История воздержания

Колокольчик мелодично звякнул над дверью, приглашая посетителя внутрь, и Гинтоки, довольно уверенно зашел в тату-салон. Полумрак окутал его со всех сторон, и, забивая дыхательные пути, непривычно душный воздух ударил в нос. Странное чувство, будто кто-то пристально смотрит в затылок, заставило обернуться. Сначала было темно, но спустя пару секунд, глаза попривыкли, и Гинтоки чуть не поседел, хотя этого все равно никто бы и не заметил – с полки рядом с дверью на него пристально смотрели два больших синих глаза. Казалось, будто глаза эти повисли в темноте, не имея хозяина – словно улыбка Чеширского Кота. – Привет, – неуверенно произнес Гинтоки и как загипнотизированный сделал шаг назад. Кот вытянулся, широко зевнул и неторопливо встал, продолжая смотреть на Гинтоки. Еще один шаг – и кот, выгнув спину дугой, угрюмо зашипел. – Какое дружелюбное создание, – усмешка вышла нервной и натянутой. – Добро пожаловать в “Шинсенгуми”, данна, сегодня только я смогу быть вашим консультантом. Зачем пришли? Соскучились по боли? – голос тягуче обволакивал Гинтоки со всех сторон, разгоняя полумрак. – Симпатичное животное, – пропустив слова мимо ушей, бросил Гинтоки и обернулся. – Вы его где отрыли? – Это все Кондо-сан. Хиджиката в отъезде, так он пару дней назад притащил эту вшивую тварь с улицы, и сказал, что он будет жить с нами. Я пытался пару раз забыть его в соседнем квартале, но он все возвращается и возвращается, – Окита потянулся и стащил повязку. – Так что от безысходности я придумал ему имя. Тоши-чи. – Оу, я смотрю, ты тоже к нему привязался, – Гинтоки ехидно ухмыльнулся. – А он на посетителей не кидается? Когда я зашел, он на меня нашипел! – он обличительно ткнул в кота, свесившего с полки длинный пушистый хвост и нервно им подергивавшего. – Он на всех шипит. Зубы, наверное, лишние, – Окита выглядел привычно-сонным, и голос его звучал гнусаво, царапая мозг дрожащими согласными. Но Гинтоки не мог отвести взгляд от того, как небрежно он облокотился на стойку, балансируя на краешке высокого стула. Казалось, вот сейчас упадет и ударится головой о столешницу – завораживающее зрелище. – Только не говорите, что пришли просто поглазеть на меня! Это, конечно, лестно, но денег мне за это никто не заплатит. – А если бы платили, ты бы предоставлял подобного рода услуги? Окита-кун, я был о тебе более высокого мнения, – Гинтоки наклонился вперед и уперся локтями в локти Окиты, опустил подбородок на скрещенные пальцы и ухмыльнулся. – Вообще, знаешь, я люблю смотреть. – Никогда не сомневался, что у вас извращенный мозг, данна. – Окита провел языком по нижней губе, исподлобья глядя в глаза Гинтоки. – Они ждут вас. Я уже подготовил все необходимое, – он мотнул головой в сторону, и Гинтоки обратил внимание на лежащие под стеклом стойки украшения. Металлические кольца и штанги матово поблескивали, их тяжесть Гинтоки мог почувствовать, даже не касаясь. Спрыгнув на пол, Окита качнулся и сделал разболтанный шаг в сторону зала. – Вы же не передумали? – Передумаешь тут, – буркнув едва слышно, Гинтоки двинулся следом. На столе рядом с креслом лежали скальпели, зажимы, иглы. Если бы не Окита, Гинтоки плюнул бы на все и дал деру. Но позориться не хотелось, тем более перед тем, кто мог пустить слухи по всему городу и окончательно оставить Йорозую без работы. – Присаживайтесь, данна, – потянувшись, бросил через плечо Окита и скрылся за перегородкой. – У тебя выпить не будет? – Нельзя, вы же не хотите заляпать здесь все кровью: потом еще и мыть придется. Вам теперь дня три нельзя будет ни капли! – Мне кажется, тебе эта мысль доставляет удовольствие, – буркнул Гинтоки с отчаянием и стянул футболку, внимательно прислушиваясь к шуму воды – Окита мыл руки. Без одежды было прохладно. Неизвестно откуда взявшийся легкий сквозняк заставил Гинтоки поежиться от пробежавших по спине мурашек. Опустившись в кресло, он провалился в мягкую спинку, закрыл глаза и сделал пару глубоких вдохов. Он не боялся боли – скорее, сама обстановка была нервирующей: больничная атмосфера и запах стерильного помещения крутили живот, а зубы вдруг перестали попадать друг на друга. – Эй, Окита-кун, дай хотя бы просто воды! Что-то во рту пересохло! – Гинтоки приоткрыл один глаз и посмотрел прямо перед собой. Окита в хирургической маске склонился над ним и внимательно рассматривал голую грудь. За водой он явно идти не собирался. Взял пальцами напряженный от холода сосок и оттянул, нахмурился и повторил процедуру. Гинтоки поерзал в кресле, стараясь держаться за подлокотники. – Эй, ты хочешь оторвать его, что ли? – Тшшш, – Окита приложил палец к губам Гинтоки, взял со стола кусок ваты и обмакнул его в бесцветную жидкость. “Что это?” – хотел спросить Гинтоки, но поперхнулся собственным вопросом – легкое жжение прокатилось по груди. Пальцы Окиты приятно контрастировали с ним. Даже сквозь перчатки они были холодные – почти как воздух вокруг. – Давай уже, не тяни! – Гинтоки мотнул головой, ударяясь затылком об изголовье. – Данна, разве вас в детстве не научили терпению? – Окита взял зажим и обхватил им сосок, заставив Гинтоки шумно выдохнуть сквозь сжатые зубы и уставиться вверх. Прокол – быстрый, незаметный, занял меньше секунды: Гинтоки даже дернуться не успел, не заметил, как игла вошла и вышла сквозь нежную кожу, протянув за собой кольцо. Капля крови выступила поверх металлической штанги, но Окита, смахнув её, быстро завернул шарик. – Холодно, – Гинтоки сжал ручки кресла с такой силой, что те жалобно хрустнули, а Окита тем временем прихватил второй сосок и ввел иглу. На этот раз не так быстро – двигаясь медленно, он смотрел в глаза Гинтоки и, кажется, улыбался. – Тебе это доставляет удовольствие? Да? Гребаный садист, – Гинтоки вытянул пальцы ног, стараясь расслабиться. – Выборочно, – сережка, входя в прокол, приятно тянула кожу. Крови не было, металл быстро нагрелся, и непривычная тяжесть в сосках кружила голову. Запахи стали острее, но уже не раздражали. Гинтоки вжался в спинку и уставился в потолок – тот слегка кружился перед глазами, по белой штукатурке расходились волны, и тягучий голос Окиты таял на коже. – Данна, у вас стоит, – Окита обхватил рукой в резиновой перчатке член Гинтоки и больно сдавил. – Лучше колоть неэрегированный член, иначе будет много крови. – Нахуй кровь, – язык не слушался, лежа во рту бесполезным куском мяса, и пальцам ног, которые Гинтоки все еще тянул вперед, было невероятно холодно. – Ну а я о чем. Именно там она и будет. Постарайтесь успокоиться, – он смотрел на Гинтоки сверху вниз, прищурив правый глаз. – Я проголодался. Не посидите пока тут? – он мазнул большим пальцем по головке и отнял руку – его пальцы, кажется, дрожали. Хотя, возможно, это дрожал воздух вокруг разгоряченного тела Гинтоки. Окита бросил маску в мусорное ведро вслед за перчатками, ногой пнул дверь и вышел из кабинета. На Гинтоки обрушилась глухая тишина. Грудь онемела – от сосков исходило легкое покалывание, и тянущее чувство волнами прокатывалось по телу. Шевелиться не хотелось, но напряженный член горел и пульсировал – рука сама потянулась к нему. Что-то легкое и пушистое скользнуло по лодыжке, будто лаская, и Гинтоки, свесившись, посмотрел вниз. Комната все еще плыла перед глазами, но эйфория начала постепенно испаряться вместе с выступившим потом. Рядом с креслом, обмахиваясь хвостом, сидел Тоши-чи и пристально смотрел на Гинтоки – во взгляде читалось осуждение. – Ну а чего ты хотел. Взрослым мужчинам иногда приходится позаботиться о своем потомстве, – голос прозвучал слишком громко, и кот вздрогнул, вспушив шерсть на загривке. – А ты вообще извращенец. Нечего подглядывать. Кот отвернулся и пошел в обратную сторону, на прощание еще раз мазнув по ноге кончиком хвоста. Гинтоки выпрямился в кресле, потягиваясь и разминая мышцы – одно неосторожное движение вызвало острый укол в районе соска. Возбуждение спало, Гинтоки остался совсем один. Он коснулся груди, провел пальцем под сережкой, слегка зацепившись ногтем за шарик, и зашипел, губы сами собой растянулись в улыбке. Наконец-то. Окита вернулся с улицы, разрумянившись от холодного воздуха и довольно улыбаясь. Он принес с собой пару булочек с мясом и клубничный шейк, от запаха которого у Гинтоки закружилась голова. Ему нестерпимо захотелось присосаться к торчащей из крышки трубочке и ощутить на языке мягкую прохладу. – Это награда, – Окита поставил стакан на стол и отошел за шторку – переодеться и вымыть руки. – Сразу после прокола. – Давай это лучше будет поощрением? – Гинтоки спустил ноги на пол и уже шагнул к столу, когда Окита вышел из-за загородки, поправляя резиновые перчатки. – Данна, сядьте в кресло. Иначе мне придется вас связать и самому выпить шейк. – Изверг. Садист! – Гинтоки вернулся на место, послав шейку прощальный поцелуй. – Жди меня. На этот раз Окита не стал затягивать. Обработав головку члена, он вскрыл упаковку с иглой – Гинтоки старался не смотреть, как поблескивает острие под ярким светом лампы, но выходило не очень. Окита будто специально демонстративно повертел иглу в руках, обхватил член рукой и оттянул крайнюю плоть, освобождая головку. – Потерпите, данна, будет больно, но совсем недолго, – нащупав уздечку, он надавил сильнее, прощупывая член изнутри. Пальцы у него все еще были холодные, и Гинтоки заметил маленькую капельку пота на виске – кажется, Окита тоже нервничал. Игла вошла в уретральный канал, и Гинтоки задышал чаще – больно пока не было, только распирающее чувство внутри члена, да совершенно несвоевременное желание отлить смешались где-то внизу живота. Хотелось дернуться, но совсем не хотелось лишиться члена, так что он лишь скрипнул зубами и со свистом втянул в себя воздух. Секунды тянулись, будто под кислотой. Гинтоки мог бы поклясться, что его собственное сердце совершило оборот вокруг солнца, пока игла проходила до нижней части головки, но Окита не выдержал бы вечность, стоя на коленях. Яркая вспышка – игла вышла наружу, и по члену вниз заструилась кровь – горячая и щекотная, она стекала на яйца, и Гинтоки казалось, что так она будет течь вечно, сосредоточившись на этом ощущении, он не заметил, как Окита продел сережку и застегнул её. Пришел в себя Гинтоки только от звона иглы, упавшей в ванночку для использованных инструментов. – Ебать, – внезапно к Гинтоки вновь вернулась способность дышать, и воздух опьянил его, каждый вдох казался слишком сладким, и легкие распирало примерно так же, как член. – Вот ебать вам будет нельзя около месяца, – меланхолично заметил Окита и взял со стола бутылочку с хлоргексидином. – Осторожно, сейчас будет холодно. Он смыл кровь, мягко обводя член. Только рядом с сережкой замер, помедлил секунду и повернул её, заставив Гинтоки взвиться в кресле. – Ты что творишь! Больно же! Это же мой драгоценный Гин-сан младший! – Я просто поправил украшение, чтобы вам удобнее было, – Окита усмехнулся и выкинул в мусор салфетки и перчатки. – Ха, как же! – Гинтоки встал с кресла, но земля вдруг качнулась и почти ушла у него из-под ног, накрывая все вокруг темнотой. Странно – было ведь совсем не больно и даже почти не страшно. Его взяли за плечо и помогли сесть обратно, а Гинтоки все никак не мог избавиться от оглушающего чувства нереальности происходящего. – Ну что же вы так резко встаете, данна, – голос Окиты звучал словно издалека, пробиваясь сквозь плотную завесу продезинфицированной ваты. Гинтоки сосредоточился на нем и качнулся обратно в реальность. – Награду мне, – пробормотал он, удерживая землю за ручку операционного кресла. Шейк, родной и любимый, оказался в руках. Стаканчик уже запотел и приятно холодил разгоряченную кожу, а содержимое упруго проминалось внутри. – Мммм, райское блаженство! – кусочки клубники буквально таяли на языке. – Повязку сами сделаете или мне заглянуть вечером? – Окита стоял, прислонившись к тумбочке с инструментами, и смотрел на Гинтоки исподлобья – сытым, удовлетворенным взглядом, буквально облапывая его. – Загляни, почему бы и нет. Вдруг я сделаю что-то не так, и с моим красавчиком случится беда. В конце концов, ты это затеял, ты и разгребай, – Гинтоки пожал плечами, с шумом высосал остатки коктейля и, смяв бумажный стаканчик, кинул его в мусор. Когда он выходил из салона, Тоши-чи смотрел ему вслед практически одобрительно – кажется, был рад, что тот наконец свалил. Окита завел привычку приходить каждый вечер. Оставляя ботинки в коридоре, он стягивал куртку в кухне, садился за стол и смотрел, как Гинтоки занимался своими делами: спит, читает “Джамп”, разговаривает с Кецуно Аной. Иногда это раздражало. Кагура привыкла раза с четвертого – перестала нарываться на драку и даже не выходила из комнаты, только бросалась ехидными комментариями, не отрываясь от вычесывания Садахару. – А у Чайны, кажется, начал расти мозг, – зевая, Окита утыкался носом в кружку с горячим кофе и довольно жмурился, глядя в круги на поверхности, появлявшиеся от его дыхания. У Гинтоки не хватало терпения высидеть под его пристальным взглядом. – Тебе домой не пора? – и вопреки своим словам, он открывал глаза, откладывал “Джамп”, выключал Кецуно Ану и шел в свою комнату, увлекая Окиту за собой – будто намагниченный, он тащился следом, даже если был совершенно вымотан. Гинтоки, раздевшись, ложился на футон и представлял себя жертвой – вытягивался во весь рост и старался безразлично смотреть в потолок. С каждым днем сдерживаться становилось все сложнее – не только ему, но и Оките, наблюдать за которым было истинным наслаждением. Они не касались друг друга без крайней необходимости – на всякий случай, чтобы избежать лишнего искушения, поэтому, когда Окита промывал проколы, Гинтоки старался не дышать. Вспухшие поначалу соски, с каждым днем становились меньше, возвращаясь к нормальному размеру, и теряли гиперчувствительность. Иногда Гинтоки жалел, что сделал все три прокола сразу – как, должно быть, кайфово было бы трахаться, когда каждый толчок отзывался бы покачиванием колец. – Данна, вы не о том думаете, – Окита обхватил член Гинтоки ладонью и коснулся большим пальцем головки. Больно уже совсем не было. Тонкий носик аппликатора коснулся уретры, и жидкость капля за каплей потекла внутрь. Гинтоки зашипел от чувства заполненности, и почти пропустил мимо ушей вздох. Заметил только потому, что щеки Окиты зарделись – со стороны это смотрелось диковато. Окита ведь не умел краснеть. Не умел ведь? – Я мог бы отсосать тебе, – задумчиво протянул Гинтоки, касаясь колена Окиты, но тот тут же отдернул его, неловко качнувшись и пролив хлоргексидин на пол. – Данна, мы же договорились – никакого секса. Не хочу портить праздник ни себе, ни вам. Осталась всего неделя. Чертова неделя – время и так тянулось слишком медленно, особенно когда Окита был рядом – он словно специально смотрел этим своим безразлично-похотливым взглядом, дышал тяжело и прерывисто, разгоняя круги похоти в груди Гинтоки. У Окиты был его собственный член, который он мог дрочить сутки напролет, а у Гинтоки – свой, но дрочка уже не приносила удовольствия – просто механическое действие, скорее обязанность – как спать с нелюбимой женой. – У тебя совершенно нет сердца, – напряженные мышцы ныли, не имея возможности расслабиться, и даже прикосновения холодной и мокрой ваты приносили удовольствие. Гинтоки ждал, лежа на футоне, напряженный член подрагивал, и смазка влажно блестела на шарике кольца. Смазка просто сочилась, намекая, что её уже слишком много – внутри Гинтоки слишком много возбуждения. Еще неделя без секса. Назначенный день был отмечен в календаре красным, отмечен красным в голове Гинтоки. И улыбка – сумасшедшая, дикая улыбка никак не сходила с губ – Шинпачи даже забеспокоился, все ли в порядке и не нужна ли помощь. Гинтоки только отмахнулся. Он не мог спать, не мог читать “Джамп” и не мог разговаривать с Кецуно Аной. Все его тело колотила непрекращающаяся дрожь – какое-то чудовищное предвкушение, которое разрывало грудную клетку и мешало нормально дышать. Стрелки часов перемещались по циферблату чудовищно медленно, нарезая оставшееся время на тонкие слайсы и вкладывая их в руки Гинтоки. Когда к ним зашел посетитель, Гинтоки не выдержал. Оставив Кагуру наливать чай, он накинул кимоно и вылетел на улицу – ноги сами несли его, каждый шаг отдавался вибрацией где-то внутри, где должен был быть живот. – Данна, – удивленно и немного рассеянно поприветствовал его Окита, отвлекаясь от коробки с новым товаром. – О, Гинтоки-кун! – из кабинета вышел Кондо. Кондо появлялся в салоне крайне редко, предпочитая проводить время рядом с домом Шинпачи. Окита рассказывал, что тот, кажется, запал на Отаэ. Гинтоки прислонился к косяку плечом, напряженный и опасающийся любого прикосновения, он ощетинился на мир, но предательская улыбка выдала его. – Привет! Какими судьбами? Пришел сделать себе интимный пирсинг? – Кондо подмигнул ему и похлопал по плечу, даже не догадываясь, насколько же был прав. У него была дьявольская интуиция, от которой Гинтоки порой становилось жутко: как-то раз Кондо пошутил про их отношения с Окитой. – Ну что вы, горилла-сан, я всего лишь заглянул узнать, не делает ли какая-нибудь симпатичная девочка себе татуировку, – охрипший голос выдавал его с головой, а Окита, как назло, скрылся в подсобке. – Ты вовремя, – Кондо улыбнулся и заговорщицки подмигнул ему. – Как раз вернулся Тоши, набивает тату симпатичной блондинке. Кондо взял его за руку и позволил заглянуть в комнату. В кресле лежала Са-чан. В руках она держала свои очки – значит, Гинтоки мог не опасаться, что она его увидит. Перед ней на низком табурете сидел Хиджиката. Занятый работой, он тоже не заметил случайных свидетелей, и Гинтоки удалось, высвободившись из крепкой хватки Кондо, сделать пару шагов назад. – А как он относится к появлению у вас… Тоши-чи? – Гинтоки поискал взглядом кота, но в обозримом пространстве того не оказалось. – О, они подружились! Правда, подрались пару раз, но подружились. Дружба между Хиджикатой и котом – это самое дикое, что мог бы представить себе Гинтоки, но это, как ни странно, немного отвлекло его. Отвлекло ровно до тех пор, пока не вернулся Окита. Он раскраснелся, таская коробки, и волосы растрепались – Гинтоки совсем не думал о коробках. Гинтоки думал о том, что кольцо, упираясь в ширинку, входило глубже. Он был насквозь пропитан вожделением, и скоро белье тоже будет им пропитано. – Я закончил, Кондо-сан. Можно сегодня уйти пораньше? – вопрос повис где-то между Окитой и Гинтоки, их взгляды пересеклись, и воздух заискрился, но Кондо этого, кажется, не заметил – вновь повернулся к двери, подглядывая за работой Хиджикаты. – Да, конечно, – он говорил шепотом, но слова его гремели в ушах Гинтоки. У них времени было в обрез – еще немного, и Гинтоки, не выдержав, припер бы Окиту к стене ближайшего дома. Слабость в коленях – признак приближающейся старости или лав-отеля. Их хватило ровно до конца коридора. Дверь номера Гинтоки открывал, вжимаясь в Окиту, и тот был не против. Щелкнул замок уже после того, как Гинтоки подхватил Окиту, вздернул вверх, и тот обхватил ногами его талию. Они столкнулись зубами – больно вцепились в губы друг друга, прокусывая до крови. Гинтоки опрокинул Окиту на кровать, замер на секунду – только для того, чтобы скинуть мешающуюся ткань, не отводя взгляда, вгрызаясь им в горло. – Не томите, данна, – Окита разделся быстрее, извернулся, доставая смазку и заводя руку между ног. Гинтоки и не думал томить – у него и в мыслях не было, особенно когда Окита ввел в себя пальцы. Жарко – кольцо туго вжало в головку, когда Гинтоки вошел – он мог бы кончить прямо так, от контраста прохладного металла и жара внутри. Он мог бы кончить, когда Окита, приподнявшись на локтях, ухватил зубами шарик в соске. Вспышка – яркая, ослепляющая, жаркая, словно от разряда тока, прокатилась по телу. Его хватило всего на пару секунд – или на вечность, когда Окита подался бедрами вперед, и кольцо еще раз прокрутилось, упираясь шариком в уздечку. Гинтоки зарычал от несправедливости, от жаркой и душной волны разрядки, от больного удовольствия в оттянутом кольцом соске. А Окита все продолжал двигаться – словно обезумевший, насаживаясь все глубже и глубже, он расцарапал плечи Гинтоки, и ему все еще было мало. Прижав Окиту к кровати, Гинтоки обхватил его член, позволяя своему – уже опадающему – все еще оставаться внутри. Он не собирался мучить Окиту, не в этот раз – несколько резких движений, и когда его член выскользнул из тела, Окита кончил. Оргазм – мучительный, долгий, вылился на грудь Гинтоки белыми каплями. – Я думал, ты не выдержишь, – Окита лежал рядом, опираясь на руку, и задумчиво крутил кольцо в соске Гинтоки. – То есть, ты подсознательно надеялся, что я останусь без члена? – Гинтоки нахмурился, оберегающе накрывая ладонью своего беззащитного товарища. Окита только фыркнул. Лень двигаться – думал Гинтоки. Лень думать – думал Гинтоки. Лень перестала что-либо значить, когда Окита обхватил губами головку вялого члена и просунул кончик языка в кольцо.