Реалии Рая

Оно поднимает взгляд и говорит: - Что значат имена? У меня их тысячи. Оно встает из трясины, как Божество, светом очищая свою сущность, запачканную поступками людей. Но на прорези спины остается комок засохшей земли, а у рукавов растерт пепел, и все закрывают глаза. Сломленные Божества ослепляют. Оно молодо, и кряхтя старческим голосом, произносит: - Все, что нам нужно - это надежда. А потом тушит окурок о шею и смотрит, в глазах - зеркала, только отображение. - Но ее никогда не было. И улыбается. .1. Острый на сарказм, переполненный иронией, с грустными глазами, но он был очень мудрым. Худой и беззащитный, на деле оказавшийся мощным и темным, тем, кто никогда не проигрывал лишь оттого, что сам создавал правила. Побитый временем, переполненный веками, кровавыми революциями, слезливыми окончаниями, перешедший на сторону отречения и недоверия ко всему человеческому роду, он нес тяжкое бремя одиночества и напыщенной наигранности, с блеском прорисовывая роль. Таким был этот, потерявший истинный облик, представляясь нагим, а в сущности скрывая каждую оплошность минувших лет, - вот он, истинный, бессмертный мальчик, называющий себя Питером Пэном. .2. Человек, отчаявшись, искалеченный безуспешными попытками на спасение, в конечном итоге, отдается на воле судьбе. Этой женщине, высокомерной, отточенной, которая въедливо разрывает прекрасное, грубо-изящно кидая в утопию безнадежности, своим легким взмахом давая самым добродетельным casus belli (от лат. повод к войне). Он, приняв на свою грудь знамя мужчины, никогда, не позволяя даже задуматься о подобном, не скрывался. Со смертельным почётом, с чужими ненавистью и страхом к собственной натуре, мужчина возвышался над душевными соблазнами, стоя в самой низине. Потерявший смысл победы, забыв былые триумфы и славу, жертва этого безумия, он перестает бороться. И все, что остается капитану - это вечные скитания у берегов, где, шествуя к океану, "он молит бурю, но безучастная буря послушна лишь бесконечности. Вокруг него только мрак, туман, одиночество, бессмысленное буйство, бесконечная рябь свирепых вод"*. Назвать себя "redivivuc" ( от лат. воскресший) для того только, чтобы вновь быть поглощенным темными глубинами океана, иметь только одно звание, звание проигравшего, и дать себе имя - Джеймс Крюк. .4. Никто из них - ни мальчишка, ни мужчина - никогда не заговаривали об этом. Если что-либо мелькало, как ночной отголосок тени, они лепили лица друг друга, отсчитывая каждый миллиметр, чтобы мысль, отображенная на нем говорило не "Ничего не было", а "О чем Вы? Такое и в помине невозможно." Но лишь однажды произошел один очень странный казус, виной которого была или приватность судьбы, или неимоверная жажда случайности, судить мы не в праве. Капитан тогда направлялся вглубь джунглей и устало рубил мачете колкие преграды терновника, освобождая себе путь. Он был один, он искал спокойствия, обманчиво побуждая себя, что ищет нечто более важное, рациональное и сознательное, достойное причины для уважения, не утруждаясь вопросом, что именно. Когда, по той же неожиданности, лезвие, смоченное соком стеблей, отразило солнечный луч и ослепило капитана, этого секундного промедления хватило, чтобы, разорвав тишину, в верхушках пышных зеленью ветвей прозвучала легкая песня: -

Многое стекало в море, Выливаясь из глубин, Многое в морях пропало, Выливаясь из глубин.

Когда стишок был пропет, изумляя своей простодушностью, тяжестью, природа вновь оживилась, запела отсветами райского острова, будто ничего и не произошло. Только Крюк, оставленный в той же позе, не мог заставить себя поднять глаза, хоть и понимал - там пусто. И когда силы вновь примкнули к нему, и он смог побороть въедливый, сочащийся страх меж лопаток и выпрямить спину так же величаво, как и подобает приверженцам зла, уже поворачивая назад, перед самым его лицом пролетело перышко, маленькое и чистое, окрашенное в нежно-багровый. Оно опустилось на рукав камзола, и Крюк не смог сдержать прерывистый выдох, сжимая кулаки. Все, на чем он держался, кажется, начинало рушится. .3. Раскинувшись на мокром песке, увязываясь за ручьями ледяного ветра, погружаясь в остервенение уходящего шторма. Бездыханное тело, над которым, как ангелы, пролетают в танце птицы, и будто в издевку, кружат, завораживая горькое небо жизнью и пением. Сырость после иступленных рыданий грозы, носясь по берегу и перекидывая обломки минувшего крушения, зарывалась своими серыми пальцами в заросли распростертого далее острова, изгибаясь под неведомыми когда либо цветами, целуя ласку и дикость листвы, льстясь к лианам, спрыгивая с верхушек деревьев, бесследно исчезая брызгами на низах. Но какое мертвецу было до этого дело? Мертвецу не имеет значение время, ибо оно не дает схватить себя. Именно из-за этого он не знает, когда именно к нему спустилось Нечто, имеющее юный голос, шепотом раскрывающий истину древнего языка: - Salve, maris stella! Nunc te canam...(Радуйся, звезда моря! Ныне пою тебе...) - И мертвец ощутил соленый привкус на губах. - Tu primus inter pares. Mors finis venistis. Nil sub sole novum, tempus edax, sed aperi oculos tuos, et dabo tibi lux. (Ты был первым среди равных. Смерть придет к концу. Нет ничего нового под солнцем, время слепо, но открой глаза и я дам тебе свет). Нечто зарывалось губами в копну влажных волос, облеченных в водоросли и песок, и шептало, все теснее прижимаясь губами к бледному, отдающему синевой виску. Оно улыбалось, скалясь и рыча, призывало к Великому, ладонями скользя по чужой груди, с той немыслимой силой, когда в любую минуту ребра под этими хрупкими руками станут раскалываться, вонзая осколки в мертвую бездну, на месте которой когда-то была душа. Мертвец распахнул глаза, устремляя взор в пропасти вселенной, и первый его вздох был украден у Оно, что склонялось в искаженном олицетворении преклонения. Существо сказало без единого звука: - Come back to me. И увлажнило трещины на губах воскресшего. То была первая смерть Джеза Крюка. .5. Это был их канон, безмолвное соглашение, к которому они оба пришли через моральные мучения, истязания борьбы и горькое смирение. Мальчишка ridet (от лат. смеется), мужчина flebit (от лат. заплачет). Двое, в безучастном бытие, не понимая разницу между иллюзиями и реальностью, но в тоже время прекрасно осознавая эти значения, враги, в своей восхитительной зависимости друг другом, являлись тем, про что с трепетом шептали распятию - "Quid obscurum, quid divinum". (от лат. нечто темное, нечто божественное)