Gypsophila

Её кожа – цепкая паутина, из которой невозможно самому выбраться. Завораживающая паутина белоснежной гипсофилы, на которой зеленоватыми крапинками, разводами, появляются иногда кровоподтёки от сильного нажима его пальцев. Эмма никогда не говорила чего-то против, лишь молчаливо поджимала губы, разглядывая нагую себя в большое зеркало. А потом всё повторялось раз за разом: его кожа, её нежные и хрупкие цветы, несдержанная и больная любовь, от которой наутро оставалась лишь головная боль и физическая слабость. Ночь за ночью Киллиан оголял её, срывал один маленький цветочек за другим, ставил свои собственнические метки и доказывал скорее самому себе, что она наконец-то вся безраздельно принадлежит ему. А Эмма поддавалась, безоговорочно веря и доверяя, наконец-то, кому-то чужому. Так же как и сейчас, выгибаясь и бормоча куда-то в мужскую шею ничего не значащие слова, так, наверное, больше для отвлечения. Доверяя саму себя, свои мысли, свои чувства, и надеясь, что хоть в этот раз её ждёт обнадёживающий «счастливый конец», в который, по правде говоря, она до сих пор совсем не верит. Она же чёртова Спасительница с большой буквы, которая постоянно должна что-то кому-то, обязана спасать всех из передряг, вызволять из ловушек и всё новых проклятий, которые устраивают они сами. Киллиан же, своими несдержанными движениями, фиолетовыми затем пятнами, доказывал раз за разом, что сможет научить её верить в саму себя. Или же в его веру и надежду. Её кожа – цепкая паутина, из которой невозможно самому выбраться. Киллиан ловит тонкие и хрупкие запястья, притягивая женщину в свои объятия, заставляя забыть все заботы и печали. Заставляя хоть ненадолго быть самой собой, не скрываясь и не прячась за множеством неубедительных масок. Или это просто Киллиан всегда мог читать её как открытую книгу, даже в те времена, когда она сама себя не понимала. Или боялась признать. Но она признаётся раз за разом, когда мужские губы проходятся по нежной шее, переходя на тонкие ключицы, сцеловывая нежные цветы её кожи, признаётся, что в какой-то момент всё неожиданно пошло к Дьяволу. Признаётся, что с Киллианом она могла бы наконец-то научиться понимать. Каждый новый солнечный день она покрывается белоснежной гипсофилой, которая скрывает чужие метки, смазывая ощущения и добавляя ирреальности во всё происходящее. День за днём она обрастает сомнениями и безнадёжными мыслями, разбирая завалы исписанной макулатуры в офисе шерифа, наблюдая за сыном, который во всю может и умеет наслаждаться жизнью, радуясь и смеясь затем вместе с родителями над своим маленьким братом, оставаясь одна и понимая, что чувствует себя лишней. Она не из их мира, вместе с Генри, и никогда, скорее всего, не сможет стать частью чего-то непонятного ей. Ей кажется, что она никогда не сможет до конца осознать всю суть сказочных персонажей. Наступает закат, обычные картины Сторибрука мрачнеют и тонут в тягучем мраке, заставляя зыбко ёжиться от неприятных ощущений. Взгляд цепляется за привычную фигуру рядом с маленьким жёлтым жуком, они перекидываются ничего не значащими фразами вроде «как день прошёл, любимая?» или «погода нынче странная, тебе так не кажется?», глядя друг другу в глаза и надеясь не увидеть ожидаемого. Но каждый раз в её глазах сверкают льдинки, а у него лишь всепоглощающая любовь и маленькая доля усталости. Киллиан лишь раз за разом поправляет непослушную прядь светлых волос, заправляя тонкие волосинки за ухо, цепляется затем пальцами за подбородок и говорит, что будет её всегда ждать. А она уходит через мгновение, опять уходит к сыну и своим человеческим обязанностям, чтобы побыть хотя бы недолго рядом со своей семьёй и создать иллюзию «всё у нас хорошо». Уходит, чтобы затем вернуться, когда все роли на этот день отыграны с огромным мастерством, и ей просто хочется побыть обычным человеком, не Спасительницей, не Эммой Свон, а просто любимой и любящей женщиной. Киллиан каждый раз рад её видеть, каждый чёртов раз, приветствуя её ехидным подмигиванием и приподнятой бровью, с раскрытыми объятиями встречая белоснежные цветы, которые через некоторое время опять будет ломать и рвать, оставляя лишь белоснежную кожу, открытую для его меток. Он целует её каждый раз так, будто нет никакого мира вокруг. Нет никаких обязанностей и важных дел, которые в любой момент способны их прервать. Переплетая свои тёмные жёсткие волосы с её светлой копной тонких кудрей, лаская нежную белоснежную пока кожу, доказывая и любя, банально, вырывая откровенные стоны и топя лёд на чужой душе. Сплетаясь в нежный танец искренней любви, достигая рассинхронного единения через какое-то время, а потом тихо наслаждаясь. Рука Киллиана перебирает так любимые мужчиной волосы Эммы, она же лишь сопит ему в шею, положив одну из ладоней на вздымающуюся чужую грудь. Туда, где бьётся для неё, она надеется, его сердце. С каждой такой ночью Свон меняется раз и навсегда, сменяя количество холодных цветов на всё меньшее, учась наслаждаться каждым днём и видеть в происходящем вокруг только хорошее. Не боясь опять обжечься, ведь она верит, что кто-то всегда будет рядом с ней. С каждым днём красивым льдом в форме цветов гипсофилы покрывается всё меньшая её часть, и когда-нибудь не останется и этого, когда-нибудь, когда Киллиан сумеет изменить и спасти её окончательно.