Ритуал

Лесли, должно быть, не имел представления о том, что человек чувствует, вглядываясь в густую, черничную мглу ночного леса. Когда призраки деревьев складываются в странные, замысловатые символы, понятные лишь ведьмам. Когда проходящая за спиной дорога, оплот цивилизации, кажется такой далекой, словно относящейся к другому, неизвестному миру. Он мог не знать этого, но испытывал то же, глядя на тощую фигуру в рваных одеждах. На человека, носившего когда-то гордую фамилию Викториано. Лесли, разумеется, не мог запомнить столь сложного сочетания букв. Он с трудом мог соединить в сознании собственное имя с собственным телом, и для Лесли Рубен был просто Он. Он, пахнущий кровью и несомненно опасный, но все же манящий и необходимый. Это мотыльки летят на свет, люди же предпочитают холодную, непостижимую темноту. Рувик был терпелив. Он не просил от мальчика ничего, даже не заговаривал с ним, предпочитая стройную мелодию всяческим словам. Пианино, бывшее частью их почти уже общего сознания стало его ртом: его губами, его языком, линией его зубов. И с каждым днем Лесли решался зайти еще дальше, завороженный игрой Викториано. В тот день он подошел достаточно близко, на расстояние собственной вытянутой руки. Он замер, отчасти наслаждаясь созвучиями, отчасти наблюдая своими голубыми оленьими глазами за Ним. Рувику ничего не стоило схватить мальчика сейчас, но вместо того продолжал играть, зная, что следующим шагом тот сам осмелится прикоснуться к нему. И не ошибся. Лесли протянул свою бледную, горячую руку и неуверенно погладил пальцы, так легко порождающие непостижимую музыку. Рувик продолжал играть. Лесли продолжал ощупывать обгоревшую кожу, морщась, будто ощущая боль собственных ран. Он был неожиданно осторожен, куда нежнее врачей и даже матери Рувика. Он понимал теперь, как сложно ему будет причинить вред Лесли, невинность которого он ощущал всем своим существом. - Больно, - прошептал мальчик и неясно было, говорит ли он о боли Рувика или о той, что поджидает его самого, или о моральных страданиях, что он сейчас испытывал. - Поцелуй и все пройдет, - Рувик позволил себе короткую ремарку, воспоминание из далекого детства, и совсем не ожидал, что Лесли воспримет его слова как призыв к действию. Губы у мальчика были даже горячее, чем руки, и Рувику чудился давний пожар, заново разгорающийся под его кожей. Лесли вздохнул и оглядел Его так, словно прикидывал масштабы боли, которую должен унять. Рувик с тревогой наблюдал за последовательностью поцелуев, обусловленной столь привычной для аутиста тягой к ритуальности, но не спешил останавливать мальчика. Отчасти Викториано было интересно, что возьмет верх: эта нужда в повторяющихся действиях или моральный барьер, отчасти им движела банальная жажда ласки. Лесли двигался по одному ему известной траектории, и, закончив с видимой частью левой руки, он опустился на пол, прижимаясь к обожжённым ногам. Рувик жалел, что не снял свой плащ, но знал, что любые изменения собьют Лесли с толка, нарушат его ритуал. Лесли не были ведомы унижения, ведь он не знал о чувстве собственного достоинства, но Рувик не смог сдержать улыбки, наблюдая за действиями мальчика. Другая нога, другая рука, и вот Лесли потянулся к израненному лицу, бормоча какие-то свои успокаивающие заклинания. Викториано не шевелился, не дышал, хотя ресницы мальчика щекотали его щеки и это сводило с ума. Свело бы, будь Рувик в здравом уме. Лесли завершил свой ритуал, пытаясь забрать боль из покалеченной грудной клетки и впалого живота. Иногда он смотрел исподлобья вверх, встречаясь взглядом с Рувиком и заставляя его гадать, действительно ли мальчик ничего не понимает. - Не больно, - Визерс улыбнулся впервые на памяти Рувика. Его лицу на секунду преобразилось и стало невыносимо прекрасным. Рувик осознал этот момент как тот, когда выдержка окончательно и бесповоротно изменила ему. Он без особого труда подхватил Лесли и усадил себе на колени, обнимая его, как паук, обволакивающий свою жертву смертельными путами. Он вдыхал запах почти прозрачных белых волос, его дыхание щекотало расцарапанную тощую шею. Лесли всхлипнул. - Больно? – прошептал Рувик в приоткрытые губы, не дожидаясь, впрочем, ответа. Лесли, должно быть, не имел представления о том, что человек чувствует, наконец, решившись ступить ночью на лесную тропу, оставляя позади призрак цивилизации. Он мог и не знать этого, но испытывал то же, сдаваясь на милость Ему и его всепоглощающей воле.