Ich liebe dich

      Холодно. Кажется, будто холод сейчас проберётся прямо мне в кости, заражая их ядовитой болью. А та, в свою очередь, разъест мои кости без остатка, и моё тело, потеряв опору, упадёт безвольным куском мяса, обтянутым кожей.       Шаг. Второй. Третий. Левой. Правой. Снег бесшумно ложится мне под ноги, на волосы, облепляя их своей тонкой паутинкой. Я иду по улице, застеленной пушистым ковром снега, по улице, которую разрезают на кусочки голые изящные ветки деревьев, в одной лишь школьной форме и сапогах. И знаешь? Меня согревает лишь мысль о том, что я готова зайти как можно дальше, лишь бы ты была со мной. А ты сейчас со мной — идёшь рядом, даже не думая взять меня за руку. Шаг. Ещё один... Налево, направо, прямо — Ты отсюда больше не выберешься. Налево, направо, прямо — Ты отсюда больше не выберешься.        — Почему ты не возьмёшь меня за руку? Пожалуйста... - тихо прошу я, не надеясь, что ты выполнишь мою просьбу. Что уж там — я не была уверена в том, что ты вообще услышала её. Но, оказалось, ты действительно слышишь то, что я говорю. Потому что ты взяла меня за руку и даже слегка безразлично улыбнулась. И я поняла, что верить твоему лицу — по крайней мере, губам, — нельзя. Всю правду я могла прочитать лишь в твоих глазах, а в них отчётливо было видно растерянность и нерешительность.       Я улыбаюсь. Это — именно то, что я хотела увидеть. Ты больше не знаешь, кто ты, Ты больше не знаешь, что такое любовь. Твое отражение в зеркале обезображено, И никого нет на твоей стороне.        — У тебя руки холодные, - замечаешь ты, опуская голову. Краснеешь. Почему ты стесняешься меня? — Ага, как у мертвеца... - смеюсь я. — Если тебе неприятно, я могу убрать руку. — Нет, не стоит. Всё в порядке, - и сейчас, слыша искренность в твоём голосе, я чуть ли не плачу от счастья. Не сумев сдержаться, я обнимаю тебя, сжимая в руках твою одежду. Ты тоже в одной лишь форме, но я только в эту минуту замечаю это.       Твои ноги внезапно дрожат, колени сводятся вместе, и мы падаем на пушистый и совсем не холодный снег. Тут ты покраснела ещё больше, не знаю, от холода ли, и рассмеялась. Я приникаю своими губами к твоим.       Лишаю кислорода и мгновенно сокращаю дистанцию между нами. К счастью, никто не мог нас здесь заметить — мы ходим своей дорогой, по ней редко ходят остальные. Ты закрываешь глаза, вцепляешься в мой пиджак, но не отталкиваешь.       Однако, когда я отрываюсь от твоего лица, ты хватаешь меня за воротник и отбрасываешь в сторону, зло и растерянно замечаешь: — Совсем уже сдурела! - поднимаешься с земли, отряхиваешься. Я тоже встаю. Тук-тук, впусти меня, Позволь мне стать твоей тайной. Тук-тук, тук-тук. Тук-тук, впусти меня, Позволь мне стать твоей тайной. Тук-тук, впусти меня, Позволь мне стать твоей тайной.        — Разве тебе не понравилось? - ты сводишь брови к переносице, создавая серьёзную и сердитую физиономию. А затем... снова хватаешь меня и целуешь. На этот раз краснею я.        — Ich liebe dich, - вдруг хрипло произносишь ты — по-немецки, но с ужасным акцентом, то ли в шутку, то ли серьёзно, выпуская пар от холода изо рта и безразлично глядя сквозь меня. Я знаю, почему ты произнесла это на немецком, ты любишь этот язык — агрессивный, резкий, переходящий из тихого в оглушительно громкий, такой же импульсивный, как ты. Но я вижу в твоих глазах подтверждение того, что это лживое безразличие. И радуюсь до боли в сердце. Ты часто изгоняла меня из себя, Обжигала своё сердце о мой гнев. Твое второе «я», твою вторую кожу Я воздвигла в твоей голове.        — Ich auch, Liebste.       Так вот что такое счастье.