Salt

Когда ледяная волна хлестко разбивается о живот Макото, он неловко вскрикивает, но вода сразу заглушает этот звук. Погрузившийся по шею Хару оборачивается, окидывает друга удивленным взглядом и по-дельфиньи ныряет под пенистый гребень серой волны, сверкая розовыми ступнями. Макото вздрагивает и скрещивает руки на груди в наивной попытке оставить сухими хотя бы их: океан встретил школьников колючими брызгами, холодным солнцем, потонувшим в далекой мутной синеве, соленым ветром. Он сейчас слишком холодный для плавания. Мако говорил об этом Хару не меньше одиннадцати раз – когда они направились к пляжу, когда разделись до плавок, когда зашлепали измученными ногами по рыхлой отмели навстречу волнам, - но слова так и остались не услышанными. Он задумался, стоило ли это повторить на английском, но вовремя вспомнил, что слишком плох в языках, чтобы сказать что-нибудь правильно, не помянув недобрым словом чью-нибудь мать. Конечно, Рин всегда может помочь с переводом. Но вариант все равно безнадежный. В океанском шепоте Хару слышит нежное «с возвращением домой» с каждой волной, ластящейся к блестящему темному песку. Если бы тело не сопротивлялось ледяной воде, он плавал бы и зимой. Обнимая себя за плечи, Макото присматривается. Там, на свинцовой глади моря, маячит темная растрепанная голова. - Не заплывай слишком далеко, ладно? Взмах белой рукой: в знак то ли согласия, то ли благодарности. Ты мне не мать-отец-брат-нянька, - Макото уже слышал однажды от Харуки. Он не хотел быть грубым, просто так получилось. Хару – дурак по своей природе, ничего не поделаешь. Он не понимает, что есть ситуации, где Макото просто не может не сорваться и не задушить человека своей заботой. И это…это одна из таких ситуаций. Он наблюдал, как фигура Харуки разрезает волны и иногда, на несколько секунд, погружается под воду, и невольно вздрагивал. Он никогда не знал кого-то, кто любил бы воду так же сильно, как Хару. Разве что Рин. Но и тот, в отличие от него, погружался в нее насильственно, рассекал водную толщу мощными гребками, действием собственных мышц, но не растворялся в ней целиком, позволяя себе стать ее частью. Один покоряется, другой – покоряет. Но Макото не следует ни одному из этих подходов. Он боится. Такие управляемые, контролируемые системы как бассейны вполне безопасны, но, каждый раз касаясь ступнями морского дна, он словно шагал прямиком в пасть чудовищу. Нет никакого «с возвращением» - лишь шершавый мокрый язык под ногами и темная пульсирующая глотка… Вздрагивая и впиваясь пальцами в собственные плечи, он заставляет себя выкинуть этот образ из головы. Он здесь только потому, что Харуке слишком опасно плавать одному. Макото медленно продвигается вперед. Порывистый ветер ерошит его волосы, тучи песка вздымаются под ногами, тонкие нити водорослей неприятно обвивают пальцы. Вдруг что-то твердое впивается в его пятку. Он наклоняется и забирается под нее рукой. Это раковина морского моллюска – маленькая, ничем не поврежденная, жемчужно-белая в темно-серую полоску. Мако промывает ее водой и пробегается пальцами по гладкой поверхности. Было что-то математически точное в строении их оболочек, только в голову никак не приходит. Моллюска можно показать близнецам, или… - Эй, Хару! – зовет он, подняв голову. Но Хару не видно. Ни копны черных волос, ни бледной полоски его тела, такой контрастной на фоне темных вспененных волн. Крошечный огонек тревоги обжигает Макото изнутри, но тот лишь сильнее сжимает раковину в руке. Он просто нырнул. Прошло десять секунд, двадцать, это нормально, он же пловец, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, Хару умеет задерживать дыхание на долгое время, сорок, пятьдесят, шестьдесят… Моллюск выскальзывает из рук Макото, и он ныряет в океан. Его храброе погружение не дает почти ничего: держать глаза открытыми в жгучей соленой воде сложно, но и это не помогает ему разглядеть хоть что-нибудь в этой серо-голубой темноте. Он выныривает, отряхивается и быстро моргает, надеясь увидеть друга над водой, но Хару не было, как и не было уже земли под его ногами. - Хару! – Он разгребает воду ладонями. – Харука! Пляж позади него – гораздо дальше, чем ему казалось – такой же пустынный. Других вариантов просто нет, и растущая паника сдавливает грудь. Нет, пожалуйста, только не это, нет, не снова. Макото обезумевшими рывками добирается до места, где он видел Харуку в последний раз. Он знает, что Хару просто плавает на спине, позволяя волнам нести себя куда угодно, и, как всегда, не понимает, как сильно Макото волнуется. Страх усиливает гребки Макото, не давая ему устать от преодоленных расстояний. Мако отчаянно вглядывается в горизонт. Он не видит ничего, что может быть его другом. Ныряет снова. Ничего. Горизонт, поверхность, береговая линия, снова поверхность, и ничего, ничего, ничего. Легкие трещат от резкого вдоха: - ХАРУ!! Океан насмешливо бросает обратно его крик, оборванный и треснувший. Никто не выбрался из воды, нахмуренный, и не ответил: «Да не кричи ты, я здесь…». Сердце глухо стучит под ребрами, в кулаках, в разодранном горле. Теперь он один. А Хару, тихого, замечательного, невероятно одаренного… нет и в помине. Следующая волна застает Макото врасплох. Она толкает его с силой несмышленого ребенка, бросающего игрушку, и когда он выныривает, бурлящая белая вода вновь заливает его глаза и рот. Он задыхается. Каждый инстинкт умоляет его развернуться и поплыть к берегу, сейчас же. - Ха… - Начинает он, и его рот снова забивается водой и песком. От соли тошнит, кожа горит от холода, руки бьются в отчаянных попытках вытолкнуть тело на поверхность. Я тону, - думает он. Признаки очевидны, он сам описывал их детям в плавательном клубе, чтобы они смогли вовремя оказать помощь человеку. Господи, я тону. Отлив затягивал Мако все сильнее с каждой секундой. Нет, нет, нет, - он снова открывает рот, чтобы закричать, как глупо, и ледяная вода заливается в его горло с новой силой. Годы и годы уроков плавания вылетели из головы, и все, что он может делать сейчас – беспомощно барахтаться и идти ко дну, как мешок с песком. На тело давит такая усталость, словно он плавает уже несколько часов, но где-то в затылке бьется единственная мысль – как это возможно, ведь все было в порядке еще минуту назад… Оставляет в сознании лишь безумное желание сделать вдох, или хотя бы сохранить тот воздух, что еще остался в легких. Поднимайся, - твердит он себе, держась за нити собственных мыслей из последних сил, - здесь не так далеко. Кислорода еще достаточно, чтобы сделать сильный рывок и подняться к поверхности. Не сходи с ума. Просто поднимись, держи голову над водой и найди…господи, Хару... Но независимо от того, как сильно Макото двигается, как правильно отталкивается ладонями от воды, он не может понять, где заканчивается океан. Детские обучающие фильмы врут. В воде слишком темно. Что-то белое, яркое, как вспышка, привлекает внимание Мако. Он вглядывается в это нечто, по-рыбьи скользящее в метре над ним и разгребающее воду гибкими руками и длинными ногами, наполовину скрытыми черными плавками. В голове отбивает барабанную дробь облегченное харухарухарухарухарухару. Тонкая струйка пузырьков тянется от губ Макото: я здесь, мне нужна помощь, пожалуйста, - и руки снова хаотично рассекают воду, чтобы привлечь внимание. Но Хару не видит его. Он делает узкую петлю и исчезает за толщей воды. Не оставляй меня, прошу, не уходи! Макото кричит, и последний воздух гулко вырывается из его рта. Соленая вода неприятными толчками поднимается к горлу вместе с содержимым желудка. Горько. Кисло. Больно. Обжигающе. Я не хочу умирать. Он стискивает зубы. Он не видит ничего, даже собственных рук. Всплыть не получится. И не важно, как сильно двигается, и как правильно отталкивается… Океан бесконечен, и его железные тиски умоляю, не надо утягивают на дно. Пожалуйста, я не хочу умирать, и он больше не может удержаться от глубокого вдоха. Соленая вода заполняет его пульсирующие легкие, и перед тем, как боль пушечными ядрами разорвет его грудь, он вспоминает зимний воздух, такой же морозный и колючий. В детстве Макото где-то читал, что последнее, что чувствует тонущий человек, это глубокое, всеобъемлющее чувство спокойствия, замещающее ужас. Это побочный результат работы мозга, умирающего от недостатка кислорода. И сейчас он лелеял свою панику, как последний признак того, что он еще жив. Умоляю, хоть кто-нибудь, помогите, помогите мне… Он умрет здесь и сейчас. Интересно, Хару заметил его пропажу? Он же теперь никогда в школу вовремя не придет, я не могу просто…умереть… Мам, пап, вы же знаете, я не могу… Кажется, он заплакал. Ледяная темнота поглотила его, и он падает в бездонную пропасть, чувствуя лишь холод и соль, падает, дрожит, сжимается и просыпается. Выдох Макото срывается в пронзительный вопль. Каждый его вдох – хриплый, болезненный, но не смертельный. В легких ничего нет – ни воды, ни соли. Он зажмуривается, не слыша ничего, кроме своего сбитого шумного дыхания. Половина лица в грубых полосках от сырой измятой подушки. Ткань пахнет морем. Он пытается сказать что-нибудь, но слышит лишь мощный работающий насос в своей груди. Мгновение спустя кто-то поворачивает выключатель, и в комнату возвращаются звуки, краски, движения. Чьи-то руки хватают его за края футболки и перетягивают в вертикальное положение. Сквозь пленку слез он видит свою комнату, мебель в ней, одежду на стуле, фонарь за окном, слабенькую лампу, которую он «забывает» выключать перед сном, и едва шевелящиеся губы Хару. - …ядке, все в порядке, посмотри на меня. Макото. Я здесь. Все хорошо. Хару поджимает губы, словно его мысли где-то очень далеко, укрывает его одеялом, похлопывает по плечам, убирает с лица волосы, гладит. Это показалось Макото очень милым, пока он не понял, что Хару просто пробежался по списку того, что сам Мако делает с напуганными близнецами. - Я не могу дышать, Хару, я не могу… - Можешь, - успокаивает Хару. Он наклоняется, мягко сталкивая их лбы, внимательно смотрит и говорит тихим, уверенным тоном. – Послушай меня. Помнишь, в начальной школе ты хотел улучшить свое плавание на спине, и тренер Сасабэ учил тебя дышать в нужном ритме? Вернуться к связным мыслям очень сложно и требует некоторых усилий, но Макото кивает, и Хару продолжает: - Сделай это для меня еще раз. Попробуй представить. Когда поднимается правая рука, делаешь вдох. Когда левая поднимается – выдох. Правая – вдох, левая – выдох, помнишь? Голос Хару может быть приятным, когда он сам того хочет. Макото понимает, к чему это все, и постепенно позволяет другу вытащить себя из этого состояния. Правая – вдох. Левая – выдох. Когда на первых занятиях он пытался задерживать вдыхание, чтобы не наглотаться воды, его голова начинала кружиться, и он не мог отдышаться еще несколько кругов. Правая – вдох. На спине плавать гораздо легче, хотя бы потому, что голова не полностью погружается под воду. Левая – выдох. Лишь брызги в лицо, и яркая разметка, пролетающая с обеих сторон, правая – вдох. Держи бедра. Левая – выдох. Не поворачивай голову, чтобы увидеть, где стена, - это слишком расслабляет. Правая – вдох. Левая – выдох. Начинай отсчитывать гребки, когда проплывешь знаки. Раз, два, разворот – толчок – поверхность. Правая – вдох, левая – выдох. Когда Макото успокаивается, Хару всматривается в него еще несколько секунд, чтобы удостовериться. - Вот и хорошо. Он ласково проводит рукой по его виску, щеке, маленькому бледному шраму на подбородке, который не заметить со стороны, если не знать, что он там. Макото приобрел его на одной из тренировок, когда выбрался из бассейна слишком быстро, поскользнулся и ударился о край ближайшей стартовой тумбы. Нос кровоточил, губа была рассечена, а на уголок подбородка пришлось наложить семь швов. Но вид крови не напугал его: уж слишком хорош был его последний круг. Хару опускает руки, и Макото немедленно подается вперед, роняя голову на его плечо. Еще минуту не происходит ровным счетом ничего. Хару не большой любитель физических контактов, в отличие от Макото, бесконечно часто тискающего младшего брата и сестренку. В конце концов, он обхватывает друга руками, сцепив пальцы за спиной, и держит его так какое-то время. Макото вжимается носом в футболку и вздыхает. Эта футболка даже не его: независимо от того, сколько раз Хару ночевал в этом доме, он никогда не приносил с собой пижаму, поэтому на ночь брал одну из футболок Макото, нелепо висящих на нем мешком. Кожа Харуки утешительно слабо пахла хлоркой, пропитавшей ее, видимо, навсегда. - Прости, - глухо бормочет Макото. – Я не хотел тебя разбудить. Плечи Харуки опускаются и поднимаются – в такт его мерному дыханию. - Такие звуки были… как будто тебя душат. Мне показалось, что тебя сейчас вырвет. А потом ты заплакал. Если бы Макото проснулся, всхлипывая, как ребенок, перед кем-то другим, это бы оказалось очень унизительным, но Хару это… Хару. Он знает все самые сокровенные его тайны, вплоть до того, где он держит свое потрепанное детское одеяльце (заправлено между матрацем и стеной – вне поля зрения, но не вне досягаемости), поэтому подобный приступ уже не кажется большим делом. Кроме того, из двух человек, сидящих в этой комнате, только один не тонул в реальности, и это не Макото. - Прости, - повторяет он. Бусины холодного пота скатываются по его затылку и исчезают за краем футболки. Хару держит его крепче, плавно покачивая из стороны в сторону. Они сидят еще несколько минут, бесстыдно обнимаясь. Макото чувствует соль на губах, и его внутренности сжимаются от этого вкуса. Тонкие пальцы Хару поглаживают его по спине, пробегая по линии позвоночника, и этот жест кажется Макото слишком интимным, отчего он немного отодвигается, пока тело не восприняло это движение как-нибудь неправильно. В этот момент из коридора раздался паркетный скрип. Хару вернулся на свой футон, а Макото выпрямился и пригладил спутанные сырые волосы. - Заходите уже… Дверь его спальни приоткрывается на дюйм. Из-за нее выглядывает одна голова, за ней – другая. Ран не выдерживает первая, врывается и запрыгивает на кровать, уставившись на Мако круглыми испуганными глазами. - Ты в порядке, братик? - В порядке, конечно. Просто плохой сон приснился, - отвечает Макото, суетливо поправляя воротник. - Ты кричал, - добавляет Рен, сонно прижимаясь к Харуке. – Страшно кричал. - Братик всего боится, - напоминает ему Ран. И это правда. Макото свыкся с этим это давно. - Все хорошо, честно, - отвечает он и ласково ерошит волосы младшего брата. Когда они с Хару встречаются глазами, он находит что-то мягкое и невыразимо доброе в его обычном взгляде. Они дурачились, как и всегда. Неизвестно, как долго они просидели бы в таком состоянии, не будь рядом Ран и Рена, но, следуя негласному договору, они больше никогда не вспоминали этот день. Макото не знал, означало ли это что-нибудь, и старался даже не думать об этом. Потому что, если не значило (в чем он был почти уверен), он только разрушит то, что у них уже есть. Хару – его лучший друг. Семь миллиардов людей на Земле, и, конечно, всегда остается шанс немножко влюбиться в лучшего друга. Без этого можно прожить, но подобные моменты заставляют его задаваться глупым вопросом: а что, если?.. Хару мигает и указывает взглядом на темное отсвечивающее окно. Никаких если. - Ладно, уже поздно, - вздыхает Макото, - возвращайтесь ко сну. Он берет Ран на руки и идет в детскую, захватив со стола очки: не хватало еще, чтобы маленькая лего-деталька впилась в его беззащитную ступню. Но Рен и не думает отрываться от Харуки, прилипнув к нему, как банный лист. Последовав примеру Макото, Хару закинул ребенка на плечо, и они вышли на тихую лестничную площадку второго этажа. Родители Макото уехали из города на выходные, оставив его за старшего. Они не против ночевок Харуки, но, наверное, были бы не так любезны, узнав, что за мысли иногда посещают голову их взрослого сына. Они уложили детей в кровати. Макото наклонился, поцеловал сестренку в лоб, сделал то же с братом. - Спокойной ночи. - Братик больше не будет кричать во сне? – спрашивает Рен, укладывая плюшевого котенка под голову. Макото с трудом улыбается, снова чувствуя вкус соленых брызг во рту, и теребит шнурок на пижамных штанах, чтобы скрыть дрожь. - Я постараюсь. А теперь – спать. Уходя, он оставляет дверь приоткрытой, чтобы услышать, если младшие позовут его. Вернувшись в комнату, он обнаруживает Хару, поправляющего постельное белье и подушки на постели. Первым делом Макото подходит к окну и полностью закрывает его, приглушив далекий шум волн, накатывающих на берег. - Макото. - Мм? Мако открывает шкаф, снимает влажную футболку, откладывает в сторону и достает чистую. Чужая ладонь хватается за его запястье. - Ты же знаешь, - говорит Хару тихо, бездумно поправляя свежую футболку, задравшуюся на плечах, - я никогда не оставил бы тебя. - Я… я знаю. Макото невольно вспоминает океан, грязно-голубую толщу воды, белый сверкающий силуэт Харуки, уплывающий прочь, и снова содрогается. - Я знаю, - повторяет он тверже, чтобы голос не сорвался в очередной жалкий всхлип. Хару кивает в ответ и ослабляет хватку. – Слушай, я знаю, что наши футоны не очень удобные… Близнецы слишком часто прыгают на них, так что… Если ты хочешь, мы могли бы поспать рядом. В смысле, на кровати. Его голос гаснет и растворяется в темной комнате. Хару смотрит на него, не мигая и не пытаясь убрать руку совсем. - Если не хочешь спать один, так и скажи, - пожимает он плечами, что, в сущности, на языке Хару означает «хорошо». Макото возвращается к кровати и механически поправляет белье еще раз. - Только это как-то жалко звучит, - бормочет он, держа в руках сырую наволочку. - Ты не жалкий, - резко отвечает Хару. Макото не согласен с ним, ведь какому нормальному семнадцатилетнему подростку после кошмара понадобится нянька в кровать? Но он слишком вымотан, чтобы спорить, и просто забирается под одеяло. Хару следует за ним. Кровать Мако достаточно широкая, чтобы на ней уместились двое, полностью игнорирующие понятия личного пространства. Они устроились на спину, прижавшись друг к другу плечами, и Хару периодически пихал Макото в лодыжку, пока тот беспокойно возился с одеялом. От Харуки веяло теплом и чистотой, когда как Макото чувствовал себя ужасно липким и грязным, словно он только что вылез из бассейна и оделся, не вытираясь. - Извини, - шепчет он, - просто мне холодно. - Может, достать еще одно одеяло? - Мы летом убираем их подальше. - Он снимает очки, кладет их на тумбочку и обнимает себя за плечи. Холод внутри него, и никакие одеяла не избавят от этой мучительной дрожи. Он запускает пальцы под матрац, перебирая рыхлый край детского покрывала. – Я в порядке. - Как скажешь, - отвечает Хару. Макото прижимается виском к его плечу. - Мне снилось, что мы плавали в океане. Когда я отвлекся, ты пропал, и я искал тебя везде, над водой и под ней… но не нашел, и вода потянула меня вниз, - он прервался, сдавленно сглотнув, - а ты проплыл рядом, но не заметил меня, и я… я тонул. - Я же сказал, что никогда не оставил бы тебя. - Я… - Никогда. И ты не утонешь. И перестань волноваться об этом. Если бы это было так просто… Но, может, это действительно просто для Хару, проводящего большую часть своей жизни не на твердой земле, а в воде. Макото невольно облизывает губы и морщится. - Я весь соленый, как морская вода. - Ты потел, как сумасшедший, - глухо отзывается Харука, - умойся, и все пройдет. Макото тихо смеется в ответ. Как просто, а главное – правильно. Люди зовут Хару странным, перешептываясь за его спиной и бросая на него косые взгляды, когда тот раздевается при виде воды, но Макото и не нужен другой Харука Нанасе… даже если иногда ему и приходится защищать от горе-фетишиста аквариумы и декоративные фонтаны. И Хару, в свою очередь, готов терпеть чрезмерную опеку лучшего друга. - Доброй ночи, Хару. Их пальцы сталкиваются и небрежно сцепляются друг с другом. Они – такие, какие есть. И этого достаточно. Обязательное примечание: если твоего друга мучают панические приступы, связанные со страхом воды, напоминать ему о технике плавания… не очень правильно. Черт возьми, Хару, почему я вообще должна об этом писать?