Фантомные боли

Услышь, я кричу, я терплю чьи то муки. Вглядись, я же здесь, я держу твои руки! Я вспомнила, как мы все вместе пропали, Как вместе дрожали, по небу летали.

Любовь к книгам у Элиота появилась с того момента, как еще ребенком он прочитал сборник сказок. Окрыленный невероятными рассказами о доблестных рыцарях, совершающих подвиг за подвигом, он еще тогда нашел в них идеал. Время шло, а с этим приходило понимание, что сказки – это именно сказки. Ложь, вымысел, то, чего никогда не было и не будет. Элиот долго искал им замену: детективы, с их невероятно умными и сообразительными главными героями, фантастика, даже любовные романы – ничем не брезговал. И все тщетно. Щемящее грудь чувство, будто что-то некогда очень родное покинуло его, нарастало с каждым днем. Юный герцог думал тогда, что дело в книгах и подолгу пропадал за чтением. После очередной неудачной попытки найти свое в новом жанре литературы, Элиот часто раздраженно вскакивал с кровати и порывался кинуться к своему дорогому другу за советом, но останавливался. И с ужасом понимал: у него нет и никогда не было этого друга. Лишь три буквы складывались в казавшееся родным имя, но юный наследник никак не мог вспомнить ни одного знакомого с таким именем. Лео. В один из дней, когда в библиотеке семейства Найтрей он сидел с сестрой, Элиот назвал Ванессу этим теплым и родным именем. Случайно, будто по привычке, будто не с ней он обычно читал, а именно с этим таинственным «Лео», который никак не хотел выходить из головы юного герцога. Ванесса тогда обиделась, но быстро отошла. Слишком любила брата, чтобы вынуждать себя демонстративно не разговаривать. Когда младшему наследнику дома Найтрей исполнилось пятнадцать лет, он осознал, что сходит с ума. Его нового слугу, такого приторно услужливого и до противного терпеливого, ему хотелось вывести из себя. Элиот хотел слышать едкие замечания, а не слова беспочвенного восхищения, обсуждать книги и интересы, а не жить с этой молчаливой тенью, видеть на лице раздражение и ухмылку, а не вежливую улыбку. Не видеть лживых глаз слуги. Элиоту было мерзко играть на рояле. Одному. Непривычно, хотя он никогда не играл в ансамбле. Элиот наигрывал странную мелодию, до боли знакомую. И понимал, что написал ее не он. А Лео. Старшие братья и Ванесса с ужасом отмечали странности родственника. Но они боялись что-либо сделать. Они не понимали, кто такой Лео, не понимали, откуда у Элиота вся эта боль, будто от потери родного человека, человека, который никогда не существовал – фантомная боль. Через год после совершеннолетия, Элиоту начали сниться кошмары. Он часто просыпался среди ночи в холодном поту, невидящим взглядом смотрел в потолок. И тогда чувствовал чье-то холодное, мимолетное прикосновение. Будто бы его гладили по щеке, успокаивая – это срабатывало. Холодное прикосновение всегда оказывалось до удивления согревающим. После него Элиот засыпал с умиротворенной улыбкой. Юный герцог много нервничал. Срывался на всех: братья, сестра, мать, даже отец. Бернард Найтрей, недовольный поведением сына, жестоко наказывал его, будто Элиот был простым слугой. Это лишь сильнее разжигало в юноше ненависть к отцу. А однажды, поздним летом, Элиот отмечал свое день рождения больным. Двадцать лет – самый расцвет сил, но вместо посещения бала в свою же честь, юный герцог лежал на кровати в своих покоях, укрытый теплым одеялом. Лекарь сказал, что это обычная простуда и Найтрей-младший скоро оправится. Элиот слабо ему верил: при простуде у него никогда не болели суставы и грудная клетка, не было лихорадки и бесконечного кашля. В начале сентября лекарь поставил диагноз «чахотка». Элиота пытались лечить, но все понимали, что это не даст никакого результата. Юноша тяжело переносил болезнь, сказывались осложнения, нервозность и полное нежелание самого младшего Найтрея жить в этой семье. Когда жар затмевал разум Элиота, он бредил: звал Лео, просил принести новый том «Святого рыцаря», шептал о любви к музыке. Тогда ему слышался тихий, иногда фальшивящий юношеский голос, напевающий песню, мотив которой был чертовски знаком. Этот же голос умоляюще шептал «Живи, тебе еще рано ко мне!». Спустя два года Элиот уже не вставал с кровати. За ним ухаживала Ванесса, не боясь заразиться. Остальные родные не навещали его. Сестра читала книги, от которых Элиоту становилось пакостно на душе, следила за его питанием и режимом дня, проверяла, принимает ли он бесполезные лекарства. Юноша был тронут и благодарен такой заботе, но она начинала ему надоедать. Осенним утром Элиот проснулся, почувствовав пристальный тоскливый взгляд. Его самочувствие казалось ему на удивление отличным – так хорошо он себя давно не чувствовал. Заметив странную тень в углу, юноша прищурился и мигом вскочил с кровати. Тень постепенно приобретала очертания человека, до боли родного, до боли знакомого. - Лео! – радостный, но полный тоски крик вырвался сам по себе и Элиот, не отдавая себе отчета, кинулся обнимать родного незнакомца. Он, наконец, увидел и вспомнил старого друга. Элиот не заметил, как Ванесса склонилась в бесшумных рыданиях над его телом, как мать вскрикнула и упала на колени, войдя в его комнату. Не обратил он внимания и на скорбящий вид братьев и отца. Элиот долго обнимал вновь обретенного друга. А Лео вцепился руками в плечи Найтрея и с ужасом уставился в оставшееся на кровати еще совсем теплое тело мертвого молодого герцога.