Ослепительно яркий снег

В тот день, четыре года назад, солнце светило ослепительно ярко, и снег также скрипел под моими ботинками. Он словно просил, чтобы я не раздавил его, но тогда мне было не до этого. Для Англии -3 это холодно, поэтому мне пришлось поглубже закутаться в шарф и сунуть руки в карманы пальто. Я спешил, не потому что опаздывал, а просто считал, что чем раньше я приду туда и увижу её, тем легче мне будет принять решение. К сожалению, мое предположение оказалось неверным. Как только я переступил порог места, в которое так торопился, вся радость испарилась. Но об этом позже… Пока я шел, все казалось мне таким живым и ярким. Снег падал, утолщаясь на крышах домов и ветках деревьев. Все эти витрины, украшенные бутафорскими подарками, улицы, светящиеся неоновым светом от гирлянд – дух праздника, дух старого доброго Рождества. Я всегда любил Санту за его бороду. Мда…В день, когда я последний раз улыбался, было 25 декабря, вот почему я ненавижу Рождество. Люди вокруг меня суетились, смеялись, кричали что-то в предпраздничной лихорадке, а я торопился в больницу. Девять месяцев назад, весной, когда я был в туре, мне позвонила моя девушка и объявила, что беременна. Вначале я не поверил, подумал, что это шутка. Не мог же я, в самом деле, так напиться перед отъездом, чтобы не предохраниться? Оказалось, что мог, так как мой сын все же похож на меня. Когда я вернулся из тура, то носил Сэм на руках. Я был поистине счастлив, и её серо-голубые, словно лед, глаза сияли как два бриллианта. Все свободное от записи диска время я проводил с ней. И это было лучшее время в моей жизни. Но не забывайте, что сказок не существует и у этой истории тоже плохой конец. Итак, за пару недель до Рождества мою девушку забрали в больницу по причине «угроза выкидыша». Я жутко перепугался, но врачи меня успокоили, однако оставили Саманту под своим чутким наблюдением. Босс ужасно давил на меня в плане написания последней песни для альбома, но я так ничего и не смог придумать. Все мысли, все мое существо находились рядом с Сэм. Ежедневно я пешком топал от нашего маленького лофта в Кэмден Тауне до метро, затем проезжал несколько остановок и, наконец, снова топал до Центральной Лондонской больницы. Там я торчал в палате часами, разговаривая с Сэмми, гладил её каштановые волосы, расписывая, как классно мы будем жить, когда наш альбом разойдется огромным тиражом. Она всегда обижалась, резко вскакивая и крича на весь стационар: «Ты только и думаешь о том, как свалить на концерт и оставить меня одну!» Благо, я знал, как успокоить этот вспыхнувший костер. Нужно было только подойти к Саманте, аккуратно взять её за подбородок и чуть коснуться её губ своими. Тогда её глаза переставали метать искры, а снова становились спокойными, словно море в штиль. Я сотни раз говорил ей, что люблю и не перестаю говорить это мысленно каждый день перед сном, повторяя заученный текст, как мантру, нет, как молитву моей святой Сэм. Её звонкий смех всегда заставлял меня смеяться, а улыбка поднимала настроение. Я должен был благодарить эту девушку каждую секунду за подаренное вдохновение – если бы не она, я бы ни одной песни не написал. Нам было так уютно жить вдвоем, хоть многие и считают Кэмдон Таун неблагополучным районом. Да, тут живут панки, эмо, готы – прочие неформалы, но убийства, изнасилования - такого не было, поэтому все это бредятина. Я люблю это место и продолжаю в нем жить, только без нее. Две недели беготни в больницу пролетели совершенно незаметно. И когда 25 декабря, переступив порог государственного учреждения, меня ошарашили тем, что Саманта рожает, я галопом побежал прямо по коридору, совершено не понимая, куда меня ведут ноги. Это просто была паника. Медсестра позже старалась отпоить меня чаем, чтобы я совсем не сошел с ума. Присутствовать на родах мне, понятное дело, не позволили, поэтому я вынужден был волноваться, рвать на себе волосы и через каждые десять минут выбегать курить. Я чиркал зажигалкой, зажав зубами сигарету – пара затяжек, выдох. А вдруг уже все? Я тушил сигарету, бросал её в урну и, сломя голову, кидался назад. Так повторялось, пока пачка не кончилась, потом я стал теребить кисточку на шарфе. Прошло где-то около часа. Меня стала напрягать длительность рождения сына, (а на тот момент я, естественно, знал, что родиться сын) я пошел разведать как там и что. Медсестра сказала, что роды проходят очень тяжело. Сэм была очень слаба, когда отошли воды. Она жаловалась на головокружение, по синеве, лежащей под глазами, нетрудно было понять, что она не спала ночью. Еще полчаса, мое настроение нервозности перешло в злость. Я был готов сам ворваться в эту проклятую комнату, где мучали мою девушку, но гам врачей стих, её стоны тоже прекратились, я услышал плачь ребенка. «Алиллуя!» - Промелькнуло в голове. Из палаты вышел врач, мужчина, седые волосы на его голове внушали уважение к опыту, а очки придавали солидности. Он молча подошел к стойке медсестры, пошептался с ней, затем направился в мою сторону. - Вы её муж? – Спросил он, оценивая взглядом мой прикид. Наверное, его удивляло, что такая хорошенькая девушка нашла в таком оборванце, как я. Не могу не согласиться, что мой "видон" совсем не сочетался с одомашненностью моей девушки. Её белая кожа казалась прозрачной; каштановые волосы длиной до середины бедра были убраны в прическу; всегда опрятная одежда, чаще всего юбка или платье пастельного цвета в сочетании с каблуками. Я же до сих пор являюсь полной противоположностью - взъерошенные белые волосы, синяки под глазами от недосыпа, рассеченная бровь, щетина, татуировки, порванные джинсы. Да уж, люди всегда удивлялись её странному вкусу. - Да, - соврал я. - Мне прискорбно это говорить, но я вынужден сказать, сэр... – Он сделал паузу, как будто набирался решимости, - ваша жена скончалась. В этот момент меня как молнией поразило. Я стоял и просто не мог поверить его словам. Сэм…умерла? То есть… Её больше нет? Да этого быть не может. Нет, вы просто меня разыгрываете. Она попросила вас так сказать, чтобы я больше радовался, увидев её и нашего маленького сына. На прошлый День дурака она сделала себе грим и легла на диван, словно труп. Я жутко перепугался, а потом мы вместе смеялись над этой шуткой. У неё действительно было специфическое чувство юмора. - Я понимаю, вам тяжело сейчас, но с вашим сыном все в порядке. Жизнь Саманты была под угрозой с самого начала беременности, ей стоило сделать аборт, но она настояла… - Стоп! Стоп! Стоп! То есть, если бы моя жена никогда бы не забеременела, то была бы жива? - Да, но… - Чёрт! – Выругался я. Мне все ещё казалось, что этому дядьке просто нечем заняться, вот он и дурит меня. Я прошел в палату, где рожала моя жена, но её тело было накрыто простыней. - Сэм, это не смешно, - вырвалось у меня вместе с нервным смешком. - Молодой человек… – Пыталась что-то сказать медсестра, находящаяся здесь же, но у меня перед глазами все поплыло, как только я откинул эту мерзкую пелену с лица моей Сэмми. Она действительно была мертва. Лицо было бледнее, чем обычно, глаза сомкнуты, а губы полуоткрыты в последнем крике. Грудь не вздымалась от дыхания. Я чувствовал, как что-то теплое потекло по моей щеке. Это была слеза. Я впервые в жизни плакал. Ребенок меня совсем не интересовал в тот момент. Все пытались мне его всучить, но он плакал, а я сам разрывался на части. Я выбежал, схватил пальто, и ещё долго бежал без цели по улицам Лондона. Теперь все пугало меня. Эти люди, Темза, Биг-бен, дурацкие фигуры Санты. Я знаю, что медсестра наверняка позвонила родителям Сэм, потому что у меня нет никаких прав даже хоронить её. Я никто больше. Нервное изнеможение настолько истощило мои силы, что я упал прямо посреди тротуара и, молитвенно сложив руки к небу, закричал: «За что?!!!» На похоронах было много людей. А я, не смотря на то, что считал себя главным человеком в жизни Сэм, стоял с краю и мирно наблюдал за процессией. Думаю, не стоит говорить, что родители моей возлюбленной совсем не поощряли наш союз, поэтому я старался держаться от них подальше. Когда настала моя очередь подойти к гробу, я чуть не вскрикнул. Боже, она была такой красивой. Её хоронили в подвенечном платье как вечную невесту, (я все равно считался её женихом), макияж на фарфорово-белом лице был идеальным до мельчайшей детальки, волосы локонами рассыпались по плечам. Мне казалось, будто она просто спит. Раньше, когда я просыпался ночью, то на несколько секунд задерживал свой взгляд на спящем лице этого ангела, также и в тот момент, я стоял и как завороженный смотрел на неё. Меня увели родители Сэм. Они спросили у меня, хочу ли я оставить ребенка? Этого уродца, что отнял у меня ту, которая была дороже всего на свете? Конечно, нет. Я согласился передать опеку над ребенком им. Позже я не навещал его, ни в один из праздников. Где-то через год мы сидели с друзьями в канун Рождества и решали, что делать завтра. Я отнекивался от любых попыток втянуть меня в веселье. «Мне хорошо в этом миноре,» - часто говорил я. Одна из девочек, подружка нашего барабанщика, спросила: - Это правда, что у тебя есть ребенок? - Я кивнул, - покажи его фото. - У меня его нет. Действительно, как можно каждый день видеть мерзкое лицо твари, которая лишила меня Сэм. – А он его ни разу не видел, - вставил Сид, наш барабанщик. - Это правда? Как можно не знать, как выглядит собственный ребенок? - Отвали! Я его ненавижу! - Твой сын не виноват, что Сэм решила рожать. Это был её выбор, значит она хотела, чтобы у вас были дети, даже подвергая собственную жизнь опасности. Слова этой девчонки задели меня за живое. Поначалу я взбесился, но через неделю пошел в дом родителей Сэмми. Все же мне стало интересно, как выглядит этот «цветок жизни». К моему большому удивлению, отец и мать моей бывшей девушки позволили мне войти и даже отвели к кроватке, а я все боялся отодвинуть на ней балдахин, чтобы увидеть лицо ребенка. Набравшись смелости, я рукой коснулся тонкой материи, как был тут же схвачен за палец едва развитой детской ручкой. Его лицо меня поразило. Мой сын – точная копия своей матери, только с белыми волосами. Не знаю, умеет ли сердце таять, но, кажется, в этот момент лед начал плавиться. Я провозился с ребенком весь день. В конце попросился приходить почаще, что и начал делать регулярно: сначала раз в неделю, потом два, а затем каждый день. Через три месяца я стал просить забрать его к себе, но мне тут же отказали, найдя немало причин, особенно в ход шло плохое благосостояние, но, выиграв суд, я забрал ребенка к себе и стал проводить с ним все свободное время. Прошло три года, и Сэму сейчас четыре. Да, я назвал его Сэм, потому что чем старше он становится, тем сильнее становится похожим на свою мать. Он так забавно ходит по снегу своими маленькими ножками, совсем не сравнить с моими гулкими шагами. Этот малыш доводит меня до умиления. И каждый год я устраиваю Рождество ради него сквозь боль в сердце, напоминающую о Сэмми. И сегодня, 26 декабря, Лондон снова сияет. В центре комнаты стоит ёлка, и маленький Сэм ищет под ней подарок, который ему принес «Санта». Я пью чай, перещелкивая новогоднюю рекламу по телевизору. Я думал, что, потеряв Сэм, я никогда не буду счастлив, но, обретя сына, моя жизнь вновь наполнилась смыслом. Я стал улыбаться. И снег за окном также ослепительно сияет…