***
Я вошла в таверну, стены которой потемнели от копоти, стряхивая снег с капюшона прямо на заплёванный пол. Привычно ощущая на себе неприязненные взгляды деревенщин, двинулась к одному из дальних столов. Наученная плачевным опытом, локти на столешницу я не ставила, иначе рукава тут же прилипли бы. Подошел хозяин таверны – грузный немолодой мужчина – и хмуро уставился на меня из-под кустистых бровей. Эдакие маленькие злобные поросячьи глазки. - Хозяин, подай-ка мне обед. Да чего получше, а не те отходы, которыми ты обычно угощаешь. - Бобы и капуста. Мяса нет, - отрезал мужчина, выжидающе глядя на меня. - Что же, дичь в лесах перевелась? - Никто больше не ходит в лес. Говорят, там обосновалась ведьма, которая боится огня. А люди боятся её, - хозяин скрестил руки на груди. – Так что, есть будете? Я ухмыльнулась и, несмотря на грязный стол, подалась вперед. - Сколько ваша деревня даст тому, кто избавит её от ведьмы?***
Загребая сапогами снег, я, наконец, вывалилась на поляну, окруженную со всех сторон деревьями. Здесь стояла неестественная тишина, жадно пожирающая любые звуки, даже дышать казалось неуместным. Резкий хлопок заставил меня вздрогнуть. Обведя глазами поляну, я увидела источник звука - черную ворону, расправляющую крылья. Она взмахивала ими, вскидывая снег вокруг себя, словно белую морскую пену. Я моргнула раз, другой, и тут она накрылась крыльями, почти утопая в холодной белизне сугроба, а вместо неё разогнулась уже девушка, откинувшая чёрные полы тонкого плаща. Одетая во все тёмное, она казалась тенью, резко выделяющейся на фоне раскинувшегося поля, тонкой и гибкой, расправляющей спину, как после долгого сна. Но только не её лицо. Гладким перламутром жемчужины светилось оно между иссиня-чёрных прядей. Она подняла голову и взглядом пригвоздила меня к месту. Факел выпал из моей руки и, шипя от обиды, погас. Её огромные чёрные глаза были одновременно полны пустоты и жизни. Они мягко, нежно и настойчиво подчиняли. Не в силах оторваться от них, словно хранивших в себе все тайны чернокнижников, я так и стояла, не предпринимая ни единой попытки что-либо сделать. И лишь где-то на краю сознания вдруг поняла, что она совсем рядом, стоит почти вплотную ко мне. Бледные узкие ладони, единственные не сокрытые мраком одеяния помимо лица, скользнули по грубой коже моей куртки. «Ну почему, почему именно сейчас? Почему именно она?» - лихорадочно пронеслось у меня в голове, а тело уже предательски дрожало, как у подростка, впервые испытавшего сладость интимного прикосновения. Мысли бессильно стучали в голове, а рука поднялась, устремляясь к волне вороньих волос, желая, но боясь прикоснуться. Я хотела оттолкнуть её, но она прильнула ко мне, мне хотелось отвернуться, но она не отпускала мой взгляд. Она вдруг толкнула меня, и я упала безвольной куклой. Снег забился под куртку, но я не почувствовала холода. Что я осознала, так это чужие губы на своих. Как волосы ведьмы накрыли меня волной черного океана. На секунду я забылась в её аромате. Так пахнет ледяной ручей в заснеженных горах. Но тут она дёрнула пряжку у меня на куртке, я опустила взгляд, а ловкие руки уже расправлялись со шнуровкой. Она провела ладонями по телу под рубахой, и я не смогла сдержать стон. Девушка вскинула голову, и я впервые увидела её улыбку, детскую, дрожащую от переполняющего возбуждения. Ткань сама расходилась под её руками, открываясь навстречу прикосновениям. Мне вдруг стало стыдно за свою грубую кожу, за маленькие грудки, за бесчисленные веснушки, соседствующие с не менее многочисленными шрамами. Но мой разум застыл, когда она схватила меня за запястье и направила руку вниз, под полы платья. Пальцы робко коснулись её влажного горячего естества, и она забылась в удовольствии, в то время как сама я умирала от накатившей волны жара. Тщетно я пыталась унять дрожь и заставить одну руку работать размеренно, пока вторая неуверенно сжимала её бедро. Чужие ладони блуждали по моему телу, забирались под рубаху, кололи длинными ногтями, а сама она исполняла дикий танец, будто в состоянии агонии. Из её горла вырывались животные звуки, жадно пожираемые застывшим вокруг воздухом. В какой-то момент мне показалось, что мы призываем самого Дьявола. И когда её рука змеей пробралась между моих ног, я поняла, что пропала. В наших движениях не было порядка, один лишь хаос, но достигли вершины мы вместе. После, я помню, как держала её в своих объятиях в полузабытье, лёжа в снежной перине. Мы не говорили и не пытались объясниться. Все было предрешено задолго до нашей встречи.***
Я медленно шла вдоль полок, уставленных склянками всех форм и размеров. Мне не хотелось даже думать о том, что в них. Хижина под завязку была набита странными и отталкивающими вещами. Из-за её непереносимости огня здесь не было ни камина, ни очага, но и холода почему-то не чувствовалось. -И что я здесь делаю, - в который раз вздохнула я, вглядываясь в некрасивое искажённое отражение в стекле. Она взглянула на меня из-под тени ресниц и уютно потянулась. Совершенно свободная в своей наготе, она сводила меня с ума каждым движением гибкого тела, поэтому я не смотрела на неё. - Любишь меня, - уверенно улыбнулась она и поднялась, направляясь ко мне. В склянке что-то зашевелилось, и к горлу подступил неприятный шершавый ком. Я не обернулась, наблюдая лишь за тонким бледным силуэтом, движущимся в колбе. Вздрогнула, когда её руки осторожно опустились на мои жёсткие и совсем не женственные бедра. Она прильнула ко мне всем телом, аккуратная грудь прижалась к спине, посылая тепло. Было слишком легко расслабиться и забыть о здравомыслии, но какая-то часть меня всё ещё отчаянно взывала к разуму. И пока меня снедали сомнения, она отдавалась страсти с головой. - Я люблю тебя, - таков был ответ на любые мои беспокойства. И, кажется, сопротивляться было слишком поздно.***
Я всё ещё оставалась охотницей. Понимая, что убиваю ей подобных, я пыталась поговорить об этом, но, как оказалось, ей было всё равно. Я же не спрашивала о том, чем она занималась в те минуты, что не была со мной. Бывало, во время охоты мы не виделись неделями, и тогда, лаская себя, я вспоминала шелк её волос на лице, настойчивость пальцев внутри меня, и развязка приходила слишком быстро. А следом за ней снова накатывала тревога – за неё, за нас и нашу любовь. - Нас не поймут! - Не поймут, - отрешённо соглашалась она, пристраивая голову у меня на груди. - Эта любовь для них грешна вдвойне! – мне казалось, что буквально чувствую горечь своих слов на языке. - Грешна, - эхом отзывалась она и занимала мой рот куда более приятным делом, чем этими пропитанными трагизмом речами.***
В тот день у меня было нехорошее предчувствие, но сколько можно было идти на поводу у собственных сомнений. Уходя, я старалась запечатлеть в памяти её голос и прикосновения, представляя в долгом пути, что она рядом. И пока меня не было, пришли жители деревни. Они заперли её и сожгли вместе с домом. Рассудив, что раз не справился охотник, стоит устроить свое беспощадное правосудие. Когда я вернулась, уже не осталось ничего, кроме пепелища. Помню, как побежала к нему, спотыкаясь на каждом шагу. Помню, как упала на колени, лихорадочно разгребая смешавшиеся чёрный уголь и больше не белоснежный снег, вряд ли осознавая, что пыталась найти. Хлопнув крыльями, рядом опустилась ворона. Замерев, я уставилась на неё, усилием воли душа зарождающуюся надежду. Птица с полминуты отвечала мне таким же пристальным взглядом, затем вспорхнула и улетела прочь. Я сдержалась, чтобы не броситься вслед за ней, а вместо этого посмотрела туда, где она только что была. Там белела маленькая косточка. Я схватила её и прижала к себе. Закричала. Я кричала и кричала посреди равнодушно искрящегося леса. Когда воздух закончился, судорожно всхлипнула, а потом покричала ещё для разнообразия. Неуверенно поднявшись на ноги, рывком вытащила меч из ножен с твердым намерением вырезать всю деревню. Задохнувшись от переполнившей меня ярости и морозного воздуха, вложила его обратно. И зашагала на юг, думая лишь о том, что больше никогда не хочу видеть снег.