Слишком сладкое какао

Кружка с какао греет руки. За окном слышен далекий шум машин, какая-то парочка громко выясняет отношения на противоположной стороне улицы — слов Джорджия не разбирает, но интонации слышит прекрасно. В другой раз она бы, наверное, затыкала уши подушкой и страдальчески смотрела на часы — шутка ли, орать на несколько кварталов в три часа ночи. Сейчас ей все равно. Сейчас она отмечает ссору лишь краем сознания, а затем снова утыкается носом в колени. Какао получилось отвратительно сладким — она насыпала сахар не глядя и заметила, что переборщила, только после того, как сделала первый глоток. Стоило бы вылить эту гадость и сделать новое, но Джорджия упрямо сжимает пальцами кружку — так, словно та ее единственный оставшийся якорь в этом мире. Пакеты с фотографиями так и стоят посреди комнаты, и она старательно отводит глаза, когда взгляд случайно натыкается на них. Лицо Бетти словно намертво отпечаталось в памяти — сияющий взгляд, рассыпавшиеся по плечам мелкие кудряшки, открытая и радостная улыбка. И яркие переливающиеся огни, взвившиеся вверх через мгновение после того, как Бетти прыгнула. Безумно красивая Бетти, свободная, словно ветер, Бетти, так резко ворвавшаяся в ее жизнь и так внезапно исчезнувшая. Джорджия всхлипывает и подтягивает колени к груди. Пальцы правой руки нащупывают кольцо, ноготь цепляет небольшие выступы, удерживающие камешек. Кольцо и фотографии — вот и все, что у нее осталось. А ведь она так хотела иметь больше каких-то вещей, в которых осталась бы частичка столь дорогих ей сейчас воспоминаний. А еще лучше, чтобы Бетти не исчезала, не уходила так резко и неожиданно — ведь это было слишком несправедливо. Джорджия ведь еще о стольком хотела с ней поговорить, о стольком еще не успела рассказать. Какао в руках медленно стынет, над ним больше не вьется ароматная полупрозрачная дымка. Джорджия подносит его ко рту, делает большой глоток и невольно заходится в глухом кашле, поперхнувшись — она уже успела забыть, что перестаралась с сахаром. Парочка на улице, похоже, дошла до пика своей ссоры: если раньше их голоса было слышно лишь издали, то сейчас кажется, что они орут друг на друга прямо под окном. Джорджия на автомате фиксирует однообразные «Мудак!» и «Шлюха!» и снова всхлипывает. Из всего того, что она хотела сказать Бетти, есть то, что, наверное, на самом деле она так и не решилась бы никогда произнести вслух. Это неправильно. Дико. Абсурдно. Когда она один раз случайно застукала за таким девчонок в колледже, потом целый день ходила, словно мешком пришибленная, и никогда не думала, что сама станет такой же. Но когда Бетти назвала ее милой перед тем мужчиной в кафе, она правда была рада. Не сразу поняла, затем еще долго сомневалась и пыталась убедить себя, что это только дружеское, что ничего такого зазорного в этом не было и нет — а потом до ночи сидела, обнимая колени руками, не в состоянии прогнать с лица неуверенную улыбку. Часы возле кровати мигнули, тройка на них сменилась на четверку. Ссора за окном уже давно закончилась и перетекла сначала в сладострастные стоны, а затем в тихие вздохи и признания в вечной любви. Взвыла и умолкла где-то полицейская сирена, смачно выматерился на всю улицу какой-то пьяница, прошелестел по крышам скупой дождик. Ночной город жил своей жизнью, словно не заметив утраты — как и вчера, позавчера и много дней до этого. Джордж тихо всхлипывала, спрятав лицо за нависшими прядями. Слезы катились по лицу и капали в прижатую к груди чашку со слишком сладким какао.