Знак того, что мы есть

Красивый светловолосый юноша в простой кипельно-белой рубахе и в еще более простых льняных брюках шел по брусчатке Красной площади медленным размеренным шагом. В тот момент он чувствовал очень остро каждую выбоину, каждый отдельный скол и всякую неровность на гладкой поверхности каменного покрова. Швы, которые стягивали гладкий тротуарный кирпич в ровное полотно, простирающееся от северо-восточной стены Кремля до красивого здания ГУМа, словно впивались в подошвы легких летних ботинок парня. Конечно, это нереально, верно? Ведь он не мог чувствовать так. Однако не все так просто, как кажется на первый взгляд. В этот день вообще все казалось слишком ярким и резким, очень сильно выпадающим из действительности. Знаете, такие ощущения очень похожи на те, когда человека бросают на фронт. Ведь на войне гибнут люди , и лишь достойные солдаты выживают. А солдаты – это, в первую очередь, те, кто подчиняется инстинкту зверя, инстинкту выживания. Когда ваш слух обостряется до нечеловеческих пределов, и вы слышите грохот каждого снаряда в отдельности, без труда различаете, из какого именно орудия палит смертельный огонь; когда ваши глаза видят больше и лучше, настолько, что вы можете разглядеть противника за версту, а за несколько часов до нападения вы безошибочно определите, выживете ли вы сегодня или нет – все чувства накалены, вы сами словно оголенный нерв, чувствуете и впитываете все, что вас окружает, с двойной силой и желанием. Наверное, эти ощущения именно от того, что обозначенный нами юноша воевал не раз, воевал много больше, чем один конкретно взятый человек; гораздо больше, чем все люди. Как же так, спросите вы. О, все очень просто! Ведь этот статный мОлодец есть страна. Он воевал всегда за каждого своего солдата, воевал вместе с каждым своим солдатом и чувствовал, как солдаты воевали уже без него. Страна: нечто большее, чем простой человек, но одновременно и гораздо меньшее – у человека жизнь короче, а значит ярче, лучше, быстрее. И эти ощущения войны, пропитанные запахом гниющей плоти в больничных госпиталях, охваченные водоворотом рвущихся наружу чувств и тянущих, стягивающих эмоций совершенно разного калибра (эмоций грустных, радостных, но всегда тяжелых) проявились сейчас в этом молодом человеке с десятикратной силой. Проявились в самый заурядный день с немного пасмурной погодой, что изредка сменяется сизыми просветами. Типичная для Москвы погода, самый обычный день. Юноша таких проживал миллионы. Так почему именно сейчас эти неуместные чувства с вязкой примесью воспоминаний? Отвлечемся на мгновение, дорогие, и посмотрим прямо на этого загадочного незнакомца. Быть может, в нем самом таится разгадка? Высокий, статный, широкоплечий, с бледной кожей, на которой были видны голубоватые прожилки вен, с глазами невероятной красоты – он так же приковывал взгляды многих, как и для других оставался незамеченным. Многие – молодые девушки, другие – те же, к примеру, девушки-туристки, которые приехали сюда не за красивыми парнями, а за красивыми местами, и даже не удосуживались чуть расширить свой взгляд, который приставал исключительно к архитектурным строениям и игнорировал истинные достопримечательности России – ее людей. Нет, не только этого молодого человека. Всех людей. Потому что русские люди – люди особенные, другие. Невероятные, я вам скажу, люди. К ним! К ним должны быть прикованы все взгляды, а не к сухим архитектурным ансамблям. По ним, а не по безжизненным картам, должна изучаться страна. Из разговоров с ними, а не из обезличенных учебников, должна узнаваться история этой страны. Страна… Да-да, в это можно не поверить поначалу, но этот вот человек и есть Россия. Ее воплощение в плоти и крови, которое прожило на этой бренной земле полторы тысячи лет, которое развивалось и росло вместе с тем, как развивалась и росла Россия. Совершенно невероятно, но не менее реально от этого. Потому у этого юноши были такие тяжелые думы, такой странный вид и несколько необычный внешний вид. Потому что страна – это почти как человек, только немного иначе -… Подождите, он, кажется, замедляет шаг. Иван Брагинский, также известный как Россия, вдруг резко остановился и вскинул голову вверх, смотря в затянутое низкими тучами хмурое небо, где сквозь отдельные облака пробивались робкие неуверенные лучи солнца. Неожиданно юноша передернулся, почувствовав обжигающий холод, стрелой промчавшийся вдоль позвоночника, выгибая дугой его спину. Губы неожиданно ссохлись, как у мертвеца, а глаза остекленели. Странно, очень странно. Люди продолжали идти мимо, не замечая Ивана. Люди спешили, люди были заняты (люди были людьми, иначе говоря): кто восторгался окружающими красотами, кто – обществом окружающих, а кто - самим собой, занятый думами, тяжкими или не очень, зашедший на эту площадь по умыслу или ненароком, - но все они были подчинены одной общей атмосфере, что царила здесь. Что это была за атмосфера! Конечно, каждый чувствовал ее чуть-чуть по-разному, пелась она всегда в разных тональностях, наносилась на полотно всегда различными видами красок. Но при желании можно было уловить одну общую, тонкую, полупрозрачную (и, наверное, потому едва заметную) нить единства, что была почти незаметна в окружающем гомоне и шуме, смехе и разговорах, в смешении национальностей, языков и культур. Это было простое чувство благоговения. Совершенно неумышленное, а москвичам, что жили здесь с рождения, и уже порядком приевшееся, но все же именно оно заставляло приходить их сюда снова и снова. Благоговение с толикой гордости и каплей почтения под совершенно разной основой: общения, развлечения, посещения достопримечательностей…Она объединяла и вот ту кучку японских туристов, держащихся крайне обособленно и оживленно щелкающих затворами фотоаппаратов; и эту многочисленную шумную группу американцев во главе с гидом (и если присмотреться, вы обязательно увидите звездно-полосатый флаг, обязательно); и вон ту пожилую одинокую женщину с непонятным выражением смешения грусти и радости на лице (и по такой грусти-радости сразу можно смело заявлять, что женщина эта из России); и обычную русскую семью – прямо пред вами - маленький мальчик активно машет ручками с плеча отца; и группу хихикающих молодых девушек, которые пришли сюда, может, просто погулять, а может (если удача улыбнется!), познакомиться с симпатичными парнями; и уже известного нам одинокого юношу с большими грустными глазами цвета чистейшего аметиста. Да, все же он сильно выделялся на фоне остальных, но это могли заметить только те, кто умел и мог всматриваться и различать, а для всех он был одним из многих. Что-то его мучает, терзает. Вот странный же! Как будто судорога или?-… Очередной сбившийся угол камня отдается во всем теле Ивана электрическим разрядом непонятного чувства, отдаленно напоминающего боль. Почему же все настолько ярко и контрастно сегодня? Он словно выпрашивал ответ у самого неба с поднятой кверху головой и мольбой на самом дне его глаз. Каковы же были его эмоции! Рваные, разрозненные! Некоторые окроплены кровью былого и ушедшего, некоторые осветленные самой чистой верой в лучшее, а другие сияют синим светом доблести и благородства. Знаете, когда страна вот так вот себя ощущает? Да, очень близко вы думаете! – когда народ ее неспокоен, встревожен, неровен. Иван резко поворачивает голову в сторону купола Большого Кремлевского Дворца, где на высоком флагштоке, задевая ветра, купол неба и весь мир разом, реет в воздухе триколор. Яркий. Контрастный. Ну прямо в точности, как и его настроение, сардонически ухмыляясь, думает Иван. И в то же мгновение прекращаются эти болезненные чувства и эмоции – они все словно сместились в триколор. Каждым мыслям был отдан свой цвет. И так просто они уместились в этом полотнище, что Иван от неожиданности даже прикрыл на миг глаза, чтобы справится с новым потоком мыслей уже совершенно иного рода. То были не соображения, полные тягостных раздумий, то были осознание и успокоение. Он понял причину всех своих сегодняшних треволнений. Господи, ну и дурак! Забыл что сегодня далеко не самый обычный день. Двенадцатое июня, его двенадцатое июня. Вот откуда вся эта сумятица в обычно светлой и ясной голове. Этот праздник…Что ж, он необычен. Просто потому, что неоднозначен. Как и любое другое событие, скептически заметите вы и будете абсолютно правы. Но иногда нужно прийти к чему-то, что послужило бы устойчивой опорой, а иначе весь мир расшатается под грузом своей неоднозначности и лицемерия, не правда ли? Иван до боли в глазах продолжал всматриваться в свой символ, что развевался в порывах сильного ветра над главной резиденцией президента страны. Глаза заслезились, и Иван раздраженно сморгнул, для того чтобы вновь впиться взглядом в трехцветное полотнище. Что есть это флаг? Символ его самого. Что есть этот день? Его день рождения, день нового его, отличного от своих прежних форм. Что есть отношение к этому дню? Напрашивается ответ: отношение к своей стране. Но почему же многие так не любят этот праздник? А некоторые просто забывают о нем? Слышны голоса скептиков! Что вы говорите? Ну конечно! Вам не нужен этот праздник! Да-да, целый ряд причин, масса, куча, гора причин! Пожалуйста, вот вы, говорите! Да, именно вы…Не нужен этот праздник, вы и так знаете, где вы живете! Так это просто замечательно, но неужели вы только потому вы не хотите отмечать его наравне с остальными праздничными днями?.. Ну а вы? Что вы думаете? Этот день – фальшивый праздник, когда мы получили независимость от самих себя, от великого государства… О, какое оживление! Давайте вы, девушка!..Ельцин придумал? Ну, так что ж в том такого?..Ах, он гад и негодяй? Мда, с этим сложно поспорить… Молодой человек, вы так настойчиво хотите высказаться!...Лишний повод собраться и выпить. Отличный подход, с юмором и простотой. Чисто по-нашему! Да не ругайте его, мужчина!..Проклятый Ельцин… Мы, кажется, идем по кругу. Обождем, товарищи. Вздохнем глубоко и успокоимся. Послушаем, что думает Иван, и вернемся к столь оживленной беседе!.. Иван понимал, что люди его редко бывали сплоченными. Потому что они люди, а люди изначально, по природе и натуре своей, мелочны и порочны. И объединяются они только в такие моменты истории, когда иначе нельзя. Но такое бывает редко, к счастью. Почему к счастью? Да потому что горе и беда гораздо прочнее сплачивают и связывают людей, нежели общая радость. Однако, несмотря ни на что, его народ жил в относительном мире и согласии, и Иван это ценил. Но бывали такие моменты, по первому впечатлению, мелкие, незначительные, которые все же оставляли его общество в состоянии, далеком от консолидации. Как, например, его праздник. Многие вообще считали, что он не нужен, другие не отмечали его из принципа. А третьи из-за такого раскола просто не могли понять всей значимости этого дня. Плохо ли, хорошо ли это – время покажет. Да вот только Иван чувствовал, что ему уже нужна твердость позиции по этому делу. Ведь если он так каждый год в этот день будет забывать про свой праздник, а мысли так и будут разноцветным роем копошиться у него в сознании, далеко ли он уйдет в своем стремлении получить стабильность? Конечно, это лишь маленькая частичка общей картины. Но не обращая внимания на малое, страна всегда рискует потерять многое. Люди просто не будут до конца понимать, где и зачем они живут. Нынешний Иван, разумеется, никогда не потребовал бы отмечать этот праздник. Он больше не хотел внедрять что-либо насильно в сознание людей, он хотел, чтобы его люди сами пришли к этому. Однако он все же часто был склонен полагать, что только методом убеждения и кнута можно внедрить в людей сознание их как народа, как общего целого, живущего в одной стране. Потому что люди были по-прежнему слишком простодушны, безразличны и управляемы. И если не ты управляешь своим народом, значит им будет править другая страна. Нет, Россия не мог этого допустить. И вот он уже в ожесточении трясет головой из стороны в сторону, отгоняя от себя эти порочные мысли, что съедали его изнутри, отравляли ядом беспомощности и …незначительности. Неужели он настолько малозначителен в жизни своих людей? Тише-тише, дамы и господа! Что же вы так расшумелись! Ну-ну, юноша, попробуйте! Важен, говорите? Говорите, что знаете, где и зачем живете, и доказательств вам не надо. Это вы молодец, что тут скажешь. Разве ж так можно? Что-что? Доказывать некому? Ну что же вы так категорично, барышни! Себе доказывайте, близким, окружающим, стране, миру, черт вас дери, доказывайте! Кричите об этом! Пусть все знают, где вы и зачем вы! Не зарывайте это в себе! Это же счастье, глупенькие, знать,где вы, зачем вы и что вы. Без этого знания когда-то стирались с лица земли цивилизации, без понимания этой истины гибли страны, умирали люди… Да успокоитесь вы или нет, уважаемый?! Имейте совесть!..Поменяли одно знамя на другое, одну страну на другую и одно общество на другое? Так то, братец, немудрено! В России живем! А здесь народ неуемный. Все перемен требует. Когда он уже пресытится этими переменами настолько, что поймет: есть прелести во всем и не нужно поспешно менять одно на другое. Нужно стараться искать хорошее, делать лучшее и меняться будет не одно на другое, а просто меняться. В лучшую сторону, между прочим. С легкой руки меняли, говорите? Ой, хорошо же, что вас Иван не слышит. Кстати, о нем, что он нам на это скажет? Россия очень хорошо помнил тот день. День, когда его решили вновь изменить, поменять, перекроить. Ведь это так легко! так легко! Что же тут такого, ей-богу! Есть страна – нет страны. Сущее всегда противопоставлялась несущему в мире. И Иван себя чувствовал до унизительного жалким, когда вот так им распоряжались: быть ему или не быть. И не народ, причем, а горстка сумасбродных людишек, возомнивших себя богами и царями демократии по совместительству. Стране приказано любить каждого своего сына. И относиться с пониманием к недостойным, к предателям, к ворам. Но у Ивана кровь в жилах закипала, когда он вспоминал события двадцатилетней давности, когда кучка людей (далеко не могучая по естеству своему, но по мыслям своим мнившая себя много выше других), враз решила его судьбу, пойдя наперекор народу. Можно ли было исправить то положение распада или нельзя – не в том суть. Она в ином: одни считали себя выше равных себе и вершили судьбы человеческие, не задумываясь о глубине своих поступков. Опирались они на то, на что обычно опирается толпа: на какие-то новые веяния, на какие-то домыслы и разговоры, притом велись они на явные манипуляции и позволяли желаниям одержать над собой верх. Желание, жажда власти может сгубить не только самого человека, но и целое поколение, целое государство. И сидят царьки на своих шатких тронах, упиваясь своим кратким веком власти, а народ стонет, плачет. И под аккомпанемент плачет и стонет страна, такой же человек, только чуть больше, чем все остальные. Плачет, стонет, тело его бьется в судорогах, мышцы сковывает то и дело в каком-то жутком паралитическом припадке, человеческое тело извивается змеей, до хруста костей, до пота по телу, до крови на зубах. И лицо землистого болезненного оттенка, искривленное пароксизмом ужаса и боли. Да, Иван обычный человек. И страдания его обычны, схожи с теми, что испытывал каждый человек. Вот только он страна. Страна, о которой в припадке жажды власти, забыли ее сыны. А потому страдания Ивана были сильнее в миллионы раз. Знали ли об этом те, кто стояли тогда летом 1990 года за дверями его комнаты? Знали. Слышали. Дрожали от страха и теряли сознание от нечеловеческих криков. Там, за стеной, смерть сплеталась с жизнью в диком необузданном танце боли и радости, смеха и слез. Там умирала страна. И рождалась новая. А люди стояли и боялись. Стояли и молились там, перед тяжелой дубовой дверью. Сквозь шум крови, прилившей к ушам, Иван тогда отчетливо услышал звук падающего бесчувственным мешком тела и последующие за ним «охи» и «ахи». Юноша тогда растянул губы в совершенно дикой, сумасшедшей улыбке, и смех его дьявольским хохотом вырвался из горла, царапая стены, стуча по окнам, звуча внутри тех, кто стоял за стеной. Они сжимали головы, но это не помогало. Настойчивый голос гремел в мозгу раскатами грома: «Предатели! Что же вы! Боитесь того, что вы сами породили! Что же вы делаете, гниды неблагодарные!». А затем другой голос, громкий, чистый и ясный, как само торжество жизни: «Я пришел! Новый я! Спасибо вам, люди мои! Спасибо, что не дали сгинуть! Скорее же решайте, кто я, что я! И не медлите! Промедление здесь смерти подобно!». И продолжалось тогда сумасшествие, и лилось оно самой полноводной рекой отовсюду. И приходил верный друг сумасшествия и перемен – хаос – последствия деяний которого люди устраняли годами. И смеялась тогда стоящая рядом с хаосом его спутница – жажда перемен – и впитывала в себя все чаянья и надежды бедного народа. А Иван вобрал в себя все это, и чувствовал, что еще немного, и он просто умрет. От боли, от страха, от радости, от грусти…От того, что всего слишком много. В тот знойный душный день двенадцатого июня 1990 года он продолжал свою борьбу за жизнь, как он делал это всегда, ради тех, ради кого он всегда это делал. Чтобы люди помнили, что даже если тот день был отмечен только суверенитетом, только указом человека, только чем-то новым, это не значит, что день этот не нужно ценить. В тот день была одержана победа Ивана. Очередная. Над самим собой. И Россия считал, что люди могли бы помнить. Но, как он уже замечал ранее, он не хотел заставлять. Как вы сразу замолчали-то! Что же молчите? Говорите!- говорите! Мы не смерть в этот день отмечаем, а рождение! Точнее, не только смерть, но и рождение. Да, так определенно будет верней. Мы доказываем всем, что мы есть, что страна есть, что наследие предков и память о них есть! Что гордость есть, что страсть к жизни есть, что стремления есть и мечты! Что новый флаг – это не жалкая замена, а лишь символ продолжения жизни великого государства, чьи истоки затерялись в глубокой древности. Что новый режим – это не зло, а новый способ жизни, который когда-то выбрали люди (да-да, девушка, кто-то уже пожалел, кто-то – нет; это уже другое). Мы есть, Россия есть! Разве маленький это повод для праздника? Из пучины горьких дум Ивана выдернул тоненький детский голосок, раздавшийся откуда-то сбоку. Иван оторвал взгляд от флага и посмотрел в сторону источника звука. Недалеко от него стоял небольшой торговый киоск, где продавались по случаю праздника флаги и шарики. Около ларька стояли мужчина и женщина, которые держали за руки маленькую девочку лет четырех-пяти на вид. Она была словно куколка, с большущими глазищами в пол-лица, светлыми кудрявыми волосами, собранными в два хвостика и в белом платьице. Губы Ивана невольно тронула легкая, немного растерянная улыбка. Его будущее. Что может быть прекрасней на свете? Продавец протянул девчушке шарик в форме огромного сердца, раскрашенного в цвета его флага. Ребенок тут же счастливо рассмеялся, вызывая улыбки у родителей. Они пошли дальше, к Покровскому собору, и Иван услышал звонкий, как колокольчик, голос девочки: - Пап! Мам! Спасибо! Такое сердце красивое! Яркое! Отец остановился и присел на корточки, внимательно глядя в глаза дочери. Осторожно взял тоненькую ручонку, сжимающую шарик, в свои широкие ладони и нарочито строгим голосом проговорил: - Настенька, это не просто шарик. Видишь цвета на нем? Малышка сосредоточенно кивнула, искренне не понимая, с чего папа так вдруг посерьезнел. Она украдкой бросила взгляд на мать, ища поддержки, но та ей ободряюще улыбнулась и лишь сильнее сжала ее руку. - А теперь посмотри на крышу того здания за стеной. Смотришь? Девчушка задрала головку вверх и внимательным взглядом изучила то место, на которое указывал отец. Снова кивок. - Флаг, Настенька. Таких же цветов, что и шарик. Наш флаг. - Наш? – с восхищением и неверием в голосе произнесла девочка и посмотрела на маму, думая, что отец подшучивает. - Да, наш. Твой, мой, папин, - вступила в разговор женщина. – Сегодня праздник нашей страны. А у нашей страны вот этот флаг. Девочка завороженно смотрела на реющий в небе триколор, освещенный лучами выглянувшего солнца. - Красивый… - тихо проговорила малышка, не смея оторвать взгляд от ее флага. - Как и ты, Настенька. Как и мама, как и страна наша красивая, - с нескрываемой гордостью в голосе произнес молодой мужчина. Женщина залилась смехом и проговорила: - Ну и папа наш ничего, верно, Настюш? Красивый же у нас папа? Девочка только кивнула, переводя взгляд с флага на свой шарик. Иван внезапно понял, что все это время дышал слишком часто и неровно, а глаза его с невыносимой мукой и надеждой смотрели на эту семью. Женщина почувствовала этот взгляд и внимательно посмотрела на Ивана. На красивом, простом лице - непонимание и смущение. Иван вдруг широко ей улыбнулся самой доброй из своих улыбок, и женщина ответила ему мягкой улыбкой человека, который понимает. Молодая семья ушла далеко вперед, но и в толпе Иван отчетливо видел бело-сине-красный шарик, невесомо парящий в воздухе. Как и тот флаг, что развевался на ветру символом новой жизни, будущего и символом самого Ивана. Солнце тут же скрылось за тучами, возвращая погоде привычную пасмурность, но Иван точно знал, что солнце выглянет снова. И не раз. А что бы вы сказали этой девочке с глазами как самое синее море про наш флаг: что это знак того, что мы есть, что Россия есть или что это знак распада государства, бесспорно великого, но оставшегося в прошлом, о котором нужно помнить, но не нужно им жить. Эх, снова молчите. Но потихоньку начинаете думать, сомневаться.. – это хорошо. Встретимся еще с вами, поговорим. А пока с праздником вас. Не слышу! Ну вот, совершенно другое дело. От автора: чуть не забыла: продолжение "Волчьей тропой" будет выложено на этой неделе, я этот фанфик ни в коем случае не забрасывала. автор правда-правда извиняется за то, что ее так долго не было. это вот такой своеобразный подарок :)