Tu pars...

Погода на улице отвратительная. Небо заволокло тучами, и в окна стучат крупные капли дождя. Кроме того, по авеню Бернарда разгуливает настоящий ураган, сгибающий деревья до самой земли. Люди прячутся от стихии в маленьких ресторанчиках и кафе, таким как «Ромоло», где сейчас нахожусь я. И хоть я и скрыта от ненастья, я волнуюсь: во-первых, оно может помешать моим планам, а во-вторых, я волнуюсь за тебя. Зная твою рассеянность, ты наверняка ушел из дома без зонта и теперь перебегаешь от крыши к крыше. Я сижу у окна и пью кофе, вглядываясь в силуэты прохожих. Нет, тебя нет среди них, я бы сразу узнала тебя по твоим роскошным волнистым волосам. Но где же ты? Ты обещал мне прийти. Сделав еще глоток, я достаю фотографии. На них мы с тобой. Вот здесь я пытаюсь дописать свою статью об одной скандальной певице, а ты размахиваешь руками, рассказывая, какой же замечательный человек Люк Пламондон, какие у него гениальные произведения. А вот еще одна – мы обнимаемся перед Базиликой Нотр-Дам де Монреаль. Да, я помню этот день – ты ходил дерганный, ведь скоро должно было состояться твое прослушивание на роль Джонни Рокфора. Как ты ждал этой роли! Ты пел «S.O.S. d'un terrien en detresse» все время, но все равно был недоволен, так как считал, что не дотягиваешь до оригинала. Странно, но публике понравилось твое исполнение больше исполнения предыдущего актера… ах, я все время забываю его имя! О, а вот эта фотография - моя любимая: здесь ты записываешь мою любимую песню «Tu pars». В то время мы еще не были знакомы, но ты подарил мне ее на интервью, не забыв расписаться. На ней ты морщишь нос и отталкиваешь кого-то, словно говоря «Дайте мне выспаться, а уж потом я спою как надо». Волосы торчат в разные стороны, как грива у льва. Переворачиваю фотографию. Да, так и есть – твоя подпись, сердечко и надпись «Tu pars». Удивительно, что эта фраза стала пророческой, а слова песни описывают то, что скоро случится: Нежный и хрупкий дождь Льется из моих глаз Мне больше нечего тебе сказать я потерял "поддержку", а ты смысл жизни … Ты уходишь, А я только что написал Все те слова, которые нужно было тебе сказать Ты уходишь, и я слышу твой смех, Который медленно отдаляется от моего острова. Но, когда тебе будет холодно или страшно, мои руки смогут осушить твои слезы. Только вот незадача: ты пел о любви, а таковой между нами нет. Ну, по крайней мере, с твоей стороны. Ты предан ЕЙ, и никому более. Хм, а она еще ревнует. Знает ли та девушка, что ты только и твердишь о том, как тебе повезло с ней? В зал входит мужчина. Он оглядывает все столики и медленно подходит ко мне. - Я присяду? А то все остальные места заняты, - произносит он. Я оглядываю полупустой зал, затем перевожу взгляд на мужчину. Низкорослый, с испуганным выражением лица, с длинными пальцами, которыми он стучит по столу. Одет незнакомец в черный пиджак, будто только что сошел с обложки какого-то мега пафосного журнала о политике. - Нет, я жду друга. - Ну, я посижу, пока он не пришел, - и незнакомец уже сидит передо мной. Меня этот тип начинает раздражать. - Познакомимся? – не унимается он. – Я Оуэн Мартен, мне 33 года, я, знаете ли, владелец крупной фирмы по производству духов. 33 года. Почти как я. Но неужели я такая же старая? - Мы изготавливаем духи для таких красивых женщин, как Вы, - поясняет он, опасаясь, что я все прослушала о величайшем его достижении. Ну вот, я уже не девушка, а женщина. Я не хочу его слушать и ищу глазами тебя. Но ты опаздываешь. - А кого Вы все высматриваете? - Друга. - Опаздывает? - Опаздывает, - эхом отзываюсь я. Видно, словарный запас незнакомства не предполагал столь долгого общения с девушкой, поэтому теперь он просто молча сидит. Мне все равно, я достаю листок и пишу заметки об этом кафе у себя в тетради – надо же хоть чем-то себя занять. - А кто Вы по профессии? – наконец находится он. - Журналист, - не поднимая головы, отвечаю я. - О, журналист! – наигранно удивляется незнакомец. – О знаменитостях пишете? - Не только,- отзываюсь я. – Практически обо всем. - О чем, например? - О кафе, ресторанах, выставках, телешоу, - о чем просят, о том и пишу. - Надо же! – снова удивляется он. Искренности и заинтересованности к профессии журналиста в этом человеке столько же, сколько во мне интереса к рациону Алашанских сусликов. - Я тоже, знаете ли, весь в работе. Каждый день, знаете ли, все новые ароматы, а сейчас, знаете ли, еще и колоссальный перерасход бюджета. Но знаете ли, оно того стоит! Знаете ли, мы даже делали спецзаказ для … ааа…ABBA! Да, для них! Меня уже напрягает его общество. Так и хочется ответить «НЕТ, НЕ ЗНАЮ, И ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ!» - А знаете ли Вы… - Слушайте, зачем Вы подсели ко мне? Я не собираюсь знакомиться с Вами, мне не интересна ваша жизнь владельца завода духов, я просто хочу посидеть одна, пока не придет мой знакомый! Вам все понятно? - Зачем же так грубо? Друг-то одно, а вот человек, с которым можно хорошо провести время, знаете ли, – это совсем другое, - отвечает он, поглаживая мою руку. - Так, пошел вон, - отдернув руку, твердо говорю я, указав на дверь. - Ну милочка, - он снова тянется ко мне, я даю ему пощечину. - Я сказала ВОН! – кричу я, и на нас уже сосредоточены взгляды других посетителей. Владелец завода, наверное, не привыкший к такому вниманию со стороны аудитории, что-то бормочет себе под нос и растворяется в толпе у бара. - Неужели отстал? – не веря такой удаче, тихо произношу я. Ко мне подходит официант и спрашивает, может ли он забрать стул. - Нет, скоро придет мой друг, так что мне он еще нужен. Лучше принесите еще кофе, пожалуйста. Юноша удаляется, а я опять отдаюсь своим воспоминаниям. Удивительно, мы знакомы пять лет, а такое ощущение, что я знала тебя всю жизнь. Как бы банально это не звучало, но это правда. За этот период мы полностью открылись, знаем все переживания, мысли друг друга. Я помогала тебе вновь поверить в себя после твоих неудач, твоя жизнь в какой-то момент стала для меня важнее своей собственной. А ты всегда заставлял меня писать статьи и рассылал их по разным журналам. Мне не верится, что теперь наша дружба может разрушиться, превратиться в ничто. Я заново перебираю фотографии, стараясь рассортировать их в хронологической последовательности. Вот день, когда мы познакомились – на интервью, которое я брала у тебя как у восходящей звезды и актера труппы «Легенда о Джимми». Ты так восторженно рассказывал об этой постановке, о Берже и Пламондоне, да обо всем! Рассказывал, как расстроился, когда тебе сказали, что возможно ты должен будешь отрезать свои волосы. Рассказывал, что у тебя уже есть свой альбом, правда он не получил одобрения критиков. Потом мы еще долго болтали с тобой. Ты говорил о том, что 1992 год подарил тебе не только эту роль, но и сына. Хвалил Изабель, рассказывал, какая она … Я никогда не встречала такого увлеченного человека. Ты увлечен жизнью, ты ценишь каждый ее момент. Это и завораживает в тебе. Далее еще одна фотография времен «Стармании». Здесь мы отмечаем твои успешные пробы. Ха, ну и начудили мы тогда – слава богу, об этом никто не знает. Я улыбаюсь своим мыслям. Уверена, мне будет не хватать таких вечеров. Из папки с фотографиями выпадают несколько открыток. Я поднимаю их и вижу на одной Нотр-Дам де Пари и Триумфальной арки на закате, на другой - пирамиды Лувра, на третьей – Версальский дворец. Зная мою слабость к открыткам, ты обегал весь Париж в поисках каких-то особенно красивых. А ведь тогда ты все дни работал в театре, играя главаря банды «Черные звезды». Мы долго не виделись в то время, так как ты сыграл эту роль столь хорошо, что контракт с тобой был продлен на 2 года, и ты был вынужден остаться в Париже. Однако не только мне не хватало тебя: Изабель нервничала из-за твоего путешествия в Париж, ужасно ревновала. Она постоянно звонила тебе, устраивала скандалы. Ты уставал от всего этого и сразу же звонил мне, чтобы посоветоваться по поводу своего нового альбома «Разрушить любовь». Я отвечала, что не понимаю ничего в музыке и говорю не как профессионал, а как обычный человек. Но ты утверждал, что мнение друга для тебя важнее мнения каких-то критиков. В тот раз ты ошибся. На самом деле только признания прессы тебе и не хватало. И все надежды на успех рухнули, когда ты понял, что неинтересен критикам как певец. Думаю, если бы меня не было рядом, ты бы бросил музыку и ушел с головой в спорт. Однако я таскала тебя на очередные пробы, искала конкурсы, на которых ты бы мог спеть. Этот период был тяжелым для нас. Да, я могу утверждать, что пережила 93-94 года очень тяжело. У меня болело за тебя сердце, я практически растворилась в твоих проблемах; из-за всего этого я оказалась в больнице. Так и не разобравшись толком, что же у меня на самом деле, врачи сказали: «Все от нервов», - и оставили меня на несколько дней в больнице. Ты тогда бросил все выступления и сидел рядом со мной, напевая «Lié par le sang». Я думаю, что эту песню ты мог бы посвятить мне – уж очень много в ней похоже на то, что нас связывает. Когда вечер оживляет спрятанные тени, Когда ты теряешься в поисках себя, Когда твои глаза устают от этого искусственного света,- Мои осветят тебя и разомкнут веки. С этих слов начинался мой день в больнице. Я достала последнюю стопку фотографий. Это уже был 95 год; в то время жизнь потихоньку налаживается. Пара фотографий с выступлений, еще несколько с наших дней рождения. Вот на тебя напал мой Луи – черный кот с беленьким галстучком. После встречи с ним ты ходил весь в царапинах и говорил, что собаки тебе нравятся больше, что лучше, когда у тебя дома живет большой питомец, а не маленькое ходячее недоразумение. Естественно, Луи, обидевшись, разорвал твою любимую жилетку и совершенно искренне не понимал, почему ты бегаешь за ним по комнате и кричишь, что пустишь его на варежки. Кстати, следующая фотография была сделана как раз в момент ссоры двух моих любимых мужчин: тебя и кота. А вот это фото момента, перевернувшего всю твою жизнь: ты поешь на концерте-бенефисе в Saguenay. Удивительно, как может измениться жизнь за несколько минут! Лишь только закончилась «Miserere», а ты уже был любимцем канадской публики. И на всех остальных твоих концертах люди с замиранием сердца ждали эту песню, ждали чарующий голос Брюно Пельтье. Я гордилась тобой в тот день. Слава, которая столь долго игнорировала тебя, наконец-то пришла. Еще одна фотография была сделана у Монреальского казино, в котором ты давал множество концертов. В то время выходит в свет третий альбом «Miserere». Надо ли говорить, что, в отличие от двух предыдущих, у него колоссальный успех. Все в восторге от твоей «Aime», она находится на вершинах хит-парадов. Однако я знала, что ничуть не меньше для тебя значит песня «Coriace». Ты посвятил ее своему отцу, правда, так и не признался ему в этом. Возможно, ты боялся, что отец не поймет твоего душевного порыва, не оценит, а это могло бы ранить тебя. Тогда же ты идешь на кинопробы и становишься одним из актеров сериала «Омерта – 2». Я так и не посмотрела ни одной серии. Вдруг кто-то стучит в окно около меня. Я вздрагиваю, оборачиваюсь и вижу твое довольное выражение лица. Ты улыбаешься и машешь мне рукой. Я отвечаю тебе полуулыбкой. Через минуту ты уже в зале. - Привет, - говоришь ты и садишься рядом со мной, показывая на зонт. – Зачем я вообще его взял, если он в первую же минуту сломался от этого урагана? С этими словами ты отбрасываешь зонт на соседний стул и, улыбаясь своей детской улыбкой, обращаешься ко мне: - Ты хотела меня видеть? Подожди, вот только кофе закажу и сразу же решу все твои проблемы. «Нет, не решишь. Сейчас я одна, и это касается только меня», - пронеслось у меня в голове. Заказав все, что хотел, ты внимательно смотришь на меня, ожидая того, что на тебя сейчас выльется поток моих проблем. Я молчу. Нет уж, сначала ты расскажи о себе. - Что у тебя нового? Понимаешь, что мне сложно начать разговор, и рассказываешь о своих новостях. - Знаешь, мне недавно поступило очередное предложение от Пламондона. - О, поздравляю. Что на этот раз? Опять играешь «плохого парня»? – усмехаюсь я. - Нет, я отказался. - Отказался? Почему? – недоумеваю я. Ты же всегда принимал предложения Люка с радостью, а теперь отказывается? - Этот мюзикл может помешать моему турне. - А какой мюзикл на этот раз? - По книге «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. - А что за роль? - Думаю, Квазимодо. Хотя ходят слухи, что я скорее - Пьер Гренгуар. Понимаешь, я в сомнениях! Роль Квазимодо – это одно, но Гренгуар … Я боюсь, что не смогу передать его характер. Его практически нет в книге, он отстранен от всех персонажей, его характер не такой яркий, как у остальных, поэтому сложно определить, какой он на самом деле. - Я не думаю, что Пламондон предложил бы тебе эту роль, не будь он уверен, что ты справишься с ней! – твердо заявляю я. - Думаю, ты зря отказался. Турне – это турне, ты просто подтверждаешь полученную славу, а Гренгуар – это еще одна возможность, еще один шанс, который, на мой взгляд, нельзя упускать. - Это еще не окончательное мое решение, Пламондон скорее всего еще раз предложит мне поучаствовать в этом проекте, – оправдываешься ты. - Брюно, подумай хорошенько, прежде чем отказаться от «Собора». Мне бы так хотелось видеть тебя поэтом. - Ааа, - понимаешь ты. – Я же забыл, что это твоя любимая книга! Коварная же ты девушка! Мы смеемся. Действительно, я очень хочу посмотреть, что получилось бы, если объединить Брюно, любимого певца и друга, и Пьера, любимого персонажа. Только вот тебе не обязательно было знать об этом! - А ведь у тебя еще и «Мастер и Маргарита» любимая книга! Кого прикажешь мне там играть? Мастера? Маргариту? Кто там еще есть? Скажешь мне учить русский? «Спасиба»? – задыхаясь от смеха, продолжаешь ты. - Ты будешь Бегемотом – котом-демоном. - Прекрасно, я ж истинный кот-демон! – произносишь ты и корчишь такую гримасу, что даже за соседними столами раздается смех. - А что, разве нет? Еще усы подрисовать для убедительности, - улыбаюсь я и провожу рукой по твоей щеке, чертя, где бы могли бы расти кошачьи усы. Ты смущаешься, и я убираю руку. - А как тебе «Форт-Боярд» с моим участием? Я сильно опозорился? - Да,- невозмутимо отвечаю я. - Злюка! - Нет, ты был божественен! Как ты мастерски ты завалил загадку, как красиво ты не мог нырнуть, а в плену ты так стоял, что… - начинаю «восхищаться» я, но ты нагло закрываешь мне рот рукой. - Я же говорю – злюка. - Да успокойся ты! Там твое лицо в кадре было снято меньшее количество раз, чем твои белые носки. Скоро тебя станут узнавать лишь по ним. Мы опять смеемся. Но мой смех звучит все более фальшиво. - Может наконец скажешь, что у тебя за проблемы? - становишься серьезным ты. Я вздыхаю – нечего больше тянуть. - Брюно, меня приняли в штат сотрудников того журнала, куда ты отослал мою статью. Я буду работать в основном офисе… - О, поздравляю! – радуешься ты и берешь меня за руку. - …в Австралии, - заканчиваю я, отстраняясь. Ты рассеянно смотришь на меня. - В Австралии? – переспрашиваешь ты. – Ты уезжаешь? Насколько? - Думаю, навсегда. Ты сидишь и никак не можешь поверить моим словам. Действительно, мы столько были вместе, что теперь мне не верится, что мы расстаемся навсегда. - Я думаю, тебе не стоит отказываться. Это прекрасная возможность. Ну ничего, будем созваниваться, – подбадриваешь ты меня, но в глазах у тебя лишь одно – «Не уезжай!». - Я знаю. Там такие возможности открываются, о которых я здесь и не мечтала бы, – говорю я, а в голове крутится: «Останови меня, не дай уехать!» Одно твое слово, и я осталась бы здесь навсегда! Но ты молчишь, потому что не хочешь лишать меня мечты. - Знаешь, твои проводы надо как следует отметить, – говоришь ты после нескольких минут замешательства. - О, только не так, как было недавно, - смеясь, отвечаю я. - Нет, предлагаю взять фильм и посмотреть дома. С кусочком тортика и чаем. - И яблоками, – весело откликаюсь я. - Да. Ну, какого числа встречаемся? - Брюно… я улетаю завтра днем. - Что?! Почему ты мне не сказала раньше? - Прости, я сама узнала только вчера. Ты стучишь кулаком по столу от досады. Я понимаю – ты рассержен, и мне действительно стыдно. - Но… - начинаешь ты, но отмахиваешь, так и не договорив. Дождь за окном не прекращается, однако ветер уже не такой сильный. Кафе потихоньку пустеет, люди расходятся по домам. - Ладно, я позвоню, предупрежу, что не приду сегодня, - говоришь ты, отдавая деньги подошедшему официанту и выходя из-за стола. – Устоим тебе проводы! Ты удаляешься, я собираю вещи. Неужели действительно остались еще люди, способные бросить все ради друзей? Нет, не верю! Выхожу из кафе и вижу, что ты ловишь такси. - Ну что, позвонил? - спрашиваю я. - Да, все в порядке, я отпросился, - улыбаешься ты. - Точно? А то Изабель… - Не беспокойся, все прекрасно. Я все еще неловко себя чувствую. - Брюно… - Ладно, поехали. Садись уже, – говоришь ты и открываешь дверь подъехавшей машины. Всю дорогу мы едем молча. Я все еще чувствую себя виноватой перед тобой. О, Брюно, если ты знал, что же на самом деле заставило меня принять такое решение. В "лифте" (1) играет Tombe la neige Сальватора Адамо. Дождь стучит по стеклу с такой силой, будто старается проломить его. Мимо нас проносятся лавки, кафешки, пабы, коих так много в Монреале. Мы молчим. А о чем нам говорить сейчас? По-моему, все и так ясно: наша дружба рушится, и все из-за меня! Я никогда ничего не создаю, я умею лишь бежать от проблем, расставаться с близкими мне людьми. Если бы я могла высказаться хоть кому-нибудь, кроме тебя! Тогда бы не пришлось переезжать в Сидней, я бы и здесь нашла работу! Мы наконец подъезжаем к Итальянскому кварталу, где я снимаю комнату у бедной семейки Поверелли. На пороге нас встречает мадам Поверелли, маленькая женщина, которая, казалось, никогда не снимала фартук, заляпанный тестом. От нее опять пахнет выпечкой, так как у нее дома своя пекарня. Волосы ее убраны в аккуратный пучок на макушке, но одна прядка все-таки выбивается, что придает ей шарма. - Salve, signore e signora! - восклицает она, видя нас. - Сome stai? (2) - Гра'цие, ва бе'не, - улыбаясь, произношу я на ломаном итальянском.(3) Она улыбается своей широкой итальянской улыбкой и отстраняется, пропуская нас. Ты проходишь вперед, а я вижу, как хозяйка машет мне рукой, подзывая. - Брюно, иди, я сейчас подойду, - говорю я и кидаю ему ключи. Ты ловишь их и, подмигнув, удаляешься. - Что Вы хотели? - обращаюсь к мадам Поверелли я. - Моя дорогая, - снова улыбается она. - Я говорить, чтобы Вы не приходить с мужиками, но этот Брюно я разрешать! Он ... come una scultura greca! (4) - О, мадам Поверелли, он мой друг! Брюно просто проводит меня, поможет вещи собрать. - Вы уезжать? - расстроено произносит она. Я уже давно заметила, что у итальянцев все эмоции на лице написаны. Они просто не умеют ничего скрывать! - Да, переезжаю в Сидней. - Perché? (5) - жалобно произносит мадам. Когда она охвачена сильными эмоциями, она забывает, что живет не во Флоренции, и начинает тараторить на родном. Естественно, я не понимаю вопроса, но ее интонация и жесты не требуют расшифровки. - Мне предложили хорошую работу. - Неужели нет никакой работа в Канада?! - Есть, но там лучше. - О, как же я здесь быть без моей любимой постоялицы? - восклицает она и кидается обнимать меня. Ох уж эти итальянцы! - Подожди, я иметь подарок! - кричит хозяйка и кидается на кухню. Я топчусь на месте. Надеюсь, ты не устал меня ждать? Наконец она появляется с шарлоткой в руках. - Прощальный пирог, - торжественно говорит она и отдает его мне. Яблочный аромат сводит с ума. Эх, знает же, что мы с Брюно не можем отказаться от ее выпечки. - О, гра'цие! - благодарю ее я и медленно удаляюсь к себе. Знаю, что невежливо, но я хочу побыть с тобой. - Bon Appetit, - произносит она на итальянский манер и уходит на кухню. Я подхожу к своей двери, стучусь в нее. Через минуту, после грохота за ней, ты открываешь. - О, ты уже и пирогом нас снабдила? - улыбаешься ты. Ну почему все люди вокруг меня такие улыбчивые, такие приятные в общении?! Как же тяжело с ними расставаться. Вот начальство на раз забуду, клянусь! И ту вредную консьержку, которая постоянно критиковала меня за мою грязную обувь, - тоже забуду! - Я уже поставил чайник, - говоришь ты, выхватывая у меня шарлотку. Кидаю куртку на стул и прохожу на кухню. Сколько же она слышала наших с тобой секретов, сколько видела наших слез, сколько шумных вечеринок она перенесла! Помню, я водила тебя после 12 ночи, что не дай Бог тебя заметила мадам Поверелли. Кто ж знал, что она будет в восторге от тебя! Наконец чай готов, и мы садимся смотреть "Что гложет Гилберта Грейпа". - А все-таки, почему ты уезжаешь? - говоришь ты. - Там зарплата больше. - Не ври! Я знаю, у тебя были хорошие предложения! - Брюно...Не спрашивай меня, просто нужно, я не могу объяснить. Ты вздыхаешь. - Вот упрямая! Так мы тихо сидим и смотрим начало фильма, изредка делая глоток из кружки. - Ну, как прошло вчерашнее выступление? – спрашиваю я у тебя. Ты смотришь как-то рассеяно, ты погружен в свои мысли. - А, все хорошо, - отмахиваешься ты, но твой взгляд невесел. - Плохо? – понимаю я. Ты отводишь взгляд. - Иногда мне кажется, что я всегда буду ассоциироваться с Miserere. Конечно же, публике нравятся и другие мои песни…просто…я не знаю, может я не тот, кем меня видят…или я вообще занимаюсь не тем, чем по-настоящему хотел бы заниматься? Я не знаю, я запутался в себе. Я улыбаюсь и хлопаю тебя по плечу. - Брюно, у всех есть такие моменты в жизни, когда хочется все бросить, посмотреть, кто же ты на самом деле, не обманул ли ты сам себя. Но поверь, от твоих сомнений вскоре и следа не останется! Подумай, неужели бы ты бросил все: концерты, фестивали, мюзиклы, фанатов? Ты усмехаешься. - Я не так уж известен, чтобы у меня была куча фанатов по всему миру. Если бы я ушел, кто бы грустил? Они забыли бы меня в тот же день! Я обрываю тебя. - Мне будет плохо без твоих песен! Разве это не аргумент? - Еще какой, – отвечаешь ты, и на твоем лице вновь появляется теплая улыбка. Мы снова молчим, уставившись в экран. - Вот посмотри, - указываю я на рыжеволосого парня в телеке,(6) - я думаю, вы с ним похожи. Ты удивленно приподнимаешь бровь. - Чем это? - Вы оба не особо знамениты, но талантливы. Думаю, вскоре справедливость восторжествует, и у вас будут фанаты по всему миру. - Ты издеваешься? – смеешься ты. Что ж, по крайней мере, мне удалось отвлечь его от грустных мыслей. - А давай поспорим! - А давай! Мы пожимаем друг другу руки, еще долго-долго о чем-то говорим… - … Вот с тех пор я его и не видел, - хохочешь ты, рассказывая очередную байку. Я смеюсь вместе с тобой, потом собираю чашки и несу их на кухню. Я бы еще долго болтала с тобой, слушая твой заливистый смех, но усталость берет свое, и мы расходимся по комнатам, сразу же отрубаясь. В эту ночь мне снится болото. Я иду по топкой местности, затем спотыкаюсь, и меня затягивает, а я даже не могу сопротивляться. Наконец, почти погрузившись под воду, я просыпаюсь. Уже 10 утра. «Самолет через 5 часов, надо бы потихоньку собираться», - проносится у меня в голове. - Брюно, вставай, - бужу я тебя. Ты зеваешь, потягиваешь и резко встаешь. - Что, уже пора? – щурясь, спрашиваешь ты. Я толкаю тебя. - Да ладно, не так уж мы мало спали - А мне мало! - Ну ты и лентяй, Брюно! Вставай! – я спихиваю тебя с кровати, но тебя это не останавливает: ты утаскиваешь одеяло с собой и накрываешься с головой. - Брюно! – смеюсь я. – Ну вставай! Я серьезно. - Ладно, встаю, - усмехаешься ты и все-таки скидываешь с себя одеяло. - Так, я пошла на кухню, а ты – в ванную, приводить себя в порядок, – отдаю приказания я и иду готовить завтрак. Постепенно кухня наполняется ароматом кофе и тостов. Я делаю глоток из кружки и разглядываю картины на стенах. Вот маленькая девочка играет с котенком. Далее – ваза пионов. Еще одна – целующаяся пара. Ох, если бы картины умели говорить, меня бы в первый же день выселили отсюда за наши косяки. Ты входишь на кухню, причесываясь. - Так, нечего здесь причесываться. Я не хочу найти у себя в тарелке километровый волос, - возмущаюсь я. - Ой, сиди и завидуй молча, - подкалываешь меня ты и садишься завтракать. Мы более не говорим друг другу ни слова. Осознание того, что мы расстаемся, давит на нас. «Брюно, одно слово! Одно! Прошу!», - мысленно молю тебя я. Но ты молчишь. Черт, да почему мы такие правильные-то? Взять, порвать билет – делов-то?! - Думаю, пора ехать, - допивая кофе, произносишь ты. Становится даже как-то обидно. Хотя смысл обижаться? Если только на себя… Ну вот, посуда убрана, вещи собраны, комната сдана мадам Поверелли, а сами мы теперь стоим на улице и кладем вещи в багажник. Все происходит молча. - Брюно, - произношу я, трогая тебя за плечо. - Что? Что-то забыла? – интересуешься ты. Может, мне следует все рассказать тебе? В последнюю минуту я передумываю, не найдя в твоих глазах понимания. - Да нет, вроде все собрано. - Отлично. Едем? - Едем. Я не помню, как мы доехали до аэропорта, как вышли из машины – я занята своими мыслями, поэтому все делаю на автомате. - Вот там, - ты указываешь куда-то вперед, на эскалатор, - находится стойка регистрации. Мне туда уже не пройти. - Знаю. Ну что, давай прощаться. Ты крепко обнимаешь меня. Со стороны это выглядит так, словно девушка провожает бойца в армию. Я глупо усмехаюсь. Такой момент – и такие странные мысли. Может, из-за того, что я пока не понимаю, что делаю? - До свидания. Позвони, как долетишь. Я обязательно должен знать, что с тобой все хорошо. - Конечно, - сквозь слезы говорю я. Нет, я не могу заплакать сейчас, только не при тебе! – Прощай, Брюно. Объявляется регистрация на рейс. - Ну, я пойду? - произношу я, будто спрашивая у тебя разрешения. – А то самолет улетит без меня. - Да-да, иди, - говоришь ты, и я разворачиваюсь и иду к эскалатору, более не оглядываясь на тебя. На удивление, регистрация прошла быстро. Я сажусь в самолет, достаю свою статью и начинаю делать пометки карандашом, игнорируя стюардесс, которые рассказывали о правилах поведения на борту. Однако в голове нет ни одной приличной идеи, поэтому я отбрасываю газету на соседнее сидение и закрываю глаза, стараясь уснуть. Занять себя хоть чем-то, пусть и сном – чтобы только не было о тебе! - Откройте, пожалуйста, окно, - говорит мне стюардесса, и я покорно выполняю все ее поручения. Самолет, наконец, взлетает. Я пулей срываюсь в туалет, запираясь ото всех. Как только я остаюсь в одиночестве, слезы начинают литься из моих глаз нескончаемым потоком. Что же я наделала? Оставила всю свою жизнь: работу, родителей, друзей, тебя, - и улетела прочь! Просто так, почти без повода! Дура!