Вина

В те самые худшие мгновения его жизни Беззубику было страшно, как никогда. Сначала его накрыло волной острой боли, пробежавшей по позвоночнику от носа до кончика хвоста. Это длилось недолго, и вскоре на её место ступила тяжесть, не позволяющая нормально соображать. Теперь перед глазами Ночной Фурии качалась туда-сюда тёмная пелена, почти не пропускающая спасительного золотого света, мышцы дракона налились тяжестью, всё его тело будто окаменело, безвольно болтаясь где-то в пространстве — Беззубик ощущал резкие потоки морозного воздуха, налетающие на него со всех сторон, — и слушаться не собиралось. Шум, царивший вокруг Беззубика, будь то свист ветра или чей-то далёкий рёв, сливался в один единый гул, сквозь который не представлялось возможным различить отдельные звуки; в голове его образовалась странная, пугающая пустота, подобная непроглядной бездне. Сколько бы Беззубик ни прикладывал усилий, он не мог ничего изменить: дракон явно чувствовал, что летит, ведь крылья его размерено поднимались и опускались, рассекая небеса, коих он был не в состоянии рассмотреть, но сам он отныне не контролировал этого процесса. Страх стискивал сердце Беззубика (он-то считал, что его невозможно так легко напугать!), и то — единственный орган, отражающий внутренние метания своего обладателя — скакало в груди как бешеное, посылая тревожные сигналы в его почти безжизненный мозг… Кто-то завладел Беззубиком, лишил его самого ценного, что только есть у любого дракона — независимости… Для начала бы понять, кто. Беззубик столкнулся с новой неприятностью — он ничего не помнил. Абсолютно. Ни секунды, прожитой им ранее, не осталось в его голове; сколько бы Беззубик ни бился, преодолеть невидимый барьер, ловко выставленный в сознании Ночной Фурии, не выходило. Отчасти Беззубика отвлекали вопросы, вихрем кружащиеся во всё ещё сохраняющей здравый смысл крупице его разума, частично — собственная нарастающая в его драконьей душе паника. Кто он? Где он? Что случилось? Животный ужас перехватывал дыхание Беззубика, одна только мысль о том, что его могут использовать в любых целях, уже будоражила медленно угасающие остатки рассудка дракона. Нужно было что-то делать, как-то спастись, вырваться из оков, неприступной стеной заперших его внутри самого себя, однако мысли Беззубика путались, он размышлял с огромным трудом — всё равно что пытался продраться сквозь непролазную лесную чащу и на каждом шагу к истине натыкался на кочки в виде возникших в памяти провалов. Но это — полбеды. Гораздо хуже было чувствовать непривычную тяжесть, давящую на спину Беззубику. Кто-то сидел на нём, причём не робко съёжившись или изо всех сил вцепившись в гладкую чешую Ночной Фурии, чтобы не соскользнуть вниз при очередном взмахе могучих крыльев, — нет, неизвестный держался спокойно и твёрдо, будто с самого рождения обучался езде на драконах. Негодование, до этого притупляющееся растерянностью Беззубика, забурлило в его жилах, словно неистовая вырывающаяся из жерла вулкана лава, и заполнило каждую клеточку тела Ночной Фурии, но оказалось быстро подавлено чужой волей. Беззубик обязательно зарычал бы с досады, если бы, конечно, имел возможность сделать это: его не просто пленили, подчинили себе, так вдобавок ко всему используют как средство передвижения! Внутреннее чутьё подсказывало Беззубику: раньше место невидимого захватчика занимал кто-то другой, тот, чьё присутствие не отягощало его и не вызывало у него приступов ненависти. Ночная Фурия предприняла повторную попытку дёрнуться, чтобы сбросить наглого седока, затрудняющего непринуждённый полёт, но всё было без толку; Беззубику казалось, что его насилу окунули в ледяную воду и теперь он, обездвиженный лютым холодом, медленно опускается на дно, всё ниже и ниже… С каждым мигом всё больше и больше теряя самого себя. Он устал. Устал думать, пытаться бороться и в то же время, противореча собственным принципам, безропотно выполнять чьи-то приказы. Дракон не знал, сколько прошло времени; Беззубику оставалось догадываться, день сейчас или ночь, в его голове всё смешалось, и ясно становилось вот что: некто не удалось или же попросту не захотелось уничтожать саму сущность Беззубика, зато с захватом контроля над его телом тот успешно справился. Собственная беспомощность бесила Беззубика до дрожи, разжигая в нём пылкую и совершенно бессмысленную ярость; внешне же он оставался равнодушным, как прежде, и лишь его надрывающееся сердце продолжало выбивать неровную дробь. Так, может быть, лучше сдаться окончательно, чем продолжать страдать и искать утешения в бессильной злобе? Беззубик непременно согласился бы с этим единственным цельным решением, вот только было одно «но», мешающее ему так просто опустить лапы. Вина. Она слабо, но ощутимо грызла его изнутри, напоминала о своём существовании ежеминутным нытьём в груди и, похоже, отступать не планировала. Беззубик понятия не имел, что происходило с ним до атаки загадочного чужака, а это чувство, пусть особо и не помогавшее ему, являлось хотя бы тоненькой ниточкой, за которую он мог зацепиться и как-нибудь вернуть себе утраченные воспоминания. Получается, недавно он совершил нечто такое, о чём отныне сокрушается? Час от часу не легче… Вдруг, через грохот собственной крови в ушах, Беззубик различил голос — приглушенный, отдающийся эхом в его голове, но настолько… родной. Что-то радостно всколыхнулось в его душе, стоило ему заслышать собственное имя из этих уст — и дракон нисколько не сомневался в том, что оно принадлежало именно ему: «Беззубик?» Значит, он — Беззубик. Уже хорошо. Но откуда тогда взялось это жгучее, будто когтями терзающее его сожаление, которое он испытал, едва негромкий оклик заставил его отвлечься от тяжких размышлений... «Беззубик, я с тобой, братец…» ...и помнил ли он обладателя этого голоса? Нет, хотелось крикнуть ему, нет, совсем не помнил — просто знал. Перед затуманенными глазами дракона выросла расплывчатая тень, напоминающая очертаниями человеческую — в силу своей дезориентации Ночная Фурия даже не догадывалась до этого, что за существо к ней обращается. Голос незнакомца чуть подрагивал, но он говорил ласково, не повышая тона; почему-то Беззубику было неимоверно тяжело находиться в обществе этого человека, и одновременно с тем сам факт его пребывания здесь, рядом с Беззубиком, вселял в дракона уверенность, придавая хоть каплю надежды. Должен вспомнить…       Дальше Беззубика словно осенило. Иккинг — вот как звали того, кто с такой мольбой взывал к нему, того, кто некогда разрушил его привычную жизнь и подарил совершено новую, оказавшуюся лучше прежней… Разум Ночной Фурии чуточку прояснился, что стоило ей немалых стараний, а чужак, до того бессовестно хозяйничавший в голове Беззубика, ничуть не побеспокоился, полностью уверенный в своих силах. Почему-то тот не предпринимал никаких действий, словно молча наблюдая за действиями человека и заодно всего-навсего насмехаясь над тщетным рвением Беззубика. А обычные зрение и слух, по которым Беззубик успел неслабо соскучиться, постепенно, пусть и еле-еле, возвращались, вместе с ними восстанавливалась память. Беззубик воссоздал в голове полную картину своего прошлого. Он припомнил очередное нападение драконов на остров, населённый людьми, хилого мальчишку, поначалу собиравшегося убить его, но в итоге перерезавшего кинжалом не горло обездвиженной Ночной Фурии, а тугие верёвки, препятствующие её движению, первый неудачный полёт после ранения, и самое главное — множество приключений и порою нелепых ситуаций, в которые Беззубик некогда попадал, но не в одиночку, а вместе с двуногим братом по духу… Внезапно в мыслях дракона промелькнула новая жуткая картина, заставившаяся его внутренне сжаться: действия как в тумане, звук вырывающегося из его горла плазменного заряда, грохот падающей ледяной глыбы… и безжизненное тело, лежащее в нескольких метрах от него, уже оправившегося от минутного забвения. То, что он совершил — невообразимо, непостижимо, непростительно, чудовищно… Этого нельзя было допустить! Беззубику следовало сражаться, подавить навязанную ему чужую волю, не дать Вожаку управлять собой… Не допустить… «Уходи! Пошёл вон!» Слишком поздно. Мёртвые не возвращаются. Беззубика затошнило от самого себя. Чувство вины возросло в разы, и дракону больше некуда было деться от него, негде спрятаться, но стократ невыносимее было понимать, что тот, кому он причинил боль, пусть и неосознанно, являлся для него самым близким существом на свете, быть отвергнутым которым означало потерять смысл всего своего существования. Остаться без Иккинга — то же самое, что обломать себе крылья. Жить кое-как продолжишь, да в небо никогда не поднимешься… Хотя, с горечью поправился Беззубик, в данном случае это сравнение оказывалось самой настоящей реальностью. «После такого ты всё ещё считаешь меня своим другом?» Однако следующее действие, совершённое человеком, заставило его ощутимо вздрогнуть. Шершавая ладонь коснулась морды Беззубика — осторожно, невесомо, и в то же время не боязливо: «Ты не желал ему зла и не желаешь зла мне. Я — твой друг… Твой самый лучший друг». Друг. Друг! Преграда в голове Беззубика, ослабевающая с каждым новым словом «незнакомца», рухнула под натиском его эмоций, смешанных с не отступающим чувством вины, которые до этого были заключены глубоко в душе дракона и неожиданно для него самого вырвались наружу. Вот она, желанная всем сердцем свобода… Наконец-то! Несмело взглянув на Иккинга и приметив его лучезарное лицо, на коем не отражалось и тени гнева или обиды, Ночная Фурия озадачилась, не веря своим глазам: неужели тот не злится? И это действительно было так, иначе Беззубик, за пять лет достаточно изучивший их отношения, непременно почувствовал бы даже незначительные изменения в поведении Иккинга. Друг ни в чём не обвинял его. И будто целая гора разом свалилась со сгорбленных плеч… Сам Беззубик хорошо чувствовал: он немало времени будет поминать тот злополучный день, корить себя за содеянное, пока не пройдут годы и переживания не ослабнут достаточно, чтобы о них можно было забыть, однако сейчас его боль отступила, и на истерзанном волнениями сердце Ночной Фурии стало намного спокойнее. Ведь Иккинг простил. Какое же это неописуемое облегчение — не особо рассчитывая на понимание, осознавать, что тебя не отвергли… В переломный момент, длившийся не более пары секунд, Беззубик считал себя самым счастливым драконом на свете. В конце концов, что ему ещё нужно было, кроме тёплой встречи с человеком, которому он боялся взглянуть в глаза и увидеть в них отголосок собственных страданий? Которого он ещё совсем недавно и вовсе не узнавал? И тогда Беззубик, расплывшись в искренней широкой улыбке, подался навстречу не менее довольному другу; на краткий миг мир для них обоих перестал существовать: оба — дракон и его наездник — позволили себе ненадолго забыть о том, где они находятся, что творится вокруг, и просто насладиться долгожданным воссоединением. Снова вместе. По-прежнему братья.