Ядерная программа третьеклассника Житенёва

По просторам южной части Москвы, а по настроению и по случаю — и по другим частям одного из ведущих мегаполисов Земли — часто околачивались три парня из шестого класса, три закадычные друга, три сорванца и балбеса. Вы могли бы полюбопытствовать, а что, разве в будущем, в такой развитой цивилизации, как Земля, такие типы и могут встречаться? Могут, и ещё как встречаются, поспешу я вас огорчить. Впрочем, огорчив, смогу и обрадовать. Типы эти разительно разнятся с теми, кого вы считаете в прадедовских поколениях их прототипами. Это раньше было — кто-то занимается спортом, а кто-то занимается спиртом. В будущем — нет. Ваня Махов, Антоха Гольский и Серёга Тренин были бы образцами очень неплохих ребят, если бы по ошибке забрели в двадцатый век — а, тем более, первые десятилетия двадцать первого. Никто из них ни разу в жизни не попробовал наркотиков. Ни один не пробовал курить, не выпивал и вообще не знал алкоголя. Они никогда, совсем никогда не ругались матом — впрочем, не потому, что были такие сознательные и вежливые (вежливость была тем качеством, что им уж совсем было не присуще!), а просто им не от кого было услышать непечатных слов, которые помнили про себя ещё некоторые деды, да предпочитали помалкивать. Более того, эти ребята никогда в жизни не развлекались тем, чтобы убивать, скажем, птиц и всяких мелких животных! Но особого интереса к запуску школьных спутников и прочим навороченным гаджетам у них как-то не было. И с другими мальчишками, да и между собой, они обращались очень грубо. Постоянные тычки локтем в ребро, щелбаны по носу, по уху да по лбу были среди них формой ведения беседы. Ну, а если беседа не клеилась, так и до кулаков было не долго. И лишь съездив пару раз собеседника по роже так, чтоб искры из глаз посыпались, они признавали, что разговор оказался содержательным и все аргументы были применены верно. Из всех трёх что-то из себя представлял как личность, пожалуй, один Ванька. Он серьёзно увлекался спортом и был самый сильный, хотя и немного туговато, но всегда, в итоге, верно, соображал — за что получил прозвище Пентюх. Конечно, если бы вы его встретили и так бы ему сказали, вам бы наверняка досталось. Без лишних объяснений. У него была мечта: он хотел служить в Галактической безопасности или даже ИнтерГПоле, чтобы как следует навалять по пятое число пиратам и отбросить их подальше от центров цивилизации. Антон и Сергей постоянно трунили над ним по этому поводу, но аккуратно, чтобы особо на драку не нарваться. Гольский из всех троих был самый, как говорят, не пойми что: долговязый ростом, с вытянутым лицом и выразительным взглядом, он претендовал на звание местного интеллигента, коль скоро умел сморозить про кого хочешь так, что попадал в самую точку. Язык у Антохи был подвешен, и резонёрство было его любимым занятием. Чего он хотел в этой жизни, оставалось для всех тайной за семью печатями. Правда, сам себя он считал очень умным и мог часами трепаться на самые разные темы — притом, что на уроках часто попадал пальцем в небо и с настоящими знаниями отнюдь не дружил, за что приобрёл кличку Пустозвон. По шее за такое обращение он, правда, мог и не дать, поскольку обычно в ответ мог выдать такое, что обидчику впредь хотелось всю жизнь обходить его стороной. Но, поскольку сам не брезговал приклеивать народу кликухи, он тоже был достаточно крепким, чтобы подтвердить своё остроумие кулаком. Наверное, самым неприятным типом из них являлся, всё-таки, Тренин. Его кредо было сознательно ничего не делать, потому что в нашу, мол, эпоху уже практически всё сделано, если не роботами, то наивными дураками, и задача заключалась не в том, чтобы что-то обществу дать, сколько в том, чтобы с умом у общества взять. Он был вкрадчив и склонен к интригам, а к компании прибивался постольку, поскольку в ней обретаться было или престижно, или чем-то полезно. Естественно, что он не был и особенно сильным, но любил бравировать перед слабыми. Пристрастие к процессам разрушения он тщательно скрывал от людей, а поэтому увлекался миром иллюзий: откуда-то выкапывал допотопные компьютерные стрелялки, которые уже не только не скачаешь из космонета, а даже тебе и втихаря никто не предложит, старые боевики вроде «Поединка самолётов и небоскрёбов» о событиях 11 сентября 2001 года, и набрал всего этакого целую линейку из чипов памяти, с которой носился как дурак с писаной торбой. Ребята из его класса видели всё это, и никто из них особенно его всерьёз не воспринимал: дружить с таким себе дороже. А если он к кому-то лез, то получал в ответ острое, как бритва, нескладное словцо Илураст. Никто не знал, что в действительности оно значит, и тем более Серёга, но он всегда начинал драться как зарезанный, как только кто-нибудь озвучивал идиотскую кликуху, происходившую то ли от каких-то доисторических ругательств, то ли от того же исковерканного слова «иллюзии», то ли просто кто-то так случайно сказанул, и подхватили. Однако среди ребят будущего это надо было постараться заработать, чтобы тебя так называли!.. Братву сплачивала любимая песня. Это была довольно старая песня, которую, может быть, нашли бы и неплохой некоторые люди годов тридцатых двадцатого века — может, они бы сочли даже, что она проповедует мужество. «Космос не прощает трусов. Космос не прощает лжецов и криводушных приспособленцев!» - пелось в ней, и только эти строки о космосе вызывали неподдельный отклик в душах Серёги и его друзей Антохи и Ваньки. Как и сама идея кого-нибудь не простить, а лучше прямо набить морду. Можно и ни за что. Алиса не находит ничего нелепее и смешнее этой песни, потому что, в отличие от слоняющихся по Земле без дел, она-то знает, что в космосе есть решительно всё — и трусость, и ложь, и приспособленчество, и даже предательство. Как везде, где есть жизнь. Однажды троица нашла выкинутый амортизационный ящик для транспортировки хрупких космических грузов с орбиты на поверхность Земли. Тренин с разбегу поддал ящик ногой и взвыл. Ящик не сдвинулся при этом и на сантиметр. - У, жёсткий какой, зараза! - отскочил он. - Кому-то будет жёсткий, когда ноги из проволочки сделаны и вдобавок растут не из того места, - схохмил Гольский и задумчиво отвинтил крышку. В тёмно-красном нутре ящика покачивались и звенели скрытые спирали амортизации. Места было порядочно даже для игры в прятки. - Уйди-ка, Антох! - Махов отодвинул друга и быстрым движением закинул себя вовнутрь. Спиральки зазвенели, словно в гамаке. - Занятно... Зачётно... Жёстко стелют, но мягко спать! - с интересом пробормотал Ваня. - Эта картина называется «Галактический полицейский в гробу». Правда, Антох? - съязвил Тренин. - Чёрта дождётесь. Сейчас у меня тут будешь ты! - Ванька резко выпрямился, чтобы поймать Серёжу за нос, но тот успел увернуться и даже залез на невысокое дерево. - Слышь, Антох! А ведь дрейфит наш эсгэбэшник сыграть в этот ящик по-серьёзному! - продолжал он юродствовать оттуда. - Ишь во все стороны перья распустил, какой он борзый, какой он крепкий. А вот насчёт слетать в этом ящичке вон с того домика, как, слабо? А я знал, что слабо. Гы-гы-гы! Серёга показал на небоскрёб, который был этажей под семьдесят. Гольский соображал. - Братва, короче, кто из вас сплавится в этом ящике с небоскрёба вниз без парашюта, тому ставлю свою коллекцию на чипах памяти! - совсем отвязался Тренин. У Махова от обиды заходили скулы, но вдруг он решился: - Антон, запоминай, чего он сказал. Чтобы потом, если не отдаст, или сам пойдёт вторым номером, или я вытрясу из него эту паршивую коллекцию вместе с душой. Сейчас и пошли на дом! А ты, иллюзион ходячий, чем языком трепать, иди подготовь средство доставки на объект. - Ещё чего! Вызвался-то ты! - выкрутился Тренин. Главный выдумщик Антоха сумел какими-то путями подогнать флип, чтобы отвезти тяжёлый ящик и водрузить его на козырёк пятьдесят шестого этажа ближайшего небоскрёба. Отважный Иван отдал ему распоряжение проверить фиксацию крышки и сообщить ему момент, когда начинать раскачивать ящик изнутри. Сами вылезть на козырёк двое оставшихся дружков боялись. - Провожаем Ваньку нашего в последний путь. Как насчёт завещания, Вань? - ёрничал Тренин. - Отставить разговорчики, номер два, к своей очереди готовься, - отрезал Махов. - Как крепёж, Антоха? - В норме, завинчено до предела, - отрапортовал Гольский. И тотчас же ящик начал бешено плясать и трястись: Ванька изо всех сил раскачивал его, чтобы слететь. Это оказалось не так-то просто, но всё-таки получилось. Ящик с громом сверзился вниз и полетел сразу с бешеной скоростью. Конечно же, расчёт был грубым, если тут вообще можно было говорить о расчёте, а момент выбран без ума. Где-то на уровне двадцатых этажей ящик со всей дури шандарахнуло о грузовой флаер так, что он снова на какой-то момент полетел ввысь, а дальше и завращался штопором, траектория же полёта флаера превратилась в зигзаг, и показалось, что сидевшие в нём лётчики неодобрительно заозирались по сторонам. Между шестым и пятым этажами ящик подлетел вплотную к небоскрёбу и едва не вышиб окна, здорово просвистев по коралловой стенке, ещё раз перекувырнулся и замер в газоне. - Ну чего, пошли собирать Ваньки кости! - криво ухмыльнулся Тренин. - Илураст, рот закрой, - угрюмо отрезал Антон, бегом направляясь к центральному лифту. Ивану повезло. Когда дружки спустились, он уже выбрался из ящика самостоятельно, впрочем, из-за того, что крышка после ударов частично отвинтилась и вихлялась на честном слове. Скрючившись и прихрамывая, но с видом победителя он шёл им навстречу. - Ну чего, Вань, старость не в радость? Лет пятьдесят шесть припаял тебе полёт с пятьдесят шестого этажа? - продолжал ковырять свою тему Серёга. - Ты следующий, и тебе припаяет тысячу! - нашёлся Махов. Он, конечно, пострадал: заработал себе на этой выходке хлыстовой вывих нескольких позвонков и отшиб голову и пару ребёр. Но в целом ящик не подвёл Ивана. И он вышел из ситуации хоть и по-дурацки, но с достоинством. Когда же Махов немного оклемался, он при первой же встрече поймал Тренина за пуговицу на груди, основательно встряхнул и сказал: - Серый, ты гони свою коллекцию по-хорошему, если сам не играешь в ящик. А то мы с Антохой тебя без ящика спустим оттуда! Тренин скорчил гримасу, полез за пазуху и отдал чипы памяти Ваньке: - Бери, подавись. Не больно-то хотелось! - Что я слышу! То, что и требовалось доказать: своя шкура ближе к телу, ишь как приросла к костям нашего Илураста, ножом мясника не отдерёшь! - изрёк Гольский. - Заткнись, Пустозвон! - Чего? Вань, он ещё и ерепенится после того, как людей подставил! Врежем ему как следует, а? - посоветовал другу Антоха. Но Тренина уже и след простыл. Примерно так и прожигалась целыми днями их жизнь, и неудивительно, что в тот злополучный вечер, когда они попались в окрестностях школы Васе Житенёву, он назвал их своими именами. Но, скорее всего, он бы и не стал задирать больших ребят, если бы один из них не пристал со своим вниманием к нему. - Эй, очкарик мелкий! Это там про тебя бубнят, что самый умный, голова на центнер весом? - высунулся из-за куста Тренин. Гольский и Махов смотрели на мальца выжидающе, даже миролюбиво. Они опешили от того, что услышали тут же. - Придурки! Три придурка! - зло выпалил Вася, тыча пальчиком в парней. - Че-го? А пацанок, похоже, совсем оборзел. Правда, Ванька, Антоха? Да ты вообще въезжаешь, кому и чего ты тут только что сказал, а? - Тебе, придурок! Сила есть, ума не надо! - отозвался Житенёв. - Братва, он напрашивается. Чего скажете? - Что ты скотина, Илураст, - буркнул Иван и отвернулся от Тренина. - Ты чего, Пентюх, его защищать надумал, что ли? - не переставал Серёга. - Серый, ещё раз про пентюха услышу, лежать ведь будешь в пыли, - зло проговорил Махов. - Серёг! А ведь Ванька прав! Что-то мне подсказывает, что за мелкого ты огребёшь! И огребёшь как положено, мало не покажется! Причём с такой стороны, с какой пока и догадаться никто не может, - пошёл разводить резоны Гольский. Тренин мялся, однако нечто продолжало подмывать его изнутри. Наконец, он нашёлся: - Ну, придурки не придурки, а вот Иван — смелый человек, ты чего? Правда, Антох? - Угу! - угрюмо пробасил Гольский. - В чём же его смелость? - поинтересовался Вася. - Да вот хотя бы в том, что, пока тут всякая пузатая мелочь о четырёх глазах по Земле ползала, он предпринял спуск в амортизационном ящике! С 56-го этажа, соплячок! Опыт невесомости! Хоть чуешь, как круто, а? Вот это я понимаю, смельчак!.. Вася ещё раз вгляделся в физиономии троицы, а потом мобилизовал все свои силёнки и отрезал сам себе путь к отступлению: - Да нет. Придурок он. Иван-дурак. И никакой не смельчак. Потому что смелости порвать с придурками у него не было и нет. И то, что ты говоришь, что он сделал — не круто, а глупо. Пользы от такой смелости — как от козла молока!.. Махов хмуро отвернулся. Антон последовал его примеру, правда, позволив себе покрутить пальцем у виска. Серёга злорадно просиял: - Ну чего, Вань, тебя обгадили! Может, примешь меры, а? Но тот даже не обернулся на слова Тренина. - Ну и ладно, так даже лучше, тогда я за него тебе отвечу. Считай, сам напросился! - с этими словами Тренин сгрёб за воротник Васятку, подбросил его в воздух вместе с портфелем и отшвырнул его ударом кулака в грудь так, что тот отлетел в кусты метра на четыре, несколько раз перекувырнувшись. Сам он затрусил за остальными, поспешно покидая место преступления. - Ну и чего, Вань, не заступился за мелкого-то? - поравнявшись с Маховым, вызывающе спросил Серый. Махов устало и зло посмотрел ему в лицо, потом рассудительно сказал: - А мне больше всех не надо. Мелкий — мужик будущий. Должен терпеть. Дома объяснить некому, как с людьми разговаривать — улица научит. Мелкому и урок. Пускай привыкает. Привыкает, что на свете не только люди есть, но и... илурасты! - ввернув последнее словечко, Ваня внезапным, ловким и резким движением щёлкнул Тренина в нос, да так, что из ноздри выкатилась небольшая струйка крови. Вася тем временем приходил в сознание в кустах. Грудь горела, голова гудела. Честно говоря, он даже не успел испугаться, этот храбрый нелепый мальчик. Когда красная пелена более-менее перестала застилать глаза, он подтянулся за ветки кустарника, отряхнул пыль, сделал два первых ватных шага и с тихим гневом пробормотал, как заворожённый, вслед удалившейся сволочной тройке единственное услышанное от них слово: - Огребёшь!... Непременно огребёшь!.. Расстраивать милую бабушку Житенёв не посмел — вернувшись домой кое-как умытый после происшествия, сказал ей, что неудачно упал с дерева. Хотя до этого с лазанием по деревьям не был замечен никем. Она и так всегда такая грустная: то устанет за работой и от плача Иринки с Маринкой, то мать ей скандал закатит. Жаловаться на трёх уродов, а, тем более, заставлять искать их, вызнавать тут всё про них — не много ли для неё?.. К зиме троица распалась. Ваня стал более задумчив, угрюм, и, наконец, под разными предлогами начал чураться компании Сергея и Антохи. То ему в спортзал надо, то они с отцом построить должны что-то у бабушки в деревне под Тулой. Лишившись привычного простодушия в лице Пентюха, рядом с речистым, давно его раскусившим и, главное, достаточно кулакастым Антохой — Тренин долго не протянул. Даже песня, которую любили все трое, как-то сама собой позабылась у них. Только Васе не было до этого уже никаких дел. И всё-таки не зря этого, в целом неплохого, парня Пентюхом обзывали: будет ли что для малыша из уличного «урока», он так и не сообразил. Ничего. Не в прок пошёл Житенёву урок. Не такой был Вася человек, чтобы это происшествие стало для него уроком. Ещё больше злобы и отчуждения почувствовал он к этому миру, и к привычным чувствам досады и презрения добавились ещё и обида, и нарастающее, как гроза, стремление отомстить. Может быть, и действительно потому, что его зарождение происходило не на Земле?.. В своём классе, как мы помним, отношения с другими детьми у Василия складывались тоже из рук вон плохо. Когда у первоклассников закончились первые зимние каникулы, весь класс был оглашён весёлым гамом обсуждений, кто куда съездил, кто где побывал. Васе было нечего рассказать ребятам, потому что его физические опыты с просиживанием днями и ночами в Галактическом информатории были никому не интересны, а больше ничем, кроме как сходил пару раз с бабушкой и сестрёнками на горку из-под палки и впервые серьёзно повздорил с мамой, защищая Иринку — он не занимался. Девочки подрастали забавные. Трёхлетняя Иринка, называвшая себя Ириской, была особенно общительной и умилительной (Маринка немного робела и стеснялась, от чего была больше «вещью в себе»). Она быстро нашла общий язык с соседкой по лестничной площадке Альбиной Афанасьевной, которая была профессиональный педагог-художник и держала ушастую трёхцветную кошку. Иринка рано полюбила рисовать. Кроме того, она в два с половиной года освоила буквы. Но не орфографию. На Новый год она подарила Надежде Филимоновне большой лист пластиватмана, на котором была изображена целая картина, под которой значились неровные, ярко-оранжевые буквы:

ЭТА Я ЭГРАЮ З КОШКАЙ МУСЯЮ - Чего хоть ты тут намарала, дура безграмотная? - отреагировала мать. Иринка заплакала: ей было жаль своего труда. И ещё, в глубине души ей очень хотелось порадовать маму! - Мам! Ты что, сама придурочная, что ли?! - внезапно донёсся с кухни, от компьютера, до Надежды Филимоновны сердитый голос сына. Васины очочки возбуждённо сверкали. - Ты посмотри хоть, какие деревца, какое солнышко, какие флаеры, какая кошка красивая! А в школу Ирка пока не ходит — так за какими шутами ей эти придурочные правила русского языка долбить?! Вырастет, ещё намучается об эту дрянь!.. И вот теперь, когда Людмила Николаевна дала классу задание нарисовать, кто как провёл свои первые зимние каникулы, Васька с уважением вспоминал рисунок сестры. Наконец, вздохнув, он поделил лист на левую и правую половины, и нарисовал кое-как: в левой кухонный кран со стремительно льющейся водой на фоне компьютера и 3D-принтера, над которыми как бы сияла молния, а в правой — летящие с горки саночки с двумя девочками, и внизу — мальчика, машущего им навстречу рукой. Когда все сдали работы, на переменке настал черёд похвастаться. - А мы на Хайнане были! Там пальмы — во! И морские чудовища всякие прикольные! - весело кричал Вова Синютин. - А мы — на острове Сокотра в Йемене! Там тоже прикольно! Верблюды, финики! А вода там пресная — наша! Пей, сколько хочешь! А всё потому, что в прошлом году на Аравийский полуостров пришёл подземный хордовый водопровод через все слои Земли от Ладожского озера! - вторил ему Радик Шайгалеев. - А мы зато с папой летали в Ужгород к бабушке! У них в колхозе в этом году созрели такие замечательные манго! С мою голову, честное слово! - чуток привирая, но лишь насчёт размеров, тараторила Вика Луценко. - А моя бабушка — инопланетянка! Честное слово! Она на Марсе родилась! Мы у неё с мамой и Анькой в эти каникулы в первый раз побывали! Вот это вообще! С Землёй не сравнить! - повысил голос, пытаясь перекричать других, Петя Пашин. - Ну какая же она инопланетянка, если её родители всё равно с Земли?! - Всё равно инопланетянка! - не унимался Петя. - У них там жизнь другая, в специальных сооружениях, и люди поэтому там другие совсем. - А Житенёв-то чего молчит, как самый умный? Молчание — золото? - Петь, кстати, там вас как, папка житенёвский по дороге не взял на абордаж? - Да его, небось, уже свои же давно убили! Дальше шло чириканье примерно в том же духе. Вася сурово молчал. А чего говорить-то? Лишний раз напоминать радующимся жизни придуркам о том, что они придурки? Уже и сами догадываются. Отсюда и эти подколы в его адрес. А вот в его-то жизни особо радоваться нечему. Это доходило до сознания со всё большей безнадёжной, горькой очевидностью. Дети не любили Васю. Впрочем, и Вася не любил детей. Вернее, не делал ничего, что могло бы быть им интересно вместе, могло бы помочь подружиться. Людмила Николаевна на родительских собраниях разводила руками. Бабушка печально слушала учительницу, задавала вопросы, разговаривала с Васенькой, давала ему советы. Мама всё время пыталась спорить, упрекая педагога в непрофессионализме, и все их разговоры обычно оканчивались ничем. К весне из всего класса самое большое раздражение к Житенёву стал испытывать Мишка Биронов. Это был довольно несдержанный, импульсивный мальчик, который, к тому же, как и Вася, держался в классе особняком, но, в отличие от Васи, не проявлял никакого интереса к науке и знаниям, а только всё пытался драться с мальчишками, отталкивал девчонок, и показывал стоящие результаты лишь на физкультуре. За свой независимый не в хорошем смысле нрав он скоро получил прозвание Бирюк. Два врага заметили друг друга практически с первых недель учёбы, и, наверное, большим упущением Людмилы Николаевны было то, что раньше их заметить это должна была именно она, но не смогла. Получив от Житенёва раз двадцать характеристику придурка, балбеса и лоботряса со всеми вытекающими сравнениями и не добившись ничего от Васьки пощёчинами и зуботычинами, Мишка затаил вражду и стал пытаться при любом случае выказать Ваську полным уродом. Он не верил в его слабые физические данные и придумал ему прозвище Симулянт. А поскольку другим детям было не особенно до их неприязни — дети будущего в массе своей всё-таки не конфликтны — Биронов всё сильнее злился да обижался. Однажды в марте, когда в расписании уроков последним стоял классный час, он не состоялся из-за того, что Людмилу Николаевну вызвали к директору. Оставшиеся без внимания дети помаленьку расшалились. Кто-то просто уселся задом наперёд на парту и начал дрыгать ногами. Кто-то оседлал уборочного робота и пытался в таком виде чуть-чуть погонять по школьным коридорам. Вася сначала втихомолку решал занимавшую его задачу на взаимодействие электромагнитов. Потом устал, сохранил действия в тетрадку, увидел, что учителя нет, отпроситься не у кого, и вышел из класса умыться на первый этаж. Пока он был в умывальной, его одноклассникам сказали расходиться, так как классного часа не будет. Дети нестройно загалдели и, подхватив сумки, бросились к выходу. - Ой, а Васька наш куда делся? - вдруг заметила Вика, которая подошла практически к шапочному разбору. - Где ему и положено — в туалете. Ты не беспокойся. Я прослежу, и его с портфелем и встречу! - вызвался Мишка Биронов и подхватил оба — свой и Васькин — портфели. Нести Васин портфель, впрочем, быстро показалось ему тяжело. У Житенёва там лежали, кроме электронных тетрадок и учебников — вещиц легчайших по весу — два электромагнитных сердечника и большое генно улучшенное яблоко почти с Васину голову, которое положила ему утром Анастасия Юрьевна. «Выкинуть его портфель, что ли?» - уже раздумывал Мишка, пройдя шагов пятнадцать. Выйдя на лестничную клетку, Биронов заметил ничего не подозревающего Василия, который только что ступил на лестницу, чтобы подняться вверх. Паскудное решение созрело мгновенно. С дурацким криком: «Лови!» он метнул тяжёлый портфель в поднимающегося Житенёва. В соответствии с законами физики пролетающий портфель перекувырнулся яблоком кверху, а сердечниками вниз, и угодил в макушку Васе, попутно вскользь ударив мальчика в плечо. Вася рухнул как подкошенный лицом о ступеньку. Портфель откатился вбок и затих. Нашкодивший Мишка тихо притаился в углу лестничной площадки, наблюдая за пострадавшим, боясь больше всего, остался засечённым этот инцидент на видеокамеры или нет. Наконец, он осторожно выглянул сверху, чтобы понять, что произошло. Вася корчился, ползая в бессильных потугах встать, приподнимался и снова падал: красная пелена заливала глаза, из носа текла кровь, кровяного давления не хватало. Наконец, он с трудом повернул голову назад и вверх, силясь понять, что же с ним произошло, и увидел на верхней площадке Мишку. Тот сразу же побежал к нему, изображая дело так, как будто хотел помочь. - Эх ты, Василий! Чего ты там, раскорячился? Жив ты там ещё, слабак чёртов? Тебя на ноги поднять, что ли? Держась за стенку рукой, шатающийся Васька встал и еле гнущимися пальцами подцепил свой портфель. - Пш...ш...шёл... отс...с...сюда... б...б...бирюк! - из последних сил пробормотал он окровавленными губами с таким выражением страдания и ярости на лице, что Мишка пулей умчался наверх и поспешил выбраться из школы окольными путями. Обессиленный Вася, прислонясь к стене, повторял ему вслед, как заколдованный: - Огребёшь!.. Непременно огребёшь!.. Мишке сошло с рук. На лестничных пролётах их школы действительно уже не было видеокамер. Вася добрёл до школьного медика Веры Тимофеевны, чтобы остановить кровь из носа, и на расспросы дотошного врача о том, как и что было, не стал приплетать Мишку-Бирюка, а сказал, что на лестнице оступился. - Да как же так, Вась, оступаются, чтобы прямо лицом о ступеньку летать? Задери-ка штанину, ты, наверное, и ногу вывихнул? - недоверчиво допытывалась Вера Тимофеевна. - Плохо мне стало. Голову больно, - буркнул Житенёв, в то же время стараясь, чтобы врач не полезла обследовать его макушку, чтобы найти там шишку. - Как бабушка говорит: погода, наверное, меняется!.. - Да ты сравнил себя и бабушку, Вась! В твоём только возрасте и чувствовать перемену погоды! - всплеснула руками врачиха, однако, увидев, что беспристрастный робот-диагност подтверждает очень низкое кровяное давление, больше не выражала сомнений в легенде мальчика.