Empty

Гомункулы – искусственно созданные люди. Всей своей придуманной жизнью они должны быть обязаны своему создателю. Вся эта фальшивая недолговечная, якобы бесконечная, жизнь принадлежит их создателю. Множество регенераций, болезненных перерождений. Тела, у которых есть то, чего нет у простых смертных людишек. И Философский камень, которого они так отчаянно жаждут. А зачем он им? Может, и не нужен он им вовсе. Эти букашки лезут, убивают друг друга и сходят с ума, не понимая, что самое дорогое находится у них внутри. Если бы они получили философский камень – что бы они делали? Куда бы стремились дальше? Неужели они не понимают, что лишь пока стремишься к мечте – она мечта. Сбывшаяся мечта – уже не мечта. Эти людишки погрязли в материальной шелухе. Вся она не вечна, но они цепляются, бестолочи. Какой только прок в том, что земля их носит? Они любят насилие и боль. И свою, и чужую. Писать о боли, придумывать боль. Страдания на пустом месте и слёзы, свою собственную слабость, даже не замечая, что внутри них – сила. Они идут на войны – слепцы, глупцы; ради чего – не знают сами. Они погрязли в желаниях. Они погрязли в грехах. Они действуют силой, подчас разрушая то хрупкое, к чему нужно стремиться на самом деле. Совершают одни и те же ошибки, снова и снова, слепцы, даже не замечая, что истина была с ними рядом, а они приняли её как само собой разумеющееся, и ищут истину там, где ей никогда не было места. Они даже друг другу легко причиняют боль, словно это составляет смысл их существования. Поэтому ими так легко манипулировать. Пустышки. Прогнившие души. Скучные. У них есть жизнь, а они снова и снова меняют её на страдания и боль, и власть, и деньги и славу, и кричащее о себе одиночество. .. А может ли быть у искусственно созданного человека – душа? Душа надменного убийцы, с усмешкой отправляющая людишек к их праотцам. Душа, презирающая этих ползающих тварей! Я могу принять любой облик, и тогда их сила сразу обращается в слабость. Они никчёмны. У каждой букашки найдётся своя ахиллесова пята. Даже если этот образ давно прогнил в земле, они будут к нему тянуться. Глупые. Я всего лишь затыкаю этих выскочек, которые только и умеют, что прятаться за спинами им подобным, трясясь за свои мелочные душонки. А я даже не могу узнать – пуст я или с душой. Я бы был спокоен, если б знал наверняка. И чтобы стало с ней? Деваются же куда-то души людишек. Они зовут это адом или раем, но бо’льшие ад или рай создают в своей голове. Душа гомункула. Искусственная душа… наверняка бы ей нигде не нашлось места, а эти дрянные душонки найдут себе успокоение. Не здесь, так там. И за это я ненавижу их! Я завидую им. Поэтому всю свою фальшивую жизнь я буду им как заноза в заднице, я не дам им ни мира, ни власти. Потому что эта зависть гложет меня. Ведь я бы желал, чтоб всё было по-другому. Но кому это надо знать? Эти пешки не видят дальше своего носа. Ни переживаний, ни мыслей, ни прощения, ни сожаления. Они бьются во имя мёртвых, идут слепо на смерть ради веры, мстят за месть, друзей превращают во врагов и просят прощения у мёртвых! Им никогда не добиться мира! Картина на века. Пустышки. Они владеют тем, что вовсе не ценят ни в грош. А я бы хотел обычной спокойной жизни. Иметь семью, солнце над головой и цветы в саду. Чтоб слёзы наворачивались от счастья, а не от боли, чтоб в груди билось настоящее сердце. Чтоб не быть чьим-то инструментом в руках, а другом, братом, сыном. Я хочу, чёрт возьми, эту обычную жизнь! До мурашек. Я бы отдал им их любимую боль, войну и кровь, ад в висках и философский камень – то, что составляет моё существование, но только если б они отдали мне теплоту взамен, если б они дали мне мою маленькую мечту, невозможную, мечту искусственного человека. Наверное, такую же искусственную мечту. - Если уж и выбирать, то помоложе и покрасивее, - с губ слетела едкая самодовольная усмешка. Они тоже не узнают моих мыслей.