Тепло

Он замерзал. Лед холодил спину и плечи. Падающий сверху снег остужал лицо. Пальцы на ногах окоченели и не слушались. Он с трудом поднял руку, рассматривая, как переливаются на солнце обледеневшие ладони. Яркие блики слепили глаза, и Кузан прикрыл их, надеясь, что просто уснет сейчас и все закончится. Что он станет последней статуей, созданной фруктом Хиэ Хиэ. *** Светило солнце, по ярко-синему осеннему небу плыли облака, похожие на диковинных птиц. Ветер шелестел сухими листьями, щебетали птицы. Кузан сидел на камне и вертел в пальцах палочку, покрытую толстым слоем льда. Сила логии никак не хотела ему поддаваться. Она постоянно прорывалась наружу потоками холода, замораживая все, до чего могла дотянуться, прежде чем Кузан успевал сосредоточиться и успокоить собственный организм. Интересно, у придурка Сакадзуки были такие же проблемы с его магмой? Кузан покачал головой и вздохнул. Даже если и так, Сакадзуки это явно не беспокоило. Он рассматривал фрукт исключительно в качестве возможности начать великий путь очищения мира от скверны огнем и мечом, поэтому случайно сгоревшие в лаве бандиты были ему только на руку. Вопрос времени, когда он начнет сжигать не только врагов, но и друзей. И сколько таких «случайностей» ему простят наверху. Из Дозора исключали очень редко и без особой шумихи. Как правило, за мелкие грешки наказывали материально или предлагали писать заявление об отставке. Чтобы кого-то на самом деле, по-настоящему выкинули с позором, Кузан пока не слышал. Но он не слышал и об убийствах в рядах дозорных. Случалось, конечно, всякое, но обычно — все-таки смерти списывались на несчастные случаи при исполнении обязанностей. Семье почившего — награда, виновнику — скучнейшее патрулирование где-нибудь на задворках самого спокойного из океанов — Ист Блю. Но Сакадзуки был другим. Слишком уж одержимым, несдержанным, прямолинейным на первый взгляд и напрочь хитрожопым — на все остальные. На памяти Кузана он уже не раз затевал серьезные драки с теми, кто имел смелость сказать что-то вразрез с теорией Абсолютного Правосудия Сакадзуки. Пару раз он даже получал выговоры. Кузан не любил Сакадзуки. Не с первой встречи, как бывает в рассказах, но со второй или третьей — уже и не вспомнить, они слишком долго были в одной роте. И даже когда состав перетасовывали, все равно оставались вместе. Дурацкие совпадения. Кузан сам ввязывался в споры с Сакадзуки, нередко переходившие в потасовки, но им обоим пока удавалось избежать взысканий серьезнее, чем бесконечные ночи бега по стадиону под пристальным взглядом вице-адмирала Гарпа. Молодость, глупость, горячие головы — начальство смотрело на их ссоры сквозь пальцы. И все же Кузану все сложнее и сложнее было сдерживать неприязнь, холодным комком сжимавшуюся в солнечном сплетении при виде Сакадзуки. Хотелось ударить его по-настоящему, сила логии внутри него шептала: «Заморозь, охлади, разбей». Даже сейчас, при мыслях о том, как там этот придурок, на ладонях выступил иней. Кузан раздраженно отбросил палочку в сторону, поднялся и смахнул с камня иней. Может, попробовать медитацию? Борсалино говорил, это помогает. Кузан представил себя сидящим в позе кого-то там и отрешенно созерцающим рассвет над морем и хмыкнул. Нет уж, он как-нибудь сам разберется, без экспериментов с сознанием. Должен же остаться хоть один разумный человек в этой организации. Он вернулся на тренировочный полигон и до самого вечера пускал ледяные стрелы по мишеням. Круги индевели еще до того, как острия втыкались в яблочко. — Промажешь, — раздалось над ухом. Кузан вздрогнул. Легок на помине, почувствовал что ли? — А ты только этого и ждешь, да? — он не стал оборачиваться, старательно создавая новую стрелу и направляя ее вперед. Сакадзуки не ответил. Комок лавы пролетел мимо лица Кузана, врезался в мишень, опережая стрелу, и прожег в ней неровную дыру. — Какого хрена? — Кузан уставился на Сакадзуки. Тот скривился, будто съел что-то кислое. — Я же говорил, промажешь. — Он развернулся и добавил через плечо: — Отбой был час назад. — И, конечно, нельзя было просто сказать? — волна злости прокатилась по телу, с пальцев сорвалось несколько льдинок. — Нет, — отрезал Сакадзуки и помаршировал к казармам. Кузан показал его спине средний палец и пошел следом. Сакадзуки бесил его с невероятной силой. Какого хрена этот придурок вечно мешал, лез не в свое дело, насиловал мозг своим извращенным видением правосудия и вообще раздражал. Подумаешь, старше на пять лет, это не повод вести себя как будто Кузан — сопливый юнга, а сам Сакадзуки — как минимум, Вице-адмирал. Сейчас он вышагивал перед Кузаном, словно на параде, всем своим видом показывая, что вот он — Сакадзуки — умеет контролировать свою силу, в отличие от некоторых неудачников. Кузан резко остановился. Бешенство растекалось по венам, разгоняя кровь, перед глазами плыли белые пятна. Нестерпимо хотелось ударить Сакадзуки так, чтобы кулак с хрустом врезался в скулу, чтобы Сакадзуки сплевывал кровь на заледеневшую землю и злился по-настоящему, с той же силой, что и сам Кузан. Волна льда врезалась в спину Сакадзуки, разрывая плащ, — куски иероглифов разлетелись в разные стороны. Сакадзуки обернулся, сжимая кулаки, от которых шел пар. В холодном вечернем воздухе он казался белым, а не темным, как обычно. — Ты что творишь, идиот?! — Пошел ты, — выдохнул Кузан, делая первый выпад. Сакадзуки встретил его на полпути, отвечая ударом на удар. Кузан не смог бы сказать, сколько времени они дрались. Все его существо затопило холодным желанием — побить, причинить вред, выплеснуть накопившееся за последние недели раздражение. Магма капала на землю, выжигая траву, и тут же покрывалась коркой льда. Под ногами хрустело и шипело, в голове билась только одна мысль — атаковать. Стрелять еще и еще до тех пор, пока лед не пробьет лаву, не доберется до цели. Сила текла по венам Кузана, он чувствовал себя почти всемогущим, швыряя в сторону Сакадзуки новые и новые глыбы. Они разбивались на куски, опадали на землю и стремительно таяли в озерцах раскаленной лавы. Кузан собрал всю мощь фрукта, замер — и отправил в полет огромное ледяное копье. Сакадзуки отклонился в последний момент, а в следующую секунду в голову Кузану прилетел удар невероятной силы. Он успел увернуться, но потерял концентрацию и оказался на земле, прямо перед начищенными сапогами вице-адмирала Гарпа. Кузан поднялся на ноги, отряхнулся и хмуро посмотрел по сторонам. Вокруг разлилось море магмы, покрытое льдом, ближайшие к полигону здания пошли трещинами, стена одного была пробита копьем. Кузан не подозревал, что может сотворить такую штуку. Зато отлично представлял, что удар вице-адмирала Гарпа был только началом. Наказание будет суровым, в этом можно не сомневаться. — А ну-ка, молокососы, подобрали свои пиписьки и объяснили, какого хрена вы разрушаете казенные строения? — гаркнул Гарп так, что с одного из поврежденных зданий осыпалась штукатурка. Вице-адмирал Гарп был настроен серьезно. Кузан зевнул: ему вдруг нестерпимо захотелось спать. Он не мог придумать ни одного стоющего оправдания своему поведению, кроме того, что Сакадзуки — урод. — Не справился с фруктом, — проскрипел рядом Сакадзуки. Кузан удивленно повернулся к нему. На лбу у него красовалась шишка, форма была перепачкана землей и сажей. Сакадзуки избегал его взгляда, смотрел себе под ноги, даже спину немного сгорбил, небывалый случай. — Понятно. А ты что скажешь? — Тоже не справился, — Кузан улыбнулся и почесал в затылке. — Спелись, значит. Сто кругов по стадиону в кайросеки. Потом спать, если успеете. Завтра отплывете на тренировочные базы, и чтоб духу вашего здесь не было, пока не прикажут, понятно? Они синхронно кивнули и направились к стадиону. Сакадзуки шел впереди, Кузан буравил взглядом его спину. — Жрете что попало, потом убирай за вами, щенки, — тихо пробормотал Гарп им вслед, но Кузан все равно услышал и улыбнулся. Подумаешь, сто кругов. И не такое бывало. До того, как он съел фрукт, бегать приходилось без всяких уловок и намного больше. Сакадзуки его радости не разделял, и через полчаса Кузан понял, почему. Браслет из кайросеки жег кожу, вытягивал остатки сил. Глаза закрывались сами собой, по лбу градом стекал пот, каждый шаг давался с трудом, каждый новый вдох был все тяжелее. Хотелось лечь и уснуть на несколько суток, но рядом хмуро пыхтел Сакадзуки, а показать при нем слабость Кузан не мог. Они вернулись в казармы только под утро — грязные, мокрые, уставшие. Кузан, не раздеваясь, упал на койку — Сакадзуки скривился и, подхватив полотенце, ушел в душ. А Кузан уснул еще до того, как голова коснулась подушки. *** Три года в Норс Блю пролетели незаметно и даже не так скучно, как ожидал Кузан. Он тренировался, выходил на задания, патрулировал отведенный ему участок вместе с вице-адмиралом Саулом, с которым они успели сдружиться. Саул даже предлагал Кузану остаться под его началом, но тот отказался. В Норс Блю было неплохо, но было интересно вернуться в разрушенный недавно Маринфорд. Сакадзуки, видимо, действовал из тех же побуждений. Первым, что увидел Кузан, сойдя с корабля, была его хмурая морда. Кажется, Сакадзуки стал еще шире в плечах, и кепка на нем сидела как-то не так, как раньше. Он надвигал ее на самые брови, будто хотел прикрыть глаза то ли от солнца, то ли от людей. Кузан потуже затянул бандану, поправил рюкзак за спиной и подошел к Сакадзуки. — Привет, — Кузан из вежливости приподнял очки, яркий свет резанул по зрачкам. — Тебя ждут в штабе с отчетом, — коротко бросил тот, развернулся и зашагал вперед. Прямо как три года назад. И точно так же, как и тогда, внутри Кузана вскипело раздражение. Почему этот чокнутый урод должен все время вести себя по-мудацки?! Почему Кузан ждал, что он изменится за несколько лет? Почему Кузан вообще злится сейчас и обращает на это внимание. Мелькнула мысль: надо было оставаться в Норс Блю — и тут же пропала, утонула в новой волне злости. Он коротко выдохнул сквозь зубы и пошел следом за Сакадзуки. Если они устроят драку сейчас, в едва начавшем отстраиваться после масштабной битвы Маринфорде, одного из них точно отошлют к черту на куличики сидеть в деревне и выслушивать жалобы местных на то, кто у кого украл овцу, и скорее всего это будет Кузан как зачинщик. Второй раз Сакадзуки его выгораживать не станет, да и списать все на силы фрукта уже вряд ли удастся. Придется терпеть Сакадзуки и его скотство, а энергию от раздражения направить в мирное русло. Он не помнил, когда замерз в первый раз. Наверное, это случилось спустя пару месяцев после возвращения из Норс Блю, когда Кузан уже успел привыкнуть к нормальному, довольно мягкому в сравнении с севером, климату и навалившейся рутине. Удивительно — и он еще считал, что вдали от штаба царит скука, а высокие чины плавают по морям и океанам в погоне за преступниками. Ха! Те, кто говорил о нудных миссиях по поддержанию порядка в Норс Блю, просто не знали, в какое уныние может повергнуть копание в бумагах. Пару раз Кузан думал, что может и лучше выслушивать про овец, чем читать бесконечные донесения о передвижениях пиратов, просиживая штаны в кабинете. Пираты, эти поганцы, жили именно так, как представлялось Кузану: шатались по морям от острова к острову, проходили Гранд Лайн и обратно, попадали в переделки и наслаждались приключениями. Кузан же только смотрел в окно на мирное сине-голубое море и вздыхал, переворачивая страницы. Даже тренировки — строго по расписанию, как всегда, — почти не скрашивали дни Кузана. Тогда он полюбил подолгу гулять вдоль линии воды и иногда — по воде, замораживая ее под своими ногами. После таких прогулок пальцы на руках почти не гнулись, а в горле стоял ледяной ком. В Маринфорде в это время обычно было ветрено, и тот год не стал исключением. Ветер завывал в трубах, проникал в щели в окнах и под дверями, сбивал с ног на улицах. Раньше Кузан не обращал на это внимания, но постепенно начал чувствовать, что ему постоянно холодно, — не только на прогулках, но и у себя дома. И даже в комнате Борсалино после пары глотков крепкого рома у камина. — И кто только сказал, что логии не чувствуют холода и жары? — поежился как-то Кузан, плотнее запахивая плащ. Борсалино удивленно посмотрел на него, разливая новую порцию. — Я не чувствую. Кузан замер и сжал бокал в руке. — Совсем? — Совсем, — Борсалино затянулся и медленно улыбнулся. — Может, тебе поговорить с Гарпом? — Посмотрим, — Кузан сделал глоток и отставил бокал. На стенках образовался иней, который тут же растаял. В кабинете действительно должно было быть очень тепло. — Я, пожалуй, пойду, — Кузан поднялся. Теперь, после возвращения из Норс Блю, ему полагалась не только гора скучных бумаг на столе, но и собственная квартирка. Наверняка выбита была стараниями Гарпа — тот как-то сказал, что хотел бы видеть Кузана в штабе после того, как он прочистит свои молокососные мозги. Гарп вообще его почему-то любил, несмотря на то, что Кузан вечно влипал в истории и не был примером идеального дозорного, в отличие от некоторых других коллег. Квартирка была не бог весть что: та же казарменная мебель, стол, стул, шкаф, чахлое растение на подоконнике, кухня с кофеваркой и гостиная с диванчиком и стеллажом. Зато все — его. "Мелочь, а приятно", — подумал Кузан, получив ключи, и в первый же вечер повесил на стенку плакат с горой, окруженной облаками. Откуда он взялся среди его вещей, Кузан не помнил. Кажется, они с Борсалино где-то сперли его, когда Кузан был еще зеленым юнгой, а Борсалино — младшим лейтенантом, гораздым на выходки и авантюры. Ну и на пьянки, чего уж там скрывать. Они сдружились как раз благодаря совместным походам по барам и нагоняям от старших. Цель мелкого хулиганства с плакатом осталась тайной, покрытой мраком и алкогольными парами, а плакат неожиданно пригодился. В комнате стало уютнее. "С паршивой овцы хоть отдельное жилье", — решил Кузан, увидев на следующее утро гору приказов и рапортов младшего состава. Когда он начинал служить, никто не писал столько бесполезных записок и отчетов. И правильно. Морской Дозор должен патрулировать океаны, ловить пиратов и преступников, следить за порядком, в конце концов, но никак не читать, почему какой-то рядовой опоздал на утреннее построение. Об этом можно вообще и лично спросить, если припрет. Кузан предпочитал со своими людьми разговаривать. Ему нравилось знать, кто находится у него в подчинении, кому можно доверять, кого лучше отправить лишний раз потренироваться, а с кого пользы в бою немного, зато в мирное время с ним приятно пропустить стаканчик. Сакадзуки панибратство не одобрял, о чем успел уже несколько раз заявить в присутствии старших по званию. К счастью, не все в Дозоре разделяли убеждения Сакадзуки, а подчиненные Кузана любили и готовы были идти за ним в любой бой. Руководство такое отношение к капитанам отмечало. Сэнгоку как-то даже привел Кузана и его взвод в пример на собрании. Это, видимо, и бесило Сакадзуки, но сделать тут он ничего не мог. А Кузан все равно злился. И на бюрократию, и на себя, и на Сакадзуки. Раздражался без причины и так же без причины чувствовал усталость. Спать хотелось сильнее обычного, и Кузан не видел повода отказывать себе — все равно ни в кабинете, ни в комнате никто за ним не следит. Просыпаясь, он каждый раз испытывал раздражение. Казалось, жизнь проходит мимо, выскальзывает из пальцев, и ничего интересного уже и не будет. В голове крутились дурацкие мысли, и сны приходили — тоже дурацкие. В них Кузан пробивался через огромную снежную стену, выпускал из ладоней стрелы, ударял снова и снова, но вместо того, чтобы истончить ее, накладывал все новые слои бело-голубого льда. Стена росла, Кузан уменьшался, постепенно становясь ее частью. Вот он стоит на земле, а через несколько минут — между ним и стеной уже тянется тонкий мостик переливающихся снежинок. Кузан пытался пошевелиться, но не мог, мостик все рос. После этих снов Кузан выныривал в реальность, тяжело дыша, смаргивая с ресниц холодные капли пота, с трудом поднимался, шел в ванную и стоял под горячей водой до тех пор, пока клубы пара не заполняли помещение. Так мысли хотя бы немного прояснялись, а сжимавший внутренности холод отступал. В последнее время сны приходили все чаще, и Кузана это беспокоило. Особенно на фоне разговора с Борсалино. Если тот действительно не ощущает перепада температур, значит — с самим Кузаном что-то не так. Войдя к себе, он плотно прикрыл дверь, оставив на ручке след из инея, присел на край незаправленной — зачем париться, если никто не видит, — кровати и уставился на свои руки. Обычные ладони, обычные пальцы, только на кончиках ногтей тонкая ледяная корка. Кузан потряс руками, снежинки засверкали в полумраке. Он поднялся, прошелся по комнате из угла в угол, посмотрел на часы и решил, что два часа ночи — превосходное время для тренировки. Душ подождет. И сны тоже. На полигоне было тихо и пусто. Кузан сбросил плащ, снял очки, затянул бандану потуже и начал разогреваться, когда тишину нарушил резкий звук. Сакадзуки стоял у входа, опираясь на оплавленное ограждение. Он выглядел еще более мрачным, чем обычно, с его пальцев сочилась лава. — Чем обязан? — спокойно поинтересовался Кузан. — Это пока еще не твой личный полигон, — огрызнулся Сакадзуки. — И не твой. Чего приперся? — Кузан потянулся, разминая мышцы. Кожу холодило от ночного ветра. По спине ползли мурашки — неприятные ощущения, почти как после снов. — Проходил мимо, — Сакадзуки вдруг пошатнулся. — Ты часом не заболел? — Кузан сам не понял, как и почему оказался рядом с Сакадзуки в одно мгновение. Вблизи было заметно, что его трясет, а на коже в вырезе рубашки выступили крупные капли пота. Кузану же вдруг стало тепло. Не жарко, но комфортно, будто бы ветер стих и перестал проникать под одежду, выстужая тело. Кузан сделал шаг вперед, протянул руку к Сакадзуки, тот отшатнулся и отступил назад. На земле, там, где он только что стоял, остались обугленные следы. — Эй, успокойся. Пойдем, я провожу тебя в медчасть, там разберутся. — Нет, — хрипло проговорил Сакадзуки. — Мне нужна таблетка, и все пройдет. Это логия, — он тяжело дышал, словно бы с трудом соображал. — Исследовательский центр сделал лекарство от этого. У тебя так не бывает? Ты же тоже сильная логия. — Как «так»? — Кузан придвинулся ближе, наслаждаясь исходившим от Сакадзуки теплом. Ощущения были приятными, Кузан даже решил не обращать внимания на то, что Сакадзуки вдруг ни с того, ни с сего назвал его сильным. — Что ты сейчас делаешь? — насмешливо спросил тот. — Э, — Кузан замер и задумался. Мысли лениво ворочались в голове, будто бы он пил несколько часов. — Греюсь? — А почему? — Что почему? — Не придуривайся, Кузан. Ты замерз. — Ну, да. — Пойдем, — Сакадзуки, пошатываясь, двинулся к главному зданию. Кузан посмотрел ему вслед, пять секунд пораздумывал, не предложить ли помощь, но решил, что много чести. И Сакадзуки все равно откажется. Так они и шли: Сакадзуки впереди, Кузан — за ним. Он видел, что Сакадзуки вело, мотало из стороны в сторону, как будто тело его не слушалось. Кузана самого немного мутило, по спине полз холодок. С ладоней на землю летели снежинки, Кузан старался на них не смотреть, но получалось плохо. Хотелось догнать Сакадзуки и снова окунуться в исходившее от него тепло. Кузан покачал головой, поймав себя на этой мысли. Какая только хрень не полезет в голову от тоски по морю. «Наверное, вице-адмирал Гарп такой странный, потому что не спит по ночам», — подумал Кузан, когда они с Сакадзуки зашли в его кабинет. Гарп сидел за столом, изучал карты и жевал печенье. Крошки падали на старые бумаги, но Гарп не обращал на это внимания. Кузан скосил глаза и успел увидеть, как Сакадзуки поморщился. У него в кабинете, наверное, все стерильнее некуда. Скучища. Кузан зевнул. — Сядьте, не маячьте в дверях, — проговорил Гарп, делая какую-то пометку в карте. — Оба, Сакадзуки. Рядом. Перетерпите, — добавил он, не поднимая головы. Кузан усмехнулся, опускаясь в мгновенно покрывшееся льдом кресло. Сакадзуки сел рядом. Исходившее от него мрачное напряжение можно было потрогать руками. Кузану хотелось позлить его, спровоцировать выплеск, проверить, насколько Сакадзуки хватит выдержки не устроить драку в кабинете Гарпа, но было лень. Кузан, прикрыв глаза, грелся в исходившем от Сакадзуки тепле. Наверняка уже одно то, что он дремлет в присутствии Гарпа, злило Сакадзуки безмерно, и Кузан был этим удовлетворен. Гарп никогда не был хорош ни в лекциях, ни в тонких материях, поэтому рассказ о природе дьявольских фруктов типа логия и побочных эффектах их использования, у него получился сбивчивым и неровным. Он то замолкал, подбирая слова и зажевывая неловкую паузу печеньками, то снова продолжал, перемежая научные термины фразами вроде «установили, мать их за ногу, исследователи». Суть речи сводилась к тому, что сила никогда и никому не давалась без соответствующей платы. Фрукты — не исключение. Как и зачем они появляются в море, не знает, наверное, никто в целом мире. Почему дают такие способности — невозможно изучить. Ученые смогли классифицировать фрукты, но побочные эффекты предсказывать до конца не научились. Есть общие, известные всем факты. Например, что съевшие зоан нередко перенимают повадки животных, а после полных превращений некоторые — никогда уже не возвращаются в себя. Есть менее изученные: парамеции трансформируют тело и перегружают организм, не всякое сердце выдержит. А с логиями как обычно все сложно. Их трудно укротить и еще сложнее — сдерживать безудержно рвущуюся наружу стихию, цель которой — уничтожение всего окружающего, в том числе и носителя. Для логий человек — средство, и те, кто думает наоборот, сдыхают почти сразу. Но и другие обладатели подобных фруктов долго не живут — сгорают, поглощенные силой. Десять-двенадцать лет, иногда чуть больше. Справляться с этим Дозор пока не научился, есть таблетки, но их эффект не исследован до конца, они вызывают привыкание и в конце концов перестают действовать. Есть еще несколько вариантов, например — браслеты из кайросеки. Кайросеки поглощает излишки сил, но это рискованно: капитан Дозора, на сутки выпавший из строя в нынешнее неспокойное время — опасно. Кузан слушал голос Гарпа, но поднимать ставшие тяжелыми веки не хотелось. — Кузан! — он все-таки открыл глаза и посмотрел на Гарпа. Тот задумчиво жевал печенье. — У тебя были проблемы с контролем фрукта раньше? — Только в самом начале. — Перед тем, как вы расхерачили полигон? — Да, — краем глаза Кузан увидел, как подобрался и напрягся Сакадзуки. — Отлично! — хлопнул в ладони Гарп. — Тогда я придумал решение. Завтра сплаваете на остров, вот карта. Он необитаемый, можно не осторожничать и не сдерживать силу. — Вы хотите, чтобы мы устроили драку, сэр? — в голосе Сакадзуки слышалось осуждение. Кузану идея нравилась. Он мог бы надрать Сакадзуки задницу и просто так, но с разрешением от вице-адмирала Гарпа было приятнее. — Хорошая драка, Сакадзуки, лучше всякой херни от этих хмырей в халатах, — Гарп выразительно на него посмотрел. — Еще вопросы? Нет? Проваливайте, я хочу… — и он отключился прямо за столом, не закончив предложение. Удобная привычка, если задуматься. Кузан снова зевнул, поднялся и хорошенько потянулся. Надо выспаться, завтра будет явно не до этого. — Запомни, я не хочу иметь с тобой ничего общего. Ты ленивый, бесхребетный… — Сакадзуки запнулся посереди пламенной речи, словно мысль выскочила из головы. По виску его стекла капля пота, — и бандана у тебя дурацкая. Кузан рассмеялся. — Можно подумать, ты образец хорошего вкуса. И поверь, я был бы рад не проводить время в твоем бесценном обществе. Но если это поможет мне лучше контролировать мою силу и дольше с ней прожить, то и ты сгодишься. Сакадзуки фыркнул и отвернулся. Остров, на который их отправил Гарп, уже показался на горизонте. Кузан прикрыл глаза, подставляя лицо лучам восходящего солнца, они почти не согревали, но все равно было приятно представить, как чертов холод хоть на минуту отступает. Врезать Сакадзуки хотелось уже очень сильно. Что за фигню он несет? Придурок. Посмотрел бы на свою рубашку, честное слово! Они начали драться сразу же, как вышли на берег, не заботясь о том, чтобы отойти подальше от корабля. Сакадзуки выпустил в сторону Кузана лавовый поток в форме собаки, Кузан ответил ледяной волной, и тут же атаковал сам. Стихии сталкивались с гулом и грохотом, в ушах шумела кровь, с каждым новым ударом, тело, казалось, становилось легче, а сердце стучало все быстрее. Хотелось смеяться, долго, зло и очень громко. Хотелось кричать, но не хватало дыхания. Все существо Кузана сосредоточилось на атаках, блоках, уклонении и желании достать Сакадзуки во что бы то ни стало. С головы Сакадзуки слетела кепка, короткие волосы казались темно-красными в отсветах раскаленной магмы, срывавшейся с его рук. Он хищно ухмылялся и даже перестал хмурить брови. Кузан отвечал такой же кривой улыбкой. Он все-таки попал — стрела задела Сакадзуки по касательной, по лбу его потекла кровь. Сакадзуки смахнул ее тыльной стороной ладони, прищурился, поджал губы и начал атаковать, беспорядочно выпуская магму в небо. Кузан уставился вверх, не зная, к чему готовиться. Поднял над головой ледяной щит и как раз вовремя — с неба посыпались лавовые метеориты. Щит треснул за несколько секунд, и Кузану пришлось напрячься в попытке увернуться от атаки Сакадзуки. Лед полностью сковал его тело, увеличивая скорость, но оставляя незащищенным от нового удара, прилетевшего сбоку. Кулак Сакадзуки с силой врезался в живот Кузана, разбивая лед и обжигая кожу. Кузан задохнулся, сгибаясь, но все же сумел схватить Сакадзуки за запястье, замораживая его. Сакадзуки попытался вырвать руку, но Кузан удержал его и положил вторую ладонь на локоть. Лед пополз вверх, покрывая Сакадзуки блестящей броней. Кузан даже залюбовался на мгновение, и тут же пропустил новый удар. Сакадзуки отбросил его в сторону, тяжело дыша. Лава покрыла его руки полностью, лед постепенно таял. Кузан смахнул с лица пот и поднялся. Земля под ногами похрустывала, иней переливался кроваво-красным. Почему-то это показалось Кузану забавным. Сакадзуки стоял поодаль, в расплавленной каше из глины, застывающей магмы и каких-то камней. На лбу его красовалась запекшаяся царапина, Кузан надеялся, что останется шрам. Все равно под кепкой не видно, зато как приятно будет знать, что он сумел оставить на Сакадзуки отметину. Почему это казалось важным, Кузан не задумывался. У него самого в животе словно поселился раскаленный еж. Кузан осторожно прикоснулся к ожогу и тут же отдернул руку. Больно, мать его. Сакадзуки ухмыльнулся, видимо, тоже радовался тому, что задел его. Может, даже хотел, чтобы отметина осталась надолго, лучше всего — навсегда. Чтобы Кузан смотрел на себя и видел Сакадзуки. Растрепанного, взмокшего, злого. И чтобы вспоминал боль от ожога при мыслях о нем. И его — при мысли об ожоге. Здесь и сейчас они не так уж и отличались друг от друга. От этой мысли Кузана передернуло. Они синхронно отряхнулись, оправили, насколько это было можно, одежду и направились к кораблю. На борту Кузан первым делом схватил свой велосипед, заморозил поверхность волн в стороне от курса и спрыгнул на лед. Махнул рукой на прощанье раздраженному Сакадзуки и укатил вперед. Находиться с ним на корабле дольше положенного не хотелось. Кузан крутил педали до подзней ночи, наслаждаясь просто тем, что ничего не ощущает. Ни ветра, ни тепла, ни усталости, несмотря на то, что адреналин давно уже выветрился из крови. Даже жжение в животе почти прекратилось. Кузан время от времени поглядывал на себя. Ожог затягивался, покрываясь тонкой коркой льда. Но уже сейчас было видно, что на коже останется неаккуратное красно-розовое пятно. Кузан мог лишь надеяться, что оно со временем выцветет и не будет бросаться в глаза каждый раз, когда он будет смотреть на себя в зеркало. Думать о Сакадзуки так часто Кузану очень не хотелось. В последние дни тот и так занимал слишком много места в жизни и мыслях Кузана. Интересно, теперь им придется вот так встречаться и биться друг с другом… как часто? Раз в год? Два? Три? Или может, с ростом силы, необходимость выплеска и нейтрализации станет больше. Кажется, старик Гарп что-то подобное говорил, но Кузан запомнил только дурацкие научные термины и хмурый взгляд Сакадзуки, который он чувствовал даже в полудреме. Сакадзуки прожигал в нем воображаемые дырки, методично, планомерно и очень занудно. Он шел сверху вниз — макушка, ухо, щека, шея, плечо, локоть, бок, бедро, колено. И снова вверх, по обратному маршруту. Скучно. Сакадзуки даже пялился уныло. И привычно. Кузан ехидно подумал, как же плохо обстояло у придурка с фантазией, если за все эти годы он не смог придумать ничего нового. Сегодня, когда Кузан уезжал влево от корабля, Сакадзуки смотрел ему вслед так же, как обычно. И почему Кузан только бесился и реагировал — загадка. И разгадывать ее было совсем неинтересно. Так Кузан сказал себе, разворачивая велосипед. Ледяная дорожка, по которой он ехал, все еще вилась неровной змейкой от острова, где они с Сакадзуки дрались, вокруг Маринфорда и дальше, дальше, до площадки, где Кузан сейчас стоял. Кое-где поверхность уже треснула, и вода тонкими струйками пробивалась на поверхность. Море всегда скрадывает силу фруктовиков, рано или поздно, так или иначе. Усмехнувшись неожиданно пришедшим в голову философским мыслям, Кузан дохнул на волны, обновляя себе путь. К Маринфорду он подкатил, когда первые рассветные лучи уже окрасили горизонт в бледный розовый свет. Новое здание темным силуэтом возвышалось на фоне ночного неба, и Кузан невольно залюбовался, остановившись в центре залива перед штабом. Мощь и порядок, правосудие и справедливость. Незыблемые столпы, олицетворением которых стал новый штаб в Маринфорде. Основы основ и принципы жизни любого, пожелавшего стать дозорным. То, что Кузан поклялся защищать, поступая на службу, и поклянется поддерживать снова, — когда его и Сакадзуки повысят до звания вице-адмирала. Борсалино по секрету шепнул, что этот миг настанет уже через полгода-год, зависит от бюрократической машины и решений старых пней из Правительства. Кузан понимал, что год — это если им вдруг очень сильно повезет, и что еще ничего не решено, но мысль о том, чтобы носить плащ с погонами, как у Борсалино и Гарпа, грела душу. Кузан уже представлял себе, как будет командовать боевым линкором, как будет выдвигаться на операции и хотя бы ненадолго помашет рукой штабу. Но это еще когда случится, а пока надо умыться, привести себя в порядок и разгрести хренову тонну бумаг на столе. Кузан вздохнул, но без прежней безысходности. Видимо, драка с Сакадзуки все-таки была хорошим лекарством и от озноба, и от скуки сразу. Может, стоило повторять почаще, глядишь, и Сакадзуки стал бы человеком. Кузан покачал головой и предпочел отодвинуть эту мысль куда-нибудь подальше на задворки сознания. *** Ден Ден Муши надрывался на столе в кают-компании. Кузан смотрел на него в раздумьях. Приказы стрелять на поражение не были ему в новинку, но одно дело убивать преступников, нарушающих покой мирных граждан, а другое — уничтожить целый остров с домами, садами, кошками-собаками и мелкими лесными жителями. Кузан не считал, что ученые Охары не заслуживали наказания за изучение понеглифов. Но и не думал, в отличие от Сакадзуки, что убить всех без разбору — действенный и справедливый метод. В последнее время Кузан вообще много размышлял о справедливости. Особенно после того, как Саул покинул ряды Дозора, бросив на прощание несколько едких замечаний о правосудии Мирового Правительства. Кузан не впечатлился речью, он много раз слышал рассуждения о мировом заговоре, развращенности теньрюбито и подмене понятий в рядах Дозора. Обычно об этом говорили люди, которых Кузан вез в Импел Даун, или же, кого он замораживал навеки. Кузан пропускал болтовню мимо ушей и не жалел о тех, кого обезвредил по указанию свыше или своим убеждениям. И все же ему было интересно, почему Саул вдруг променял дело своей жизни на сомнительные скитания. В глубине души Кузан подозревал, куда приведут Саула поиски справедливости, но Вызов Пяти — не то время, когда можно спокойно сесть и поразмышлять об интересных поворотах судеб, от души затянувшись крепким табаком. Сейчас надо было действовать. Кузан мог бы подождать еще немного — и тогда кто-то другой поднимет трубку золотого Ден Ден Муши и ответит. Но он и так уже подарил обреченному острову несколько минут жизни. Пришло время выполнить одну из самых неприятных обязанностей вице-адмирала Дозора. И все же он невольно медлил, вспоминая. Их с Сакадзуки повысили, как и обещал Борсалино, одновременно. И даже раньше, чем надеялся Кузан. Бюрократия и старперы на удивление быстро сложились в слово "одобрено". Кузан радостно прочитал последний отчет, принес клятву, получил новые погоны и отбыл в Саус Блю. Там как раз начиналась интересная заварушка. Революции и народные восстания произошли почти одновременно сразу на трех островах. В каждом случае были свои причины и долго назревавшее недовольство жителей своим королем. В этом не было ничего необычного, всякое случалось, и Дозор не вмешивался в дела граждан до тех пор, пока не задевались сферы интересов Мирового Правительства и мирового же спокойствия. Ну и Мировой Знати, куда же без нее. Но в революциях была одна общая черта: все они были почти бескровными и очень быстрыми, словно действовали не простые потерявшие терпение люди, а профессионалы. Кузан давно краем глаза следил за Саус Блю — гора отчетов по этому океану таяла на его столе быстрее остальных. После повышения Кузан решил, что самое время отправиться погреться в тепло. Отличная альтернатива вечной мерзлоте Норс Блю и скуке Ист Блю. На Запад собирался отплыть Сакадзуки, поэтому этот вариант Кузан отмел сразу. Одного океана для них двоих было маловато. На месте выяснилось, что за всеми восстаниями действительно стояли профессионалы. Организация, называющая себя революционной армией во главе с Манки Д. Драгоном, сыном вице-адмирала Гарпа. Правительство не готово было пока объявить его в открытый розыск и тем самым признать сам факт существования странной не то армии, не то горстки шпионов, поэтому Кузан получил приказ присмотреться и по возможности уничтожить лидера. Старик Гарп посмеялся, услышав эту новость из уст Сэнгоку. "Этого засранца нам не поймать. Но погоняться за ним будет весело, Кузан. Развейся, а то рожа твоя унылая уже меня задолбала". Кузан и развеивался как мог. После первого же сражения с Драгоном, он понял, о чем говорил Гарп. Удивительные все-таки люди — с инициалом Ди. Кузан знал трех таких, и всем им лучше всего подходило определение — другие. Совершенно не от мира сего, и в то же время — больше всего подходящие этому самому миру. Не логии, но стихии, настолько текучие, что сложно не то, что удержать, даже проследить за их движением дольше, чем нужно. Им, не тебе. Схватить Драгона было бы делом сложным, хлопотным и крайне ресурсозатратным. Возможно, Кузан даже не смог бы справиться сам, хотя в этом он признаваться себе не хотел. Драгон был умным, хитрым и очень изворотливым. Не Роджер, конечно, но и не рядовой пират, которому самое место на глубоких уровнях Импел Дауна. Говорил он так, что прерывать не хотелось, даже если согласиться с ним Кузан не мог ни при каких обстоятельствах. Пил Драгон, не закрывая глаз и не пьянея. Дрался — с азартом, а матерился — ну точно как отец. Он вообще был похож на Гарпа, и Кузан иногда думал, что, возможно, так бы выглядел Гарп, если бы выбрал сто, или сколько там ему, лет назад другую сторону. Драгон тоже много рассуждал о справедливости и связи между Мировым Правительством и Потерянным веком. Кузан не любил эти речи. В них было слишком много логики и мало информации. Словно Драгон знал больше, но не хотел рассказывать тому, кто не услышит. А Кузан не был готов услышать. Достаточно и того, что он не убил Драгона, хоть и пытался регулярно — все два года случайно-намеренных встреч и намеков. Его вызвали в штаб совсем недавно, перед самой отставкой Саула. Вице-адмирал Гарп и главнокомандующий Сэнгоку задавали много вопросов о революционной армии, но не интересовались ее лидером. Глядя на Гарпа, Кузан подумал, что ему не нужны вопросы для того, чтобы знать ответы про своего сына. А еще — что он где-то в глубине души им гордится. Справедливость каждого из них зависела от того, под каким углом ты на нее смотришь. Жаль, что не все могли это понять. В дверь настойчиво постучали, и Кузан вынырнул из мыслей о прошлом в настоящее, полное криков чаек, мельтешения матросов за стеной и сложных решений. Ден Ден Муши продолжал пиликать, осуждающе глядя на него большими глазами. Кузан снял трубку и отрапортовал, что будет в точке назначения через полчаса, затем поднялся на палубу и прилег на шезлонг. Можно было немного подремать, пока команда готовилась к атаке. Мысли его против воли вертелись вокруг Сакадзуки. После громкой отставки Саула, Сакадзуки предложил всех офицеров рангом выше капитана после ухода из рядов Дозора помещать под постоянный надзор. А лучше — в Импел Даун. Особенно тех, кто подвергает сомнению правосудие и справедливость. Кузан поморщился, представив Дозор, живущий по правилам Сакадзуки. Вот уж где не хотелось бы оказаться никогда. Кузан не знал, чем занимался Сакадзуки в Вест Блю, но вернулся оттуда он еще более чокнутым, судя по слухам. Возможно, в скором времени им придется снова сразиться. Кузан давно уже не боялся ни своей силы, ни того, что она таила в себе, но чувствовал: еще несколько месяцев, и снова накатит. Уже накатывало, понемногу, исподтишка, словно бы притаившаяся внутри Кузана опасность проверяла его. Подкрадывалсь, тыкала ледяной иглой куда-нибудь под коленку и отступала, выжидая. Кузан не реагировал. Он засыпал, не боясь снова увидеть гигантскую ледяную глыбу, в которую ему предстояло превратиться. Он жил, дрался, ел и выполнял свой долг, зная — скоро придет то время, когда опасности по имени Хиэ Хиэ придется вернуться в глубины его существа и ненадолго заснуть. «Любопытно, чем закончится этот бой», — подумал Кузан, устраиваясь поудобнее. В память об их старой драке на животе Кузана чуть правее пупка все-таки осталась бледно-розовая отметина. Кузан привык к ней за те два года, что они с Сакадзуки не виделись после торжественного принесения клятвы, и почти перестал замечать, но сейчас зачем-то обвел ее пальцем через майку. Волны ложились под корму, чайки над головой надрывно кричали. Младший лейтенант, вытянувшись по струнке, докладывал о полной боеготовности и прибытии к Охаре в течение двадцати минут. Небо было на удивление безоблачным, из бесконечной высоты ярко светило солнце, будто дарило жителям обреченного острова последние теплые и нежные лучи. Кузан сжал ладонь, чувствуя, как пальцы сковывает льдом. Приказы должны быть исполнены. Даже те, смысла и жестокости которых вице-адмирал Кузан не понимает. Или не хочет понимать. Корабль с жителями Охары взорвался с оглушительным треском, щепки разлетелись во все стороны. Кузану не надо было оборачиваться, чтобы знать, откуда прилетел удар. Даже странно, что выстрелили простым ядром, а не красно-черным потоком раскаленной магмы. Надо будет спросить, что это с Сакадзуки вдруг случилось, что он доверился обычному оружию. После того, как Кузан выбьет из него кишки. — Ты и теперь будешь считать это справедливым? — кулак Саула вспорол землю в том месте, где только что стоял Кузан. — Я не собирался переходить границы, как этот идиот, — прорычал он. Ледяное бешенство билось в груди, затрудняя дыхание. Сакадзуки сошел с ума. Женщины, дети, мирные жители, не виновные в нарушении закона — их жизни оборвались в один миг по воле чокнутого фанатика, в которого превратился Сакадзуки. Слухи не врали, они преуменьшали. Кузан не видел выражения глаз Сакадзуки, но ему и не надо было. В голосе Сакадзуки звучала лишь одержимость — пустая, безразличная, невыразительная — самая страшная из всех. Абсолютная справедливость. Кузан сплюнул на землю. Абсолютное безумие — вот как это называется. И теперь все они крутились в этом безумии, будто в чертовом урагане. Оставалось только двигаться вперед, погружаясь в него все дальше и дальше до тех пор, пока не окажешься в безмятежной тишине ока бури. Кузан шагнул вперед, выполняя свою работу. Дружеские чувства уже не имели никакого значения. — Беги, Робин, — прокричал Саул маленькой девочке перед тем, как лед навсегда закрыл его от мира. Кузан остановился рядом и положил ладонь на щеку Саула. Тот улыбался в свой последний час, а из глаз текли слезы-льдинки. То самое нежное солнце, которым любовался Кузан, подплывая к острову, сейчас подсвечивало искаженные толщей инея черты Саула. Вблизи казалось, солнце смеется над надеждами такого большого и такого слабого существа. Издалека — что оно превращает ледяную фигуру в драгоценный камень, прощаясь и оглаживая лучами человека, который остался верен себе до конца. Кузан отвернулся, чтобы не смотреть на старого друга. Саул сам выбрал этот путь, и Кузан не жалел о своих действиях, и все же в груди засел холодный липкий комок, мешавший нормально вдохнуть. Отчасти это было к лучшему: в воздухе разливался запах горелого дерева, оплавленного металла и смерти. На поверхности воды в сотне метров от берега все еще держались обугленные остатки корабля и яркие тряпки, когда-то бывшие одеждой и вещами жителей Охары. До ока бури оставалась еще добрая сотня оборотов. Над головой Кузана пролетело пушечное ядро, выпущенное в сторону скрытой за холмами деревни. Никто не выживет на этом острове. Таково правосудие для них и таково их наказание. Кузан задумчиво посмотрел вслед девочке, которую всего несколько минут назад отказались брать на борт злополучного корабля из-за того, что она — фруктовик. Ее называли монстром и демоном, выкрикивали проклятья в ее адрес, плевали ей в лицо. Такова цена силы, даже если ты получил ее в детстве, по несчастливой случайности. Кузан на мгновение представил, что было бы с ним, если бы Хиэ Хиэ досталась ему в юные годы. Наверняка он бы уже давно превратился в ледяную статую. Или — стал бы преступником только потому, что по неосторожности заморозил школьного учителя или соседскую собаку. Было бы это правильным? Справедливым? Трудно было поверить, что в таком возрасте ребенок уже преступил закон и умеет расшифровывать понеглифы. Изучение Потерянного Века находилось под строгим запретом несколько сотен лет, и все равно где-то оставались люди, способные прочесть и понять, что же написано на раскиданных по всему миру камнях. Почему они выживали? Как передавали свои знания? Были ли еще где-то на затерянных в океанах островах такие же испуганные маленькие девочки, само существование которых — преступление? Кузан покачал головой и решительно направился к противоположному берегу. Когда девочка добежала до лодки, он уже ждал. Тонкие полоски льда тянулись по воде, уходя за линию горизонта до соседнего острова, на котором Нико Робин уже никто не поможет. — Ты вправе ненавидеть всех, кого пожелаешь, но помни: тебе повезло остаться в живых. Девочка смеялась и плакала так же, как и Саул. Кузан возвращался в деревню. Работа должна быть выполнена. *** — И как вы объясните случившееся? — Главнокомандующий Сэнгоку расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Вид у него был усталый. — Мы должны быть последовательны в борьбе за высшее правосудие. Если бы на корабле остался хоть один ученый, все жертвы были бы напрасны, — Сакадзуки выразительно посмотрел в сторону Кузана. — Я поступил по справедливости. Маленькая девочка не станет угрозой для мирового порядка. Я буду следить за ней. Лично, — Кузан выделил это слово и замолчал. Главнокомандующий остановился и внимательно посмотрел ему в глаза. Потом возобновил марш от одной стены до другой. Коза подалась в сторону, уступая ему дорогу, и тоже с подозрением глянула на Кузана, потом — на Сакадзуки. Кузан не мог перестать на него злиться. Сакадзуки действительно потерял последние остатки разума, перестал видеть какие-либо цвета, кроме черного и белого. И белых пятен в его картине мира оставалось все меньше. Вопрос времени, когда он начнет вершить правосудие внутри Дозора, — вспомнил свои давние размышления Кузан. По наступившей тишине Кузан понял, что произнес последнюю фразу вслух. Сэнгоку покачал головой и промолчал. Сакадзуки медленно поднялся из кресла. — Лучше быть слабохарактерным дураком, как Саул, да? И закончить, как он. Красивой и бесполезной ледяной статуей, сотворенной руками бывшего друга. Вызов Пяти — приказ на уничтожение угрозы мировому порядку. Полное уничтожение, Кузан, — Сакадзуки проговаривал по слогам, будто бы говорил с ребенком. Из всех раздражающих привычек Сакадзуки эта бесила Кузана сильнее всего. — Может, тебе тоже пора написать заявление, если так сомневаешься в правильности приказов? Несколько тяжелых шагов, и Сакадзуки стоял напротив кресла Кузана. Смотреть на него снизу вверх Кузан не собирался, поэтому тоже поднялся. Он чувствовал, что начинает закипать и сдерживался из последних сил, напоминая себе о наблюдавшем за ними командующим флотом. — Я не сомневаюсь в приказах, Сакадзуки, — спокойный тон давался все труднее. — Я сделал все, что от меня требовалось. Мирные люди — не преступники, раскрой глаза! Если действовать твоими методами, Дозор превратится в безжалостных палачей, уничтожающих любые зачатки мысли на своем пути. Сколько еще ждать до того, как ты убьешь кого-то из своих? Думаешь, тебе все спустят с рук, раз ты безукоризненно и безмозгло выполняешь любое поручение сверху? — Можно начать с тебя. И проверить, не выпишут ли мне благодарность, — пальцы Сакадзуки окрасились в красно-рыжий. — Пошел ты! — ладони Кузана превратились в лед. — Прекратить, — гаркнул Сэнгоку, для верности ударив кулаком по столу. — Я еще могу слушать вашу перепалку, но устраивать бойню в моем кабинете не позволю. Вы сейчас же отправитесь на свои позиции, остудите мозги, проветритесь, и чтоб я не слышал о драках, пока они не станут необходимыми. Если нарушите приказ, лично позабочусь о том, чтобы вице-адмирал Кузан и вице-адмирал Сакадзуки не вылезали из бумажной работы на учебных базах по разные стороны Ред Лайн. Это ясно? Кузан вылетел из кабинета, хлопнув дверью перед носом Сакадзуки. Злость и ненависть застилали глаза, понадобилось проехать сотню морских миль на велосипеде, прежде чем Кузана немного отпустило. Он вернулся к себе под утро, старательно выкидывая из головы воспоминания о том, что в прошлый раз вот так катался вокруг Маринфорда после драки с Сакадзуки. Спокойный, довольный, почти счастливый и с дурацким шрамом на пузе. Сейчас Кузану хотелось стереть его, вывести из своей жизни любое напоминание о чертовом Сакадзуки с его чертовой логией, идеально подходящей для нейтрализации чертового Хиэ Хиэ. — Твою ебаную мать! — Кузан пнул старый диванчик в гостиной, глубоко вздохнул и понял, что пора заняться бумажной работой. Уснул он только к вечеру следующего дня, когда адреналин и злость немного поутихли, а нудные отчеты слились в бессмысленный поток букв. Бело-голубая глыба возникла под веками, стоило только закрыть глаза. Кузан впервые в жизни смеялся в этом сне. А потом стрелял льдом о лед до тех пор, пока не занемели пальцы. Наутро, стоя под обжигающе-горячими струями воды, он понял, что не продержится и тех нескольких недель, о которых думал, подплывая к Охаре. И все же Кузан не мог заставить себя пойти к Сакадзуки. Только не сейчас, когда эмоции еще не утихли. Пусть лучше он замерзнет, начнет чихать и покрываться корочкой инея, чем скажет Сакадзуки хотя бы несколько слов. В конце концов, пусть тот тоже помучается. Приятно было страдать, зная, что одному сумасшедшему придурку, возможно, еще хуже, чем тебе. Кузан вылез из ванной, наскоро вытерся и накинул на плечи теплый плащ. В его квартире недавно установили камин, и Кузан разжег огонь в надежде немного согреться. Надо было сделать что-то со своей головой, иначе он, чего доброго, станет мазохистом. Холод сковывал пальцы, но Кузан все равно продолжал сидеть на обледеневшем пне и задумчиво насвистывать себе под нос старую мелодию. Раздетый до пояса Сакадзуки мрачно восседал в отдалении и привычно смотрел-стрелял в Кузана из-под козырька кепки. Кузан окинул его взглядом и продолжил напевать. На землю рядом с ним, искрясь, осыпались льдинки. Сакадзуки молчал и ждал. Кузан упрямо насвистывал мелодию. Он знал, что ведет себя как обиженный на весь мир и поэтому отказывающийся от конфет ребенок, но ничего не мог с собой поделать. Он все еще злился на Сакадзуки за происшедшее три недели назад. Ответную неприязнь, волнами исходившую от Сакадзуки, Кузан, казалось, мог попробовать на вкус. Непонятно, как они вообще продержались эти три недели, не попытавшись друг друга убить безо всяких предлогов и драк. На упрямстве, другого ответа не было. — Если ты так и будешь тут сидеть, я пойду. Попрошу исследовательский отдел прислать тебе лекарство по почте, — голос Сакадзуки казался хриплым, его плечи и грудь блестели от пота. Кузан отчего-то подумал, что тот сидит сейчас только потому, что стоять у него уже нет сил. Вспомнилось, как Сакадзуки шатало перед прошлым разом, какой жар исходил от него, и как вело самого Кузана от близости. Он перестал петь и поднялся на ноги. Сакадзуки мгновенно подобрался, перетек в боевую стойку, его кулаки начали наливаться красным. Его действительно била дрожь, как и самого Кузана. Какая похожая реакция на столь разные ощущения, — подумал, усмехнувшись, Кузан. Сакадзуки тут же скривился, глядя на него. Раздражение Сакадзуки было приятным дополнением к тому, что сейчас, наконец, можно будет набить ему морду. Кузан сосредоточился и усилил свои руки Волей. Использовать сегодня оружие не хотелось. Бой получился контактным, даже слишком. Атаки сыпались с обеих сторон на огромной скорости. Они перехватывали друг друга, лед сковывал магму, магма расплавляла лед. Кузан пропустил удар в плечо и пошатнулся. Сакадзуки получил очередную царапину, на этот раз под ключицами, рядом с татуировкой. Они могли бы остановиться уже давно, но ни один не хотел отступать. Застарелое раздражение, непримиримые разногласия выплескивались и сталкивались ровно посередине между ними. Ночь сменила день, но они продолжали сражаться, не обращая внимания на усталость, синяки и сочившуюся из порезов кровь. Они остановились перевести дух, только когда на горизонте забрезжил новый рассвет. Сакадзуки вдруг оказался слишком близко от Кузана, и тот, недолго думая, протянул руку и сбил с него кепку. На лбу у Сакадзуки остался шрам после прошлого раза. От осознания этого по венам Кузана разлилась злая радость. Он подался вперед и провел пальцем по тонкой линии. Дыхание Сакадзуки прервалось, сердце Кузана пропустило удар. Время замерло, а затем понеслось с огромной скоростью. Кузан резко отступил на несколько шагов, накинул на плечи плащ, поправил бандану. — Думаю, с нас хватит, — как можно спокойнее произнес он. Сакадзуки кивнул, натягивая на голову кепку. Кузан развернулся и, не прощаясь, пошел к берегу. Ему надо было подумать о том, что это была за херня. И сейчас, и в прошлый раз, и вообще. Почему-то слово «вообще» было в цепочке самым страшным. Кузан долго пытался убедить себя, что момент в драке — всего лишь игра его воображения. В какой-то миг он даже поверил, что сам придумал эту паузу в драке, горячее дыхание на щеке и повисшее в воздухе напряжение. А остальное добавил приступ: чем дальше, тем сильнее Кузана от них перетряхивало. С каждым следующим казалось, что еще немного — и точно предел, за которым уже нет возврата. Парень из исследовательского отдела, осматривавший Кузана пару лет назад, сказал, что холод начинает распространяться по крови, проникая во все органы, и последним — сковывает сердце. «Ну, должен сковать, вам-то ничего не грозит, вице-адмирал, у вас даже приступы случаются реже, чем у других логий. Намного реже», — добавил он. Кузан только слегка улыбнулся и вежливо поблагодарил. Если бы его накрывало чаще, он бы реагировал иначе, но за несколько лет ощущения притуплялись, и каждый раз было сложно распознать сигналы и отличить — что он делал и думал сам, а что — под влиянием момента. С Сакадзуки точно все было под влиянием. Кузан подсознательно тянулся к нему во время приступов, зная, что вот оно — лекарство. И от желания скорее добраться до него все разумные доводы и чувства отступали. Сакадзуки был редкостным мудаком, но и Кузан временами был не лучше и прекрасно отдавал себе в этом отчет. Он презирал Сакадзуки, не мог и не хотел с ним соглашаться по множеству вопросов. Иногда, просто встречая его в коридоре, Кузан делал вид, что рядом идет невидимка. Или объявлял в никуда, что смертельно устал и надо бы вздремнуть. Или насвистывал песенки, только потому, что Сакадзуки это раздражало. Сакадзуки отвечал ему тем же, и Кузану это, где-то в глубине души, нравилось. Как нравились и драки, и, самую каплю, те редкие моменты, когда все, что он чувствовал рядом с Сакадзуки, сводилось к одному слову — тепло. Что-то внутри него не хотело отпускать эти воспоминания. Возможно, сила Хиэ Хиэ, возможно — не к месту проснувшийся мазохист, или просто глупость. Скорее всего — глупость. Кузан прекрасно понимал, что перед самим собой оправдываться бессмысленно и дал мысленный зарок при следующей встрече не допускать контакта, за которым взаимная неприязнь, злость и туман от силы логии перетекут во что-то, о чем он потом пожалеет. В то самое дурацкое тепло, ударявшее в голову лучше всякой дури от Борсалино. Он действовал и поступал разумно и логично, но разум и логика пасовали перед подсознанием, а подсознание решило сыграть с ним в новую игру. Кузан исколесил Новый мир и отдежурил положенные каждому вице-адмиралу два с половиной года на базе неподалеку от выхода с Острова Рыболюдей. Было весело: те немногие пираты, которым удавалось пройти испытания перехода под Ред Лайн, готовы были сражаться до последнего, лишь бы плыть дальше. Теперь Кузан мог с закрытыми глазами провести корабль от базы до ворот Импел Дауна и обратно. Вот только закрывать глаза он старался как можно реже. Сны о Сакадзуки стали спутниками его новых поездок по океанам, и Кузан, если начистоту, скучал по ледяной глыбе. С ней было просто: стреляешь, бьешь, оттачиваешь навыки и покрываешься инеем. С Сакадзуки во сне так не получалось. Он был слишком горячим, слишком живым и настоящим. В него было бесполезно стрелять, он расплавлял лед, разбивал копья, отмахивался от стрел. А потом подходил так близко, что Кузан тонул в исходившем от него тепле и пьянел от запаха пепла, оседавшего почему-то на языке. Сакадзуки говорил что-то тихо и хрипло, но Кузан не слушал и не слышал: он целовал смуглую кожу, слизывал чуть солоноватые капли пота на шее, сжимал плечи. Сакадзуки замолкал и только дышал тяжело, прямо в ухо Кузану, отчего по телу ползли обжигающие струи тепла — прямо в пах. Сакадзуки оглаживал его член через форменные брюки, Кузан толкался навстречу широкой ладони и расстегивал пиджак, яркую рубашку, стремясь скорее почувствовать Сакадзуки — всего. Кожей к коже, дыханием к дыханию. Они целовались, терлись друг о друга, будто неопытные мальчишки, Кузана трясло от возбуждения, и в голове крутилось, будто заведенное "скорее, больше, еще". Он просыпался со звенящей пустотой в мыслях и каменным стояком. И дрочил, лежа на узкой койке, закусывая губы, чтобы не стонать, а под закрытыми веками мелькали картинки из снов. За почти три года их накопилось слишком уж много. Кузан точно знал: он сумасшедший, похлеще любого из тех, кто сидит в тихих камерах на глубоких уровнях Импел Дауна. Но делать с этим он ничего не хотел. Мало ли какие у кого тараканы в головах. Его вот — помогали продержаться без драк и таблеток почти лишний год. Их драка получилась короткой, быстрой и будто бы смазанной. Без прикосновений и почти без разговоров. Им не о чем было говорить друг с другом. Кузан тренировал стрельбу по движущейся мишени, Сакадзуки — метеоритный дождь. Красиво, но слишком уж грязно по мнению Кузана. Хотя, если хочешь уничтожать всех на поле боя без разбору, то, может, и ничего. От озвучивания этой мысли Кузан все-таки не удержался. Сакадзуки смерил его взглядом, полным презрения. — Все еще веришь в повороты справедливости? Может, пора уже понять, что зубных фей не сущестует? Кузан рассмеялся. Напряжение словно рукой сняло, глупые сны с хриплым шепотом и солью на языке отступили, показались простой фантазией, извращенным вывертом мозга. Дышать стало проще, и он, не задумываясь, выпустил в Сакадзуки ледяное копье. — Более тупого ответа придумать не мог? — Для тебя — нет, — отрезал Сакадзуки и направил в его сторону волну магмы. — Скучно, — ответил Кузан, замораживая ее. На этот раз холод отступил легко, почти без борьбы уступая место не теплу, но приятному отсутствию ощущений. Они собрали вещи одновременно и даже вместе доехали до базы, кажется, впервые на памяти Кузана. Сакадзуки заступал на дежурство сразу после Кузана, и каждый из них торопился поскорее покончить с формальной передачей поста. Отъезжая, Кузан мысленно посочувствовал матросам, остававшимся на островке вместе с Сакадзуки. В его смену не будет ни веселых гулянок, ни спокойных дней. Пиратов становилось больше с каждым днем, и многие из них находили путь в воды Нового Мира. Кузан получил награду за поимку нескольких десятков кораблей. Сумасшедшие цифры, каких не знала раньше история, но Кузан не сомневался в том, что счет убитых Сакадзуки охотников за сокровищами наверняка будет измеряться трехзначными числами. Пиратам, которым предстоит столкнуться с Сакадзуки, Кузан не сочувствовал. Они знали, на что шли, туда им и дорога. Везение — большая часть успеха в море. Кузан после того, как сдал отчет о дежурстве в Новом Мире, отправился в Ист Блю. Сны больше не возвращались, и жизнь без постоянного присутствия в ней Сакадзуки стала намного приятнее. Они встретились в штабе, когда смена Сакадзуки на базе в Новом Мире подошла к концу. Ничего не изменилось ни после снов, ни после драки. Сакадзуки по-прежнему бесил его до кровавых чертиков в глазах, Кузан не мог согласиться с ним ни по одному вопросу. Казалось, чем больше проходило времени, тем дальше уезжала крыша Сакадзуки и его Абсолютного Правосудия. До Кузана доходили слухи о жестоких казнях, которые тот устраивал пиратам, имевшим несчастье попасть к нему в руки. Поговаривали, Сэнгоку был крайне недоволен, но ничего не сделал. Это раздражало Кузана еще сильнее. Словесные стычки между ними случались все чаще. — По крайней мере, мой метод решения проблем не оставляет за собой кровавого следа по всему Норс Блю, — едко отметил Сакадзуки в ответ на одно из замечаний Кузана и, развернувшись на каблуках, промаршировал в сторону своего кабинета. Кабинет Кузана предусмотрительно находился в другом конце здания. На стене у стола висел плакат с лицом маленькой девочки, которая, покинув Охару, зарабатывала на жизнь убийствами. Это было первое, что видел Кузан, когда открывал глаза после полуденного сна в своем кресле. После той быстрой драки около базы единственным, что видел Кузан, засыпая, снова была старая знакомая глыба. Кузан перестал стрелять в нее. Теперь он прислонялся к ней спиной и насвистывал прилипчивую матросскую песню до тех пор, пока лед не сковывал легкие. Кузан придумал тысячу оправданий наваждению, не оставлявшему его в Новом мире: тоска, ветер самого непостоянного океана, перепады давления, слишком частое использование фрукта, гормоны. Все они выглядели странными, но его не интересовала правда. Ему было достаточно того, что сны прекратились. Особенно когда после возвращения Сакадзуки с удвоенной силой начал насаждать свою политику в штабе. Кузана настораживало, что высокое начальство поддерживало слишком уж многие инициативы Сакадзуки. Это выводило из себя Сэнгоку — чем дальше, тем мрачнее и раздраженнее тот становился. — Сакадзуки переходит все границы, — Кузан свернул газету с сообщением о блестящей операции вице-адмирала Сакадзуки, в ходе которой не выжил ни один пират. — Он всегда был таким, — отозвался Борсалино. — Чем дальше, тем он хуже, согласись, — Кузан выразительно посмотрел на Борсалино. Тот развалился на диване, потягивая яркий тропический коктейль через трубочку. — Это его путь, — философский тон Борсалино начинал раздражать. Кузан снова вздохнул и отошел к дивану, подхватив по дороге свой бокал. На поверхности коктейля плавали аккуратные кубики льда, Кузан задумчиво поболтал трубочкой, прислушиваясь к стуку льда о стекло. Он понимал, что ведет себя слишком эмоционально там, где дело касается Сакадзуки, но ничего не мог с собой поделать. Стоило столкнуться с ним, и каждый нерв в теле напрягался, а привычное ленивое спокойствие куда-то улетучивалось. Наверное, Кузан слишком привык к их стычкам и дракам и не мог уже воспринимать Сакадзуки иначе как боевого противника. — Хотя я тоже не во всем с ним согласен, — протянул Борсалино. — Это хорошо… — начал Кузан, но договорить не успел. В дверь громко постучали, Борсалино, мгновенно переместившись по кабинету, повернул ключ и открыл. Стоявший на пороге Сакадзуки окинул презрительным взором яркий костюм Борсалино, коктейль в его руке, беспорядок на столе и чахлое деревце в углу. На Кузана он старательно не смотрел. — Нас с тобой вызывает Сэнгоку, — бросил Сакадзуки. Кузан поднялся, отставил коктейль в сторону и последовал за Сакадзуки. В коридорах, по которым они шли, было пустынно — дозорные старались не попадаться лишний раз на глаза Сакадзуки. Кузан мог их понять. Он и сам бы променял месяц пребывания в одном штабе с Сакадзуки на долгую и скучную поездку по Калм Белту. Там он хотя бы мог спокойно выспаться. К сожалению, выбирать ему пока не приходилось: он просиживал штаны в Маринфорде уже пять недель. К счастью, Сэнгоку объявил, что Кузан через два дня отбывает на Эниэс Лобби, проверить деятельность Сайфер Пола, а Сакадзуки — наводить порядок в Саус Блю. Кузан мысленно поднял тост за безвременно почивший ленивый уклад жизни теплого океана. Неожиданно, спустя несколько лет правительство обеспокоилось ситуацией со свободолюбивыми народами юга — именно так выразился Гарп, рассмеявшись. Кузан только покачал головой. Революционеры давно покинули этот край, но ростки их деятельности остались, и игнорировать их дальше Дозор уже не мог и не должен был. Драгона недавно объявили в розыск, назначив за него баснословную награду. Теперь-то Гарп точно им гордился, — подумал Кузан, отвлекаясь от долгой речи Сэнгоку. Вынырнул из своих мыслей он, только когда Сэнгоку добавил, что после возвращения их ждет повышение. Звание адмирала, широкие полномочия, полная свобода перемещения и право инициации «Вызова Пяти». Кузан внутренне содрогнулся, представив, что сотворит Сакадзуки с такими возможностями. Хотя ему и не были нужны пять боевых кораблей, чтобы нести свою веру в массы, он мог разрушать острова своими силами в одиночку, так же, как и сам Кузан. Кузан мысленно дал себе зарок в любом звании и даже самой сложной ситуации не переступать черту, за которой нормальный человек превращается в Сакадзуки. Тот, между тем, спросил у Сэнгоку, можно ли не тратить время на поездки в Импел Даун. А потом добавил что-то об исполнении приговоров тем, кого держат на нижних уровнях. Кузана передернуло от раздражения. Сакадзуки будто бы специально заводил разговоры обо всем этом, провоцируя Кузана на споры. Кузан прекрасно знал, что они уже переросли то время, когда можно было попытаться устроить драку в кабинете главнокомандующего, и молчал. Но неприязнь все равно кипела внутри, скручиваясь тугим узлом в солнечном сплетении. Кузан разжал кулаки, с удивлением поняв, что не заметил, когда успел их сжать. Когда они выходили из кабинета, Кузан ненароком зевнул — легкое опьянение и усталость брали свое. Сакадзуки остановился, окатил его презрительным взглядом из-под козырька кепки и хмыкнул. Это стало вдруг последней каплей: злость выплеснулась наружу с такой силой, что Кузан пошатнулся. Он шагнул вперед, на ходу усиливая кулак Волей, коротко замахнулся и ударил. Тот, видимо, только этого и ждал — успел перехватить руку Кузана за секунду до того, как кулак врезался бы ему в лицо. А может, Сакадзуки его специально провоцировал? Кузан толком не понимал, что именно произошло, и как они вдруг оказались очень близко друг к другу. Слишком близко, так, как в дурацких снах. Кто потянулся первым, Кузан тоже не уловил. Они целовались, вжимаясь друг в друга и кусая губы. Кузан толкнул Сакадзуки к стене, провел ладонями по его плечам вверх и с силой сжал — тоже как во сне, но лучше. Пальцы Сакадзуки запутались в волосах Кузана, Сакадзуки потянул, заставляя Кузана запрокинуть голову и подставить шею горячим губам. Было больно, и хорошо, и так, как нужно, как давно хотелось, не в подсознании, а по-настоящему, — Кузан с удивлением это осознал и тут же отринул непрошеную мысль, сейчас ему было не до того. Сейчас казалось, весь мир Кузана сосредоточился в точках соприкосновения с Сакадзуки. Ноги-бедра-живот, руки, шея. Казалось, все вокруг плавилось и утекало куда-то вдаль. Это было совсем не похоже на все то, что Кузан испытывал раньше: в постели с другими людьми или в бою с Саказдуки. Это было намного лучше. Он выругался, подался вперед, прижимаясь пахом к паху Сакадзуки. Тело прошило электрическим разрядом, где-то над головой лопнула и осыпалась ледяными осколками лампочка. Они оторвались друг от друга, словно их резко оттолкнуло неведомой силой. Кузан, тяжело дыша, отступил на несколько шагов, уперся спиной в противоположную стену. Мысли путались, сердце колотилось чересчур быстро, ладони сами собой сжались в кулаки. Полутемный коридор был похож на поле боя — помятая перегородка, лопнувшая лампочка, покрытые инеем стены и оплавившаяся плитка под ногами. Кузан скользнул взглядом по Сакадзуки, тот не сдвинулся ни на шаг, казалось, он вообще не пошевелился с того момента, как Кузан отошел. Весь вид Сакадзуки кричал о напряжении: плотно сжатые губы, кулаки, светившиеся изнутри алым, прямая спина, тень от козырька на глазах. Именно так Сакадзуки выглядел, когда собирался нанести смертельный удар противнику или когда дрался за свое чокнутое Абсолютное Правосудие. Кузан приготовился к битве не на жизнь, а на смерть, но Сакадзуки снова его удивил — в который раз за последние несколько минут. Не говоря ни слова, не поднимая головы, он развернулся и быстрым шагом удалился в сторону выхода. Кузан даже не дернулся, чтобы пойти следом или окликнуть его. К горлу подступала тошнота. И этим реальность сильно отличалась от сна. *** Сакадзуки не выходил на связь почти пять лет. За это время Кузан научился носить теплый шарф, спать по 12 часов в сутки и не посылать к хренам исследовательский отдел, пытавшийся всучить ему новейшие разработки. Маленькие зеленые таблетки были похожи на карамельки со вкусом гари. Не самый изысканный деликатес, зато ненадолго они помогали. Холод спадал, самоконтроль повышался. И это было хорошо, потому что зависеть от Сакадзуки Кузану больше не хотелось. Единственным побочным эффектом, который пока заметил Кузан, была сонливость. Впрочем, это ему нисколько не мешало — делать все равно было нечего. Работа, которой он занимался, была скучной. Размеренно-опасной, предсказуемо-напряженной, но все равно чертовски скучной. Спасибо, конечно, что бумажки теперь можно было спихнуть на капитанов, но Кузану все равно не хватало мытарств по океанам в погоне за пиратами, которые не покрывались холодным потом от одного только его звания, друзей, не связанных политикой по самые уши. Он тосковал по беззаботным пьянкам младшего офицерского состава и глупым спорам вроде «кому удастся накормить козу Сэнгоку печеньками Гарпа». Борсалино в таких играх всегда побеждал, а Кузану потом приходилось наворачивать круги по стадиону. Гарп очень нежно и ревностно относился к своим лакомствам. В какой-то момент Кузану надоело постоянное присутствие на корабле толпы юнцов, вдохновленных на борьбу за справедливость, и он отправился путешествовать в одиночку на старом велосипеде. Катиться через океаны по тонкому льду было так здорово, что даже постоянная квелость спала. Кузан успевал сделать намного больше и начал снова получать удовольствие от работы. С Сакадзуки они не пересекались. Кузан был уверен, что тот его избегает, и даже однажды попробовал его подловить, но потом вспомнил тошноту, собственную слабость и слишком быстро вернувшийся холод и решил — к черту. Чем больше проходило времени, тем более размытыми становились воспоминания о том дурацком, неправильном поцелуе в полутемном коридоре. Кузан даже успел подумать, что ему показалось, в очередной раз приснилось. Они с Борсалино довольно много выпили тогда, и Кузан был на взводе из-за очередной выходки Сакадзуки. Может, все смешалось, наложилось на эффект таблеток, а на самом деле ничего и не было. Ну подрались, ну контактно подрались, с кем ни бывает. С ними уж точно регулярно раз в несколько лет, по неровному расписанию. В конце концов, Сакадзуки бы никогда не стал его целовать по доброй воле. Да еще и так — с языком, со стонами, с прикосновениями. Не стал бы вжиматься стояком ему в пах и сорвано дышать в рот. Нет, Кузану точно это приснилось. А не встречались они, потому что не совпадали. Ну и вообще, они всегда редко виделись, и это было к счастью. Он думал так до тех пор, пока всех их не вызвали в Маринфорд на торжественную церемонию повышения в звании. Двое старых адмиралов выходили на пенсию, на их место главнокомандующий рекомендовал подающих большие надежды и успевших отлично зарекомендовать себя за годы службы Кузана и Сакадзуки. Им полагались новые погоны, новые полномочия, новые большие кабинеты с чудесным видом на бухту, новые имена и много еще чего другого, нового и дорогого. Борсалино зачитывал заметку в газете вслух и ржал, как обдолбанный. Кузан не находил ничего смешного в том, что теперь ему придется смотреть на море из окна кабинета с Сакадзуки за стеной. Сны — снами, но сумасшествие Сакадзуки никуда не делось, и Кузан по-прежнему не был готов видеть его каждый день. — Не волнуйся, в штабе должен быть только один адмирал, остальные должны плавать по морям и океанам, иначе это подозрительно: мол, Дозор укрепляется, готовится к какой-то страшной тайной операции, — утешил его Борсалино. Кузан тут же представил, как поедет в Норс Блю. Там, говорят, активизировались революционеры, надо бы разведать, что к чему. И заодно пообщаться со старым другом и проверить, стоит ли он своей баснословной награды. Кузану хотелось для разнообразия подраться с нормальным, со всех смыслах этого слова, противником. Вот бы еще выкинуть из головы другого. Совершенно ненормального. Во время церемонии Сакадзуки сверлил взглядом мощеную площадь перед главным зданием, белые стены за спиной главнокомандующего, прозрачный весенний воздух и ни разу не посмотрел в сторону Кузана. На банкете Кузан старательно надирался шампанским и не отказывал себе в удовольствии потанцевать с дамами, громко смеяться, налаживать связи и принимать бесконечный поток поздравлений. Сакадзуки он не видел — наверняка тот сбежал, как только закончилась официальная часть. Кузан ушел к себе в районе полуночи, слегка пошатываясь и мысленно подсчитывая, сколько же выпил. По всему выходило, что не так уж и много. Наверное, очередной эффект таблеток. Хмырь из исследовательского отдела предупреждал, что такое может случиться. Дорога от штаба до квартиры теперь была совсем короткой, и Кузан решил прогуляться к берегу и подышать перед сном. Он любил этот уединенный уголок пляжа в отдалении от базы, казарм и учебного полигона. Когда-то Кузан ходил в лес неподалеку тренироваться во владении силами логии. «Хорошее было время», — пришла в голову очередная сентиментальная глупость. Все было проще, понятнее. Враги — значит враги. Приказ — значит приказ. Коллега — значит коллега. И никаких снов. Он точно стареет. Прохладный ветер помог немного прояснить мысли, но не так, как хотелось бы Кузану. В его жизни вообще удивительно мало что случалось так, как хотелось, с этим Кузан давно смирился. А с Сакадзуки и своим нездоровым к нему влечением — не мог. Не показалось, не прошло, не забылось. Все время пока Сакадзуки был рядом, Кузана потряхивало от желания сначала проверить, так ли хорошо он целуется, как тогда, в полутемном коридоре. А потом убить — чтобы не осталось свидетелей. Сакадзуки возник перед ним словно из-под земли. Кузан чуть не засмеялся, подумав, что вызвал его силой мысли. Мрачный, суровый, в яркой цветастой рубашке и без плаща. «И даже без кепки», — запоздало отметил Кузан, уходя от первого удара. В воздухе запахло серой и гарью: Сакадзуки дрался всерьез. Кузан усмехнулся и вдруг почувствовал себя лучше. Не у него одного весь день чесались кулаки. Не только его обуревали противоречивые желания. А значит — можно с этим разобраться. По-простому, привычным путем. Ледяное копье столкнулось с волной раскаленной магмы, зашипело под натиском, треснуло и тут же обросло новым слоем инея. Тонкого, но очень прочного — Кузан тренировался создавать его, пока колесил по морям. Сакадзуки хмыкнул, оценив, и усилил напор. В Кузана летели горячие брызги, прожигали дыры в плаще, проходили сквозь плечи. Ожоги тут же затягивались льдом, и острые иглы устремлялись в лицо Сакадзуки. Кузану хотелось смеяться, сила бурлила в нем, заполняла все тело без остатка. Никаких ограничений, никакого холода, никакой сонливости. Лишь бесконечная сила Хиэ Хиэ но Ми и Сакадзуки. Изменившийся, но все тот же: с кривой усмешкой, потемневшим взглядом, цветными лепестками татуировки на шее, видневшейся из расстегнутого ворота рубашки. Кузана повело, он подался вперед, пропуская через себя горячую магму, уверенный в том, что сейчас Сакадзуки не смог бы его ранить. Дыра в животе мгновенно затянулась, Кузан успел уловить удивленный взгляд Сакадзуки, прежде чем сжал его плечи и лизнул татуировку. Кожа Сакадзуки на вкус отдавала пеплом, мускусом и чем-то непонятным, Кузан не распробовал. Он прикусил место, где быстро билась синеватая жилка, провел языком выше, к подбородку и наконец прижался губами к губам. Сакадзуки ответил сразу же, не растрачивая время на сомнения и мысли. Скользнул языком в рот, опаляя жаром, в котором не было ничего от способностей фруктов. Только Кузан и Сакадзуки. Языки, губы, руки. Пальцы Сакадзуки скользнули в волосы Кузана, запутались в кудрях, огладили шею. Кузана прошило дрожью, он запрокинул голову, отдаваясь прикосновениям. Сакадзуки простонал что-то ему в рот, продолжая целовать, втиснул бедро между ног Кузана, потерся. Разряд тока, тот самый, что заставил их отпрянуть друг от друга в прошлый раз, сейчас толкнул еще ближе. Кузан расстегнул пиджак и рубашку Сакадзуки, сбросил их на остекленевший, покрытый инеем песок. Повел плечами — и новый, с иголочки, плащ осел следом. Сакадзуки отступил на шаг, сжимая в ладони бандану Кузана. Волосы растрепались от порыва ветра, Кузан раздраженно отбросил их со лба и скривился. Все-таки Сакадзуки редкостный мудак, даже сейчас умудряется его выводить из себя. Кузан снял галстук, смяв его в кулаке. Сакадзуки, будто почувствовав смену его настроения, подошел ближе и с издевательской ухмылкой расплавил пуговицы на жилетке Кузана, а затем — рванул полы в стороны. Треск ткани эхом отдался в опустевшей голове Кузана. Вся кровь прилила к члену, в брюках стало до боли тесно. Кузан прикусил нижнюю губу Сакадзуки и тут же лизнул, охлаждая, залечивая. Сакадзуки расстегнул — уже по-человечески — его рубашку, отшвырнул ее к остальным вещам, скользнул горячими пальцами по груди, задевая соски. Кузан выгнулся, подставляясь, притянул Сакадзуки к себе за ремень, сжал его член через плотную ткань. Сакадзуки выматерился ему в рот. Кузан усмехнулся и толкнул его на землю. Мелькнула мысль — сейчас Сакадзуки ответит, отстранится, снова начнет драку и пошлет его, чокнутого извращенца, ко всем чертям. На этом сходство реальности со сном снова закончится. Но вместо этого Сакадзуки опустился на песок, тут же запекшийся под ним мутным стеклом, и потянул Кузана на себя. Кузан уселся ему на бедра, потерся о выпуклость на брюках. От низкого, хриплого стона Сакадзуки у него потемнело в глазах. Казалось, звук жаркой волной сползает прямиком в промежность. Ждать дольше не было сил ни у него, ни у Сакадзуки. Они оторвались друг от друга только чтобы расстегнуть брюки, пинком отбросить их в сторону и снова столкнуться — губами, зубами, носами. Сакадзуки приподнялся, удерживая Кузана за бедра, прошипел что-то про сейчас, давай, не тормози. Кузан ответил резким выдохом, сжал их члены в кулаке и двинул рукой. Воздух вокруг них искрил и накалялся, но Кузан не обращал внимания. Он раскрывался, подставляясь поцелуям Сакадзуки, и дрочил, подводя их обоих к обрыву. Волосы лезли в глаза, дышать становилось все тяжелее, Сакадзуки — обжигающе-горячий — прижимался к нему всем телом. Кузан содрогнулся и громко застонал, выплескиваясь на живот Сакадзуки и чувствуя, как его сперма пачкает пальцы. Сакадзуки кончил, раскрыв рот в беззвучном крике. Они снова целовались до тех пор, пока не успокоилось дыхание. Кузан открыл глаза и увидел за спиной Сакадзуки воронку торнадо. Она вращалась, поднимая с земли мелкие ветки, песок и пепел. Кузан дыхнул, замораживая воздух, и ухмыльнулся. Возможно, им и трахаться стоило бы на отдельно взятом острове. В следующий раз они так и поступят. В том, что следующий раз будет, Кузан не сомневался. Сакадзуки может засунуть свое мнение по этому вопросу себе в задницу. К удивлению Кузана, Сакадзуки ничего не сказал, ни когда они — мокрые от пота и дождя, поднимались и одевались, ни пока шли бок о бок в сторону новых квартир, ни на следующее утро, когда они столкнулись в коридоре рядом с кабинетами. Он заперся у себя и не вылезал до самого вечера. Даже обедать не ходил — Кузан прислушивался, пока дремал на диванчике у стены. Кузану не нужны были слова. Он видел отметины от поцелуев-укусов, едва заметные на смуглой коже, затянувшуюся ранку в уголке губ, мрачный взгляд из-под козырька. Сам он выглядел не лучше, но его это не волновало. На следующий день Кузан отчалил в Норс Блю, оставив в рабочем столе баночку с таблетками. Эта дрянь ему точно не понадобится в ближайшее время, даже на всякий случай и просто так. *** Сакадзуки продолжал молчать о случившемся между ними и дальше. Когда они встречались на собраниях, когда неожиданно проплывали мимо друг друга на пути из одного океана в другой и когда сталкивались в коридорах Маринфорда, выходя из своих кабинетов. Кузан не обращал внимания на это молчание, потому что всегда и везде, где они были вместе, он чувствовал на себе темный, горячий взгляд Сакадзуки. И от ощущения этого взгляда внутри разгоралось тепло, не имевшее ничего общего с логиями, силами и снами. Только с живым, настоящим Сакадзуки рядом с Кузаном. Так близко, что не оставалось места на лишние мысли. В эти моменты Кузану было плевать на молчание. Сакадзуки заговорил первым только однажды, перед тем, как толкнул Кузана к дереву на каком-то забытом всеми богами островке. Они оба путешествовали без сопровождения, и Кузан специально сделал крюк, чтобы их дороги пересеклись. Сакадзуки, правда, знать о таком не полагалось. — Это ничего не значит. Когда-нибудь я тебя убью, только перейди черту, — выдохнул Сакадзуки и поцеловал Кузана. На этот раз им пришлось раздеваться аккуратнее: возможность зашить порванную одежду посереди океана отсутствовала даже у адмиралов Дозора. Кузан напоминал себе об этом, расстегивая пиджак Сакадзуки, его рубашку, ремень и брюки. Яркие тряпки в беспорядке оседали к их ногам. Мельком глянув вниз, Кузан подумал, что это смотрится даже красиво: малиновое на белом, желтый галстук на фоне красных цветов. Кузану казалось, что сейчас, на этом маленьком острове, они перемешались так же, как и одежда. Кузан вел пальцами по груди Сакадзуки, оставляя следы инея. Кожа краснела от его дыхания, а чернила татуировки бледнели. В этом была своя завораживающая красота, но Кузан не замечал ничего, кроме реакции Сакадзуки. Он хрипло дышал, кривил губы сильнее обычного, тяжело сглатывал, но не закрывал глаза и не сводил взгляда с Кузана, будто пытался впечатать в память его образ. Кузан позволял ему запоминать: дул холодом на соски, слизывал капли пота, прикусывал кожу, оставляя следы, медленно спускался ниже и тоже смотрел. Кузану было все равно, кто будет сверху, — он хотел Сакадзуки так, что было больно. Ни один из них не догадался захватить с собой смазку, но Кузана такие мелочи уже не волновали. Он обхватил губами головку, увлажняя и попутно наслаждаясь приглушенным стоном. Приподнялся, разводя ладонями ягодицы, и осторожно опустился на Сакадзуки. Поясницу свело от резкой боли, дыхание перехватило, но остановиться сейчас Кузан не смог бы, даже если бы небо начало падать на землю. Сакадзуки сжимал его бедра, обжигая кожу и растапливая лед. Воздух вокруг них наполнялся влажным паром. Кузан медленно приподнялся и насадился на Сакадзуки, принимая его до конца. Они замерли, не дыша, глядя друг другу в глаза. Кузан видел в зрачках Сакадзуки свое перевернутое отражение — облако темных волос на фоне полной луны. На висках у Сакадзуки выступил пот, Кузану до смерти захотелось его попробовать. Он склонился, вздрогнул и застонал от накатившего удовольствия. Сакадзуки двинул бедрами, и в голове Кузана не осталось больше ни одной мысли. Он опирался рукой о грудь Сакадзуки, скользил по его члену вверх-вниз, и дрочил себе. Сакадзуки накрыл его ладонь своей, горячие пальцы прошлись по стволу, сжали яички. Кузан выгнулся, наслаждение прошивало его от макушки до пят. Сакадзуки обвел головку, царапнул венку, и Кузан кончил ему в кулак. Сакадзуки не дал ему опомниться: перевернулся, опрокинул на спину и снова вошел. Он резко двигался внутри Кузана, сорвано дышал ему в шею и шептал его имя на выдохах. Кузан закрыл глаза и слушал, думая, что до конца жизни не сможет забыть то, что сейчас происходит. Никакие чертовы сны не затмят и не заменят. Сакадзуки кончил и упал на него, накрыл собой, окатив волной жара. Кузан вздохнул и неловким движением прижал Сакадзуки к себе, провел рукой по повлажневшей спине до плеч, туда, где вились по коже чернильные языки пламени. Кузан не понимал, зачем Сакадзуки такая татуировка, но она ему шла. Над их головами снова поднималась воронка торнадо. Ветер шевелил взмокшие волосы Кузана, и он мельком подумал, не улетит ли к чертовой матери дурацкая кепка Сакадзуки. Было бы неплохо. К сожалению, торнадо не задел кепку, и через полчаса Сакадзуки — полностью одетый, привычно застегнутый на все пуговицы — напялил ее на голову и, не прощаясь, сел в свою лодку и отчалил. Кузан дремал, подложив под голову рюкзак. Одеваться не хотелось. Шевелиться — тоже. Было глупо, хорошо и неправильно. Дела при таком раскладе могли подождать до утра. Они продолжали спорить до хрипоты, не согласные друг с другом даже в мелочах. Кузан был против нового эксперимента исследовательского отдела. Создание идеальной машины убийства с использованием сил шичибукая Кумы и света Борсалино. Машины, которой будет позволено стрелять на поражение в пиратов, награда которых составляет больше ста миллионов. Никаких раздумий, никакой жалости. Абсолютное Правосудие, мать его растак. Сакадзуки был доволен, Кузан мог сказать это, мельком взглянув на него. Старые пердуны из Правительства утвердили проект, несмотря на баснословную стоимость и массу оговорок и недочетов. Еще бы! Пара десятков машин, пусть даже далеких от совершенства, и их задницы надежно прикрыты собственной маленькой армией. И мирные граждане будут спать спокойно. До тех пор, пока машины не придут в их деревни в поисках преступников. А если машина оправдает себя, можно будет снизить ценз и заодно решить проблему с «перенаселением камер Импел Дауна». В этой дебильной формулировке был весь Сакадзуки, и это бесило Кузана до чертиков, как в юные годы, когда они препирались по всяким глупостям. Вот только теперь от их споров зависели жизни реальных людей, и, будь они хоть трижды пиратами, Кузан не мог отступить. Их миссии и дежурства превратились в соревнование: Сакадзуки убивал столько же преступников, скольких Кузан отвозил в Импел Даун. Они не вели счет, но Кузану все равно казалось, он проигрывает каждый раз, когда Сакадзуки выжигал на чьем-то теле знак смерти. И именно потому, что Кузан, в отличие от Сакадзуки, довозил пленников до подводной тюрьмы, он прекрасно знал, что проблем с размещением новых заключенных в огромной каменной махине не наблюдалось. Он озвучил эту мысль на очередном собрании, но Сэнгоку в ответ на его замечание лишь покачал головой. — Бартоломью Кума добровольно согласился на эксперимент, ты ничего не можешь с этим сделать. Адмирал Кизару будет лично следить за ходом исследований, поэтому он остается в Маринфорде. А тебе, как напомнили мне наши добрые друзья, неплохо было бы заняться ошибкой своей молодости. Насколько мне известно, сейчас она состоит в новой преступной группировке. — Во главе с другим шичибукаем. Что еще раз подтверждает, что использование этих крыс в своих интересах — самое лучшее применение, которое мы можем им найти перед тем, как уничтожить, — добавил Сакадзуки. Кузан не удостоил его даже взглядом. И уехал, не попрощавшись. Ночное небо отражалось в темных океанских волнах, бесконечная дорожка звезд ложилась под колеса старого скрипящего велосипеда. Кузан крутил педали, подставляя лицо встречному ветру. Потоки воздуха замерзали вокруг него, над его головой кружились мелкие снежинки. Приступов не было очень давно, и сейчас, в порыве раздражения, Кузан высвобождал силу просто так, выплескивая злость в океан. В мыслях всплывали давно забытые слова старого друга. «Ты и теперь будешь считать это справедливым?» Ответ пришел сам собой, но озвучивать его не хотелось. Вместо этого Кузан развернул велосипед. Заблудился, проспал, долго ехал, бывает. А если за это время Нико Робин успеет сбежать, значит, ей снова повезло. Она успела, но не совсем. Когда Кузан перехватил Нико Робин и ее новую команду во главе с внуком Гарпа, молодая женщина смотрела на него глазами напуганной до смерти маленькой девочки, и в голове Кузана все громче и громче звучали последние слова Саула. Он снова отпустил Нико Робин, позволив команде спасти и ее, и капитана. Внук Гарпа показал себя хорошим капитаном, способным принимать правильные решения. Удивительно для мальчишки его возраста. Кузан не влезал в семейные отношения Гарпа, но на вид его внуку не было и двадцати лет. Манки Д. Луффи был похож и на деда, и на отца, и все-таки — был совсем иным. Опасной стихией, притягивающей к себе и людей, и события. Он хотел, чтобы его видели, чтобы за ним следили. Хотел, чтобы неприятности сами приходили к нему. Любопытный тип, Кузан таких не встречал, наверное, никогда. Ему было интересно посмотреть, во что выльются приключения Манки Д. Луффи, хотя он даже представить себе не мог, что они встретятся так скоро и при таких обстоятельствах. Во время битвы в Маринфорде, мальчишка дрался самозабвенно, не жалея сил. Он весь был перебинтован, едва стоял на ногах и все равно сражался наравне с легендами морского мира, не считаясь со званиями, рангами и семейными узами. Он бежал через площадь к эшафоту, отбивая все новые и новые атаки, использовал хаки и все равно не смог. Кузан не жалел ни о смерти сына Роджера, ни о кончине Белоуса, но внука Гарпа ему было жалко. По-человечески, если отбросить все оговорки, цифры на листовке с его именем и тот хаос, который он устроил, чтобы добраться в Маринфорд и попытаться спасти своего брата. И все же позволить Манки Д. Луффи сбежать было нельзя. В погоне за ним Кузан почувствовал, как в первый раз за время битв в его крови бурлит азарт. Ледяные копья срывались с пальцев сами собой, белыми молниями ныряя в море. Когда субмарина все-таки скрылась в толще мутной воды, Кузан вдруг остановился и оглянулся. Сакадзуки смотрел на него в упор, и Кузан, впервые за все эти годы, не смог прочесть его взгляд. Они отправились на свой остров через несколько месяцев после битвы. После того, как Сэнгоку отдал тело Белоуса его команде, после того, как Манки Д. Луффи прозвонил в колокол на разбитой площади Маринфорда и после избрания новых шичибукаев. Вся кутерьма большой войны улеглась, оставив после себя рутину: пополнение рядов Дозора, похороны, выплата компенсаций, ремонт, наведение порядка в Новом Мире. Кузан с головой погрузился в хлопоты и вылазки к особо зарвавшимся пиратам. Времена дежурства на базе у Ред Лайн он вспоминал со светлой тоской — тогда сотня кораблей казалась большой цифрой. Сейчас счет шел на тысячи. Со смертью Ньюгейта эпоха пиратов не закончилась, а наоборот — только набрала обороты. Но все они, даже те, кто пытался претендовать на звание нового Йонко, были слабаками. Иногда Кузану случалось подраться несколько минут, прежде чем противник замирал ледяной статуей, но не более того. Их с Сакадзуки негласное соревнование продолжалось. Кузан лично отвозил своих пленников в Импел Даун, не передавая их другим флотилиям, особенно — подчиненным Сакадзуки. Тот ворчал, что пиратов давно стоило перестрелять заодно с шичибукаями. Кузан отвечал, что будь на то воля Сакадзуки, тот давно уже лично перебил бы всех на свете, включая неугодных ему дозорных и Мировое Правительство, если будут много выступать. — Да, конечно, лучше смотреть на все со стороны, качая головой и вздыхая, как это делаете вы с Борсалино, — голос Сакадзуки сочился ядом. Кузану хотелось хорошенько его треснуть. Сколько бы ни проходило времени, как бы ни менялись их отношения, Сакадзуки бесил его с неизменной силой. — Смерть не всегда решение, Сакадзуки, — вздохнул Кузан. — Иногда нужна дипломатия. — Дипломатия — путь слабаков. Сэнгоку молчал, слушая их спор в один из спокойных дней. Он выглядел осунувшимся, усталым и сильно постаревшим. При взгляде на него Кузан невольно задумывался, сколько еще он намерен оставаться на своем посту. Гарп подал в отставку сразу после смерти приемного внука, уплыл в Ист Блю и велел беспокоить, только если Роджер воскреснет из мертвых. Старая гвардия уходила, открывая дорогу новой эре. Кузан бы не хотел, чтобы она стала эрой правосудия Сакадзуки. Он вспоминал давние мысли о Дозоре Сакадзуки и понимал, что ничего не изменилось. Если Сакадзуки окажется на посту главнокомандующего, Кузану придется уйти. Он ехал к острову позади Сакадзуки, смотрел ему вслед и думал, что если будет нужно, — он убьет Сакадзуки, но не допустит, чтобы весь мир превратился в залитое застывшей лавой пепелище. Сакадзуки наверняка думал так же. Кузан вспоминал его обещание, когда целовал его, прижимался к нему, скользил ладонями по спине. «Перейди черту — и я убью тебя». Слова Сакадзуки звучали в его голове, пока они раздевали друг друга, нетерпеливо дергая дурацкие пуговицы. А ведь Кузан хотел в следующий раз прийти к нему в майке, но забыл за делами и разъездами. Он и так опоздал, приехал на месяц позже, когда уже начали проявляться первые предвестники приступа: обледенение пальцев по утрам, ком в горле, жжение в глазах от яркого солнечного света. Кузана не спасали уже даже темные очки, и он подумывал, не сходить ли по случаю временной передышки в исследовательский отдел. Вдруг они изобрели что-нибудь, не стреляющее и не убивающее всех подряд для разнообразия. Он не успел ни зайти к исследователям, ни даже отчитаться перед Сэнгоку. Сакадзуки ждал его в кабинете, сидел, закинув ногу на ногу, курил и читал бумаги, горой возвышавшиеся на столе Кузана. Пришел сказать гадость или соскучился — размышлял Кузан, стоя в проеме и готовясь услышать очередные мерзкие новости. Когда он закрыл за собой дверь, Сакадзуки медленно отложил папку и поднялся. А потом — посмотрел на него из-под козырька, как раньше, и Кузан пропал. Они целовались, вжимаясь друг в друга, и дотерпеть до острова казалось невозможным. Кузан остановился, тяжело дыша, прислонившись лбом ко лбу Сакадзуки. Воздух над их головами уже закручивался, бумаги со стола Кузана слетели на пол. Надо было навести порядок, принять душ после поездки, сказать что-нибудь, в конце концов, но Кузан лишь вздохнул и снова поцеловал Сакадзуки. В следующий раз прервал поцелуй уже Сакадзуки, заметив, что расхерачивание нового здания не простят даже им. Кузану почему-то не было смешно, но он все равно вышел из кабинета следом за Сакадзуки и доехал до острова, почти не приходя в сознание. «Это ничего не значит». «Перейди черту — и я убью тебя». Отзвуки голоса Сакадзуки из прошлого затихли, только когда Сакадзуки из настоящего с силой провел рукой по члену Кузана. В этот раз Кузан был сверху. Сакадзуки раскрывался под ним, поддавался его напору, принимал его в себя. Кузан плыл в жарком мареве желания, отключаясь от сомнений и мыслей, как бывало только с Сакадзуки. Оргазм рождался в солнечном сплетении, стекал в пах, щекотной дрожью прокатывался по позвоночнику. Все тело Кузана на мгновение расплавилось, растворилось в удовольствии. Сакадзуки выплеснулся ему на живот с тихим стоном, и Кузан улыбнулся, опускаясь на него. Шевелиться не хотелось, думать — не хотелось. Сердце Сакадзуки билось под рукой Кузана, удары отдавались болью в центре ладони. Кузан приподнялся на локтях и снова поцеловал Сакадзуки. Тот ответил, второй раз за день удивив Кузана. Они покинули остров лишь на рассвете, впервые проведя ночь вместе. А наутро Сэнгоку вызвал Кузана к себе и объявил о том, что намерен назначить его своим преемником. *** Когда-то процветавший зеленый остров Панк Хазард сейчас, после неудачного эксперимента одного из подчиненных Вегапанка, был пропитан ядовитыми парами. Кузан в очередной раз подумал, что не зря не доверял исследовательскому отделу. Если бы он продолжал принимать таблетки, на которые согласился когда-то по глупости, сейчас, наверное, сидел бы овощем в темной лаборатории и пускал слюни при виде мороженого. Глупые мысли перед боем не на жизнь, а на смерть. Первым и единственным настоящим среди тысяч споров и десятков драк между ним и Сакадзуки. Боем за место главнокомандующего, за будущее Дозора и новую эпоху. И все же — только между ними, всегда между ними. Как они и обещали: один — вслух, другой — про себя. — Мы с тобой знакомы уже двадцать лет, — зачем-то произнес Кузан, шагая за Сакадзуки по выцветшей сырой земле. — Поздравляю, — ответил тот, не оборачиваясь. Кузан вздохнул. — Не вижу смысла заходить дальше, какая разница, где начинать. Сакадзуки кивнул, не говоря больше ни слова. Кузан привык к этому, привык читать его по движению плеч или губ, привык узнавать о том, о чем Сакадзуки молчал, заглядывая ему в глаза. Привык слушать его дыхание. Он вспоминал, как они целовались в коридоре у кабинета Сэнгоку, и как он видел Сакадзуки во сне несколько лет. Как прикасались друг к другу в первый раз после церемонии повышения, и как всего неделю назад Сакадзуки, потерявшийся в водовороте возбуждения, насаживался на его пальцы. Все это уходило в прошлое навсегда, и Кузан не мог не задержаться на мгновение, лелея эти воспоминания. А потом весь его мир, все его существо затопил бой. Кузан перестал быть собой и превратился в холод и лед. Он перестал дышать, впервые отдаваясь своей силе полностью. Кузан отвечал на удары и атаковал сам, потом уклонялся, пропускал через себя потоки лавы и вновь заполнялся инеем. Сакадзуки, которого он знал, чьи прикосновения и поцелуи он помнил, уже не существовало. Вместо него была раскаленная магма, тягучими волнами заливавшая разрушенный остров. Они начали истощаться постепенно: сначала появились человеческие формы, затем, понемногу, стало возвращаться сознание. Кузан не мог сказать точно, сколько прошло дней. Время и пространство слились в бесконечные полосы алого и белого. Остров вокруг них был поделен на две части: жаркую лавовую равнину и ледяные горы. Кузан и Сакадзуки стояли посередине огромного кратера, медленно заполнявшегося морской водой. Она не доходила до их ног, испаряясь и замерзая, но все же вытягивала силы. До того, как один из них нанесет решающий удар, оставалось немного, и они оба это понимали. Кузан не мог сейчас сдаться. Он выдохнул, создавая ледяное копье и направляя его в сторону Сакадзуки. Тот коротко хохотнул, разбивая лед затянутым в перчатку кулаком. Кузан ненавидел эти его перчатки, но молчал. Он покачал головой, чувствуя, как наваливается усталость. Сакадзуки сделал выпад, Кузан уклонился, оцарапав новым копьем его скулу. Порез не затянулся мгновенно, и кожа окрасилась кровью. Сакадзуки прищурился и направил в сторону Кузану волну лавы. Плечо обожгло болью, Кузан пошатнулся, но устоял на ногах. В глазах темнело, правая половина тела слушалась с трудом, но Кузан не останавливался. Он шагнул вперед, не глядя, не думая, весь превращаясь в ледяные иглы. Сакадзуки с гортанным рычанием ринулся на него, не обращая внимания на порезы. Кузан боролся, сосредоточив всю силу фрукта на остриях, не отступал, даже когда ноги перестали держать. Лед трескался с противным громким звуком, эхом отдававшимся в голове Кузана. Краем уплывающего сознания, он видел, как нависает над ним Сакадзуки, как капает с его кулаков магма. Видел, как искажается его лицо и кривятся губы. Потом наступила темнота. *** Он очнулся в луже морской воды. Все тело налилось тяжестью, пошевелиться казалось невозможным, но Кузан заставил себя двигаться. Он не тонул, пока. Он чувствовал прохладу льда под пальцами, когда медленно, сантиметр за сантиметром преодолевая лед и разливавшуюся по крови слабость от воды, уходил из кратера. Кузан оскальзывался, сползал вниз и снова поднимался. Он выжил, чертов Сакадзуки остановился в последний момент. От осознания этого Кузана тошнило. Никогда еще он не чувствовал себя настолько беспомощным. Наверное, это и есть проигрыш. Настоящий, без оговорок. Такой, где нельзя сказать «это ничего не значит». Наверху стало легче, и Кузан наконец позволил себе отключиться. Он не знал, сколько прошло времени прежде, чем он снова пришел в себя, смог подняться, оглядеться. Его одежда была разорвана, на груди и животе ярко-розовыми пятнами расцвели ожоги. Шрамы в напоминание о Сакадзуки, которые останутся с ним до самого конца. Левая нога была раздроблена, пульсировала болью — отголосками того, что он чувствовал, когда открывал глаза в прошлый раз. Кузан сосредоточился и медленно, осторожно заполнил пустоту льдом. Боль приутихла, и он снова закрыл глаза. Сон — лучшее лекарство, и теперь у него есть на это все время мира. Его старый велосипед, оставленный в лодке у Панк Хазарда, пережил и десятидневную битву с Сакадзуки, и последующие штормы, вызванные изменением климата на острове. Было странно садиться на него после боя, когда нога еще плохо слушалась, но постепенно Кузан освоился. Он вернулся в Маринфорд только затем, чтобы подать прошение об отставке. Чернила впитывались в бумагу слишком быстро, рука будто сама собой скользила над листом, выводя формулировку заявления. Кузан поставил подпись, не чувствуя ни сомнений, ни сожалений. Долгие годы назад, принося свою первую присягу, курсант Кузан думал, что все будет по-другому. Он будет служить на благо Дозора верой и правдой, защищать порядок и с честью носить плащ с надписью «Справедливость». Реальность оказалась далека от ожиданий. Адмирал Аокидзи имел за плечами годы успешной службы, боевые операции и награды. Шрамы, воспоминания и врагов. Друзей, подчиненных, коллег и отдельно взятого Сакадзуки. Весь этот багаж оставался в свежеокрашенной башне Маринфорда, а Кузан уходил в море, но теперь уже без миссий, заданий и целей. Свободный, как те, кому он когда-то давно завидовал, разгребая горы отчетов и докладных записок. Борсалино только покачал головой, когда Кузан заглянул к нему пропустить по стаканчику, как в старые добрые времена. - Вы оба слишком далеко зашли, - тихо сказал он. Кузан не ответил. Ему казалось, что они с Сакадзуки с самого начала не имели другого выбора, кроме как решить все в последнем бою. А что касается результатов этого боя, то везение, как и справедливость, зависит от того, с какой точки зрения посмотреть. Заходить на следующее утро к новому главнокомандующему, чтобы попрощаться, Кузан счел излишним. Он собрал вещи, привычным жестом закинул рюкзак на плечо и, порывшись в ящике теперь уже не своего стола, выудил оттуда баночку с таблетками. На первое время хватит. Потом он разберется. Кузан бросил последний взгляд на белую башню Маринфорда и покатил, куда глаза глядят. Тонкая ледяная дорожка трескалась за его спиной, морская вода пробивалась на поверхность быстрее обычного. А может — Кузан сам сделал лед таким хрупким. Чтобы не оставалось обратного пути, больше ему не нужного. Кузан не верил в совпадения и потому совсем не удивился, когда около Сабаоди перед его велосипедом упала тень старого друга. — Слышал, ты покинул доблестные ряды Дозора, — обронил Драгон, разливая по рюмкам саке. Кузан не ответил, глядя вдаль. Солнце, садившееся за горизонт, было кроваво-алым, слишком похожим на раскаленную лаву. «Ты и теперь будешь считать это справедливым?» — прозвучал в голове голос Саула. — Ты и теперь не передумаешь насчет правосудия? — спросил Драгон. Кузан ждал, когда разговор дойдет до этого. — Я инвалид, — медленно произнес он и улыбнулся. Драгон ответил такой же улыбкой. Они разошлись, пожав друг другу руки. Кузан знал, что это не последняя встреча и не последнее предложение от Драгона. Тот жаждал заполучить его в ряды революционной армии, но Кузан до чертиков устал от справедливости. Какой бы она ни была. Таблетки кончились через три года. Кузан думал, что битвы на Панк Хазарде хватит лет на пять как минимум. Видимо, он переоценил себя и свои силы. А заодно — силы Сакадзуки. Кузан не особо надеялся, но несколько раз, еще до того, как истощились запасы таблеток, проезжал мимо «их» острова в обычное время встреч до того, как Сакадзуки объявил о решении перенести базу Дозора в Новый мир. Кузан пожал плечами и смял газету с «сенсационной новостью». Комок бумаги мгновенно покрылся инеем. Сакадзуки умел быть упрямым, когда хотел чего-то или не хотел. И сейчас он показывал, что не хочет видеть Кузана никогда. Что ж. Кузан был к этому готов. И именно поэтому, когда холод стал нестерпимым, он отправился туда, где хотел, чтобы все закончилось. Маленький, покрытый мелкими кратерами и снежными заносами остров неподалеку от Маринфорда встретил Кузана тишиной. Кузан прислонился к высокому камню, закрыл глаза и принялся насвистывать матросскую песенку. Очень старую и очень прилипчивую. Он замерзал. Лед холодил спину и плечи. Падающий сверху снег остужал лицо. Пальцы на ногах окоченели и не слушались. Он с трудом поднял руку, рассматривая, как переливаются на солнце обледеневшие ладони. Яркие блики слепили глаза, и Кузан снова прикрыл их, надеясь, что просто уснет сейчас, и все закончится. Что он станет последней статуей, созданной фруктом Хиэ Хиэ. Сон, преследовавший его долгие годы, все-таки превратится в явь. Давно пора было. Солнечный свет померк, но в тени холод почему-то ощущался не так сильно. Наверное, Кузан привык, или за ним наконец-то пришла смерть. От смерти пахло пеплом и исходило тепло. Она презрительно хмыкала, склонялась над ним, сжимала ладонь в ладони и хрипло материлась. Прямо как Сакадзуки в молодые годы. Кузану захотелось улыбнуться. Он с трудом приподнял веки и столкнулся взглядом с Сакадзуки. Повзрослевшим, изменившимся, со шрамом на скуле и дурацкой бородкой. Она ему даже шла. Ему все шло с точки зрения уплывавшего сознания Кузана. Он снова закрыл глаза. Смерть ему нравилась. — Очнись, идиот! — горячие пальцы скользнули по щеке, легонько стукнули. Дыхание опалило губы. Тепло затопило Кузана, словно его окунули в горячую ванну. В каком-то смысле так и было: Сакадзуки накрыл его собой и согревал, прогоняя лед. Холод не сдавался, не хотел оставлять тело и разум. Сакадзуки ругался, скользил руками по плечам и бокам, прижимался губами к лицу и снова ругался. — Упрямый придурок, решил заморозить себя до смерти. Я не для того оставил тебя в живых, чтобы гоняться за тобой потом по всему Гранд Лайну, мать твою. — А для чего? — Кузан закашлялся, приходя в себя. Происходящее вдруг стало реальностью, по телу прошла дрожь то ли от холода, то ли от возбуждения. — Я обещал убить тебя, когда ты перейдешь черту, помнишь? — Сакадзуки навис над ним и раздраженно скривился. Кузан рассмеялся и ответил на поцелуй.