте только ему условия, и он перевернет этот мир, - передразнил друга Байльшмидт, качая головой. – То есть, ты пытаешься создать своему народу общество? А почему дворяне в число твоих людей перестали входить? Брагинская вздохнула. - Они меня совсем не понимают и называют нас "свистунами". Придерживаются старого, боятся его потерять и намертво вцепились в отжившее! Их "искусство ради искусства" и "наука ради науки" ни к чему не приводят, это тупик! Надо развивать естественную науку, избавляться от ненужного... Гилберт фыркнул. - Ну ты и разгорячилась. А я думал, что чувств нет. Хотя, вы это называете химическими реакциями в организме, конечно. Анна, вяло улыбнулась, обмахивая себя веером, хотя сама недавно утверждала, что на улице прохладно. - Естественно. Ты еще скажи, что у человека душа есть. - Как бывший Тевтонский орден, я именно это и скажу. После продолжительной паузы, Пруссия, посмотрев на реку, провел ладонью по перилам моста. - Ладно, пойдем, нигилистка недоделанная. Россия укоризненно на него посмотрела, но спорить еще больше не захотела, не желая начинать бессмысленную полемику вновь. Взяв свою спутницу под руку, Гилберт осторожно поцеловал ее в губы и повел, странно усмехаясь, чуть покрасневшую, смешавшуюся девушку по мосту.