Все пусто без тебя

Любовь – это то чувство, которое заставляет нас творить самые удивительные вещи, а порой и самые безумные поступки. Без сомнения, это прекрасно – любить кого-то и знать, что кто-то любит тебя, но одно событие научило меня тому, что не все так идеально, как кажется на первый взгляд. Любые отношения могут переживать спад. Но что я понял, так это то, что настоящая любовь пройдет через любые преграды, и это не просто красивые слова. История любви моего основателя стала этому лучшим подтверждением. Свою будущую жену отец встретил у Меншикова. Служанка князя так понравилась отцу, что влюбился он в нее без памяти. Он неустанно хвалил ее за помощь и поддержку в трудную минуту. Только эта женщина могла успокоить вспыльчивого царя: бывало, прижмет его голову к груди, проведет рукою по волнам темных волос, так царь и заснет, а как проснется – снова бодр и весел. Один только голос любимой Катерины успокаивал его. Не сказать, чтобы она была красавицей. Внешностью она обладала вполне обычной, немногие находили ее симпатичной. Среди царского двора ходили слухи, будто бы платье у нее старомодное, купленное на базаре. Когда же новая царица ходила по богатым залам дворца, придворные тихо посмеивались да шептались между собой, что при ходьбе все украшения на ней звенят, словно бубенцы. Но чем-то она все же приглянулась отцу. Не существовало для него женщины милей и краше, о чем он постоянно повторял, возвращаясь от других. Екатерина на удивление спокойно относилась к любовным похождениям мужа, искренне смеялась его рассказам и никогда не держала зла. Отец наконец-то был по-настоящему счастлив: он взял в жены не ту, которую ему навязала мать, а любимую женщину. Его Катенька тоже питала самые нежные чувства к нему. Поначалу она, готовая помочь как советом, так и делом, сопровождала его везде, будь то военный поход или светский бал. Катерина была его лучиком света среди мрака войны и постоянных болезней. Казалось, ничего не могло помешать их семейному счастью. Но жизнь – коварная штука, и за светлой полосой обязательно наступит темная. Царь тогда пропадал в заграничных поездках: руководил военными действиями, набирался опыта у стран-соседей, устанавливал торговые отношения. Погрузившись в заботы государства, помогая России заявить о себе миру, он все реже бывал с нами, к тому же стал часто болеть. А Екатерина была вынуждена скучать одна в залах огромного дворца. Единственным ее развлечением стал Виллим Монс, бывший камер-лакей императрицы. Уже давно ни для кого не было секретом то, что она питала к нему крепкую привязанность, и, кажется, только отец до сих пор ни о чем не догадывался. Молодой камергер был хорош собой, в меру воспитан, умел развлечь скучающую государыню. Благодаря такому особому вниманию к своей персоне он стал весьма влиятельным человеком: к нему нередко обращались за помощью, даже самые запутанные дела решались в мгновение ока, через него также передавали прошения царице, надеясь, что так они дойдут до нее быстрее. Помогал он, конечно, не бескорыстно. Монс всегда пытался извлечь выгоду из своего положения, да и его доверенные люди были ничуть не лучше, за что судьба и решила преподать им хороший, но жестокий урок. Вскоре до императора дошли слухи о взятках и, что еще более ужасно, о его романе с императрицей. Когда отец узнал об этом, то был в ярости. Никогда еще он так не гневался на свою Катерину. Сам он нередко ходил к другим женщинам, но сердце его принадлежало только ей. Екатерине же измену он простить не смог. Одна мысль о том, что эта женщина может принадлежать кому-то еще, сводила его с ума. Сердце императора горело злостью и ревностью. Рано утром, как мне рассказала одна из служанок, случайная свидетельница произошедшего, он вошел в покои жены. Вслед за господином в комнату вошел слуга и поставил на резной прикроватный стол удивительной красоты золотое блюдо с украшенной растительным орнаментом крышкой, после чего удалился. Ничего не говоря, царь грозно взирал на императрицу, совсем не ожидавшую его появления и удивленную столь странным поведением супруга. Бедная женщина еще не знала, что ее ждет. Некоторое время она с непониманием глядела на мужа, затем, переведя взгляд на блюдо, робко приподняла крышку и неожиданно вскрикнула. Крышка звонко ударилась о мраморный пол. Эхо тотчас разлетелось по дворцу, нарушая утреннюю тишину. Услышав крик Екатерины, я поспешил к ее покоям. Вбежав в комнату, я уже было хотел спросить с порога, все ли в порядке, но резко остановился и как будто онемел, увидев перед собой страшную картину. На сверкающем золотом блюде, с которого рубиновыми каплями падала еще свежая кровь, лежала голова казненного Монса. Екатерина вдруг затряслась, ее взгляд застыл на казненном любовнике. Она хотела было вскрикнуть вновь, но, охваченная ужасом, не смогла выдавить из себя ни звука. По щекам покатились слезы. Всхлипывая, напуганная императрица закрыла лицо дрожащими руками. Я и сам был ужасно напуган тем, что случилось. Подумать только, насколько глубоко царя ранила измена, что он решился на такой жестокий поступок. Отец продолжал смотреть на жену, затем резко повернулся, направив грозный взгляд в мою сторону, отчего я невольно вздрогнул. – Иди, Петербург. У нас сегодня еще много дел, – неожиданно смягчившись, спокойным тоном произнес он. Без лишних слов я послушно удалился. Вскоре и отец вышел из комнаты. Голову он приказал заспиртовать и поставить у Екатерины, в воспитательных целях, как пояснил сам государь. После этого случая императрица долгое время не покидала свои покои, да и император не желал сталкиваться с ней. Весь день мы готовились к отъезду отца заграницу. Помогая своему основателю, я настолько погряз в делах, что даже не смог выделить и минуты, чтобы успокоить бедную Катерину. Каждый раз проходя мимо ее комнаты, я все больше задавался вопросом, как она там. За дверью еще долго слышались рыдания и всхлипы. Отец давно уехал, а императрица все не желала выходить, запираясь и целыми днями проводя время у себя. Эту ночь она спала неспокойно: ворочалась, что-то тихо бормотала себе под нос, а после громко повторяла: “Салдореф!”. В это время я как раз бродил по галереям дворца, мучимый бессонницей. Пламя свечи мягко колыхалось в своем медленном танце. Маленький огонек еле освещал путь, все вокруг: мебель, скульптуры, картины были – охвачены ночным мраком. Совсем близко послышался голос Екатерины. Я аккуратно отворил дверь в ее комнату, чтобы убедиться, что с ней все хорошо. Вскрикнув, она резко подскочила. Тяжело дыша, женщина в беспокойстве осмотрела покои и, удостоверившись, что все это было лишь сном, вновь бессильно опустилась на подушку. – Все нормально, Екатерина Алексеевна? – я тихо поинтересовался у нее. – Да, Петенька, все хорошо, кошмары только тревожат, – Катерина села в постели. Поставив свечу на комод, я присел рядом с ней на край кровати. Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, затем вновь открыла их, но волнение не покидало ее. После недолгого молчания она поведала мне о своем видении: – Видела я, что якобы в огороде каком у палат прикован один зверь, шерстью бел, на льва похож. Смотрит сердито да на всех бросается, даже у лошади зубами ногу переел! И кричал тот зверь страшно: “Салдореф! Салдореф!”. А другой такой же ходил на воле будто на дворе каком-то. Только сей был ласков. На голове его корона, а в той короне – три зажженные свечи. И вот ходил он все следом за Его Величеством, – торопливо рассказала взволнованная женщина, – Что-то нехорошее это предвещает. Ох, беспокоюсь я за Петра Алексеевича, вдруг что неладное! – поделилась своими переживаниями царица и опустила голову на колени. – Не берите в голову. Я уверен, с ним все будет хорошо, – обняв, успокоил ее. Я почувствовал, как тревожно бьется ее сердце, как неспокойно у нее на душе. Слушая Екатерину, я все больше убеждался, что ее кошмары – лишь искаженные фантазией воспоминания. Они очень схожи с реальностью, и им легко найти объяснение. Огород, о котором она постоянно упоминала – сад Федора Юрьевича Ромодановского. Императрица была частым гостем князя, который любил устраивать гуляния в своем саду. Поговаривали, что двор его стерегут два белых медведя-стража. Екатерина рассказывала, что ей не раз случалось видеть, как медведи Ромодановского подносили гостям на золотом блюде большой кубок водки. Отказывавшимся же белые стражи раздирали богато украшенные платья, трепали расшитые золотом костюмы, срывали парики. Катерине до того понравились эти звери, что после смерти князя ей удалось вытребовать их для меня. Правда, ни медведи-стражи, ни их учителя так и не появились на моей земле, а других таких не нашлось. Я более чем уверен, что все переживания Екатерины напрасны. За странными пугающими картинами двух совершенно противоположных по характеру белошерстых зверей скрываются засевшие в памяти обрывки прошлого, и никакого недоброго предзнаменования в этом нет. С отцом все будет хорошо, удача всегда была его верной спутницей. Была уже осень, когда император вернулся домой. Они с Екатериной все еще не разговаривали. А мое переживание за них все усиливалось. Россия разливал по изящным фарфоровым чашкам горячий чай и с улыбкой смотрел, как я все ходил взад-вперед по большой темно-бордовой гостиной, не находя себе места и думая, что станется с некогда счастливой семьей. Иван же, давно привыкший к пылу своего царя, был уверен в том, что скоро все будет как прежде. – Как думаешь, помирятся? – остановившись, с беспокойством поинтересовался я у него. – Помирятся, – кивнул Россия, – Куда денутся. Поверив стране и немного успокоившись, я опустился на диван. Взяв в руки одну из чашек, Иван подошел к большому арочному окну. Некоторое время он наблюдал за чем-то на улице, затем посмотрел в мою сторону. – Иди, погляди, – он кивнул в сторону окна. Из окна был хорошо виден небольшой цветочный сад с фонтаном неподалеку от дворца. Он был словно раскрашен яркими красками: с золотых, бордовых и огненных крон деревьев медленно падали на аллеи цветные листья. Испугавшись приближающихся к ним людей, голуби вспорхнули в небо, вновь поднимая в воздух опавшую листву. По этому пестрому ковру не спеша прогуливались Петр и Екатерина. Они шли, не говоря друг другу ни слова, словно задумавшись о чем-то. Император взглянул на свою такую любимую и такую грустную сейчас жену, затем перевел взгляд куда-то под ноги. Переступив через гордость, он решил первым нарушить эту напряженную затянувшуюся тишину. – Давеча перед отъездом домой в огороде хорошо повеселились. Только в палаты как войдешь, так бежать хочется – все пусто без тебя, – признался Петр. Екатерина подняла голову, в душе вновь вспыхнул огонек, что грел ее все эти годы, проведенные с мужем. В его словах она нашла отголосок той пылкой неугасающей любви, которую он испытывал к ней. На ее лице появилась еле заметная улыбка. Со всей нежностью она тихо произнесла: – И у нас гулянья есть довольно. Огород раскинулся изрядно и лучше прошлогоднего; дорога кленом и дубом едва не вся закрылась, и, когда ни выйду, сожалею, что не вместе с вами гуляю…