Желания

Некоторыми вещами просто хочется обладать. Умом можно понимать, что предмет интереса не нужен и даже опасен, но желание не исчезает – оно накапливается, притворяется уснувшим, таится где-то в темноте, но не уходит. В мире Маги Широ нет места желаниям. Он изживает их как злейших врагов. Желания ослабляют, он в этом уверен. Желания, будто медленный яд, приводят к немощности и смерти. Он много раз видел, как гибнут люди в погоне за сексом, деньгами или славой, и не собирается становиться одним из них. Когда на корабле появляется Хиномия, первое, что Маги чувствует к нему, это неприязнь. Он не может обосновать свои ощущения ничем, кроме инстинктивной недоверчивости, которую испытывает ко всем новоприбывшим, но с Хиномией все иначе. Он кажется странным, и Маги сразу сообщает майору о своих подозрениях, но тот не выглядит обеспокоенным – только отмахивается беззаботно, пуская все на самотек. Новенький обживается. Маги гоняет его по мелким поручениям, а Йо достает из простой вредности. Момидзи только пожимает плечами и удивленно поднимает брови: – И что вы так к нему привязались? – Бесит, – бурчит Йо. Маги не произносит ни слова – его молчаливость дает ему некоторую свободу. К примеру, свободу не объяснять своих поступков. Когда майор впервые сбрасывает Хиномию в бассейн, сухую смену одежды для новичка поручают найти Маги. Он не в восторге, но исполняет приказ. При приближении Хиномии Маги кажется, что в его череп пробираются металлические сверла. Боль ослабевает, когда расстояние увеличивается, но совсем не проходит. Из-за нее Маги не сразу замечает другое чувство: вожделение. Он смотрит на то, как Хиномия стаскивает с себя мокрую водолазку, как обнажается уязвимая спина и узкая талия, как показывается из-под сползшего пояса штанов ложбинка меж ягодиц, и не может отвести взгляд. Он хочет увидеть, он хочет впитать, запомнить каждую линию этого тела. Давление поднимается вместе с гулом дурной крови в висках, над верхней губой проступает пот, а сила всех подавленных ранее желаний словно соединяется в одном – обладать. Ни о чем не подозревающий Хиномия отбрасывает в сторону водолазку и тянется к ширинке штанов. Звук расстегивающейся молнии кажется оглушительно громким, как и дыхание, вдруг ставшее тяжелым и прерывистым. Маги хочет подойти ближе, сковать, заломить светлокожие запястья, оставляя на них синяки и царапины – знаки принадлежности, – уткнуться носом в изгиб шеи и схватить зубами окруженное колечками мокрых волос ухо. Вместо этого он смотрит, как Хиномия снимает штаны, как неловко пошатывается, запутавшись в мокрой одежде, и едва не валится назад, прямо на замершего в странном оцепенении Маги. Он мог бы подставить руки, поймать Хиномию и осуществить хоть часть своего желания, прикоснувшись, но каким-то чудом он сдерживает себя. Теперь Хиномия обнажен. Он вытирает воду махровым гостиничным полотенцем и оборачивается, а Маги спешно отводит взгляд, и, увидев свое отражение в зеркале, радуется тому, что глаза у него темные, почти черные: иначе зрачок, затопивший радужку, выглядел бы куда заметней. По шороху одежды Маги понимает, что Хиномия облачается в его вещи, и от этого возбуждение становится почти невыносимым. Боль от приближения к новичку отрезвляет, и Маги почти благодарен судьбе за то, что она одарила Хиномию такой примечательной способностью. Спустя три дня майор дарит новенькому ограничитель, который сводит на нет головные боли в присутствии Хиномии, делая его присутствие приемлемым для всех, кроме Маги – желание по-прежнему снедает того изнутри. Он не понимает, почему снова и снова застает себя за мыслями, которые никак не может контролировать. Как бы старательно он ни гнал от себя похоть, она стремительной гончей настигает его, оседая жаром на коже и тяжестью в паху. Снова и снова, прожигая взглядом затянутую в красную куртку спину, Маги может только радоваться удивительной невнимательности новичка. Маги видит, как он пожирает глазами Момидзи, растянувшуюся на шезлонге, и откуда-то из солнечного сплетения поднимается темная, мутная злоба, вязкая, как нефть. К Момидзи Маги всегда относился, как к сестре, и за те шальные взгляды, что бросает на нее Хиномия, его хочется ударить, до крови разбив губы, а потом – поцеловать, чтобы он не смел больше ни на кого смотреть так. Но желание приходится сдерживать. Оно становится все более сильным, все более разрушительным, набирает обороты, как шторм, и грозится вот-вот выйти из берегов. Маги засиживается за работой допоздна. Он выключает компьютер и идет на мировую со своим возбуждением. Рубашка давно расстегнута – жарко; пальцы пробегают по напряженному прессу, доходят до пояса брюк и медленно приспускают их. Маги откидывается в рабочем кресле и с мягким стоном закрывает глаза. Хиномия в его воображении уже обнажен. Он в меру строптив, но послушно прогибается под чужим весом. В мечтах им не нужны прелюдии. Хиномия едва ощутимо дрожит и вздрагивает, когда Маги проникает в него пальцами, почти сразу начиная движения: он так долго ждал, он так хочет, что не может терпеть. Призрачный Хиномия становится на колени, упираясь локтями и головой в пол, и смотрит на Маги разноцветными глазами из-под спутанных волос. Он покорно раскрывается навстречу, и Маги сжимает член сильнее, представляя, каким узким Хиномия должен быть. Даже в своих мыслях Маги не может сдержаться: он наваливается сверху, приникая как можно ближе, и вбивается в Хиномию, одной рукой притиснув к себе за талию, а другой закрывая рот, чтобы стоны не разнеслись по кораблю в ночной тишине. Движения становятся все быстрее, и Маги изливается себе в ладонь, запоздало ощущая привкус крови на языке, и отнимает руку от своих губ. Он дышит тяжело, едва проталкивая в легкие влажный солоноватый воздух, и изумляется запоздало вернувшимся звукам: в его дверь стучат. Маги встает, чувствуя тревогу и неуместный стыд: в конце концов, кому какое дело, чем он занимается у себя в каюте по ночам? За дверью он ожидает увидеть кого угодно, но не Хиномию. При взгляде на него становится ясно: чувства, обуревавшие Маги, никуда не исчезли. Его желание – это огромный, смертельно голодный зверь, который готов наброситься на своего хозяина, если тот не кинет ему кость. Маги не удалось ни приручить, ни задобрить этого зверя, только раздразнить его аппетит еще сильнее. Хиномия сверлит Маги мрачным взглядом исподлобья и проходит в каюту, отталкивая его с пути. Он хватается за край водолазки и неловко стягивает ее, бросая на пол, совсем как в прошлый раз. Маги удивленно поднимает бровь, а Хиномия впервые смотрит ему прямо в глаза, и Маги видит в них отражение своего желания. Как можно было быть таким слепым и не замечать, что оно взаимно? Маги не понимает. Он делает шаг вперед и впивается в сжатые губы Хиномии, который охотно раскрывается ему навстречу. Они целуются так, будто вот-вот расстанутся навсегда, так и не утолив скребущую изнутри жажду. В ход идут языки, зубы, глухо клацающие при соприкосновении. Поцелуй получается грубым и мокрым, но прекратить его до того, как в полыхающих легких закончится воздух, выше человеческих сил. Когда они на секунду отрываются друг от друга, губы обоих окровавлены, но никто не жалуется. Хиномия дышит неглубоко и часто, он трясущимися пальцами расстегивает брюки Маги и чуть слышно шипит, чувствуя, как сильные ладони сминают его ягодицы, проходятся по спине, плечам, шее. Он становится на колени и облизывается пошло, глядя прямо в черные от возбуждения глаза, и произносит: – Обойдемся без прелюдий. Маги кивает, окончательно сдаваясь поглотившей его похоти. Он собирает в кулак растрепанные каштановые локоны, и, чувствуя, как член погружается во влажную теплоту рта, решает, что поддаваться своим желаниям иногда не так уж плохо.