How to kill a fatalist?

Флирт в ближайшем баре после работы - это вам не просто так, это очень тяжело - суметь разыграть маленькое представление, превратить его в охоту - выследить, заманить, одержать победу и успеть утром скрыться. Но Коннор справлялся - просто появлялся, источая вокруг самоуверенность и похоть, творил свою трахательную магию, обжирался в постели сексом под завязку и по-тихому сваливал, искренне считая, что никто не остался в накладе. До поры до времени. Потом появился Оливер - наивный задрот со стеснительной улыбкой, которому не повезло оказаться голубым. И все пошло через задницу. Уолшу казалось, что через терпкий горьковатый аромат его одеколона за полторы штуки баксов пробивается сладковатый запашок морального разложения и гниения. А как по-другому должна была пахнуть вся его дерьмовая жизнь? Он ведь портил все, к чему прикасался! Таковы были его собственные представления о правильности. Он ведь не думал, что сумеет привязаться к другому человеку, но, как оказалось, у него это получилось легкого легче - почти играючи. Точно так же, играючи, со всей своей детской жестокостью, он сумел все испортить. Коннор считал, что в этом и есть предназначение одиночки - трахаться, раз стоит, не лезть в душу и не давать копаться в своей, но был слишком зависим от чужих, полных жадного восторга и преданности, взглядов, увы. У него, слава богу, хватило духу признать это: и идол для поклонения, и фанатичный предводитель культа имени себя - он сам есть и чистота, грех и самолюбование. Что поделать - Коннор рос редкостным ублюдком, неоправданно жестоким потребителем, каким не мог, не должен был быть живой человек. Он не имел права просто так играть на чувствах других людей, пользуясь их слабостью к собственной неотразимой персоне, но так уж получалось, что он все равно делал это, не раскаиваясь. Он был не прав, и, в общем-то, знал - хотел бы, чтобы это было не так, но не раскаивался, ни секунды, до тех пор, пока Оливер не выставил его за дверь в одних трусах. Самое поганое, что в тот момент Уолшу отчаянно хотелось прощения, хотелось оправдаться, встать на колени, сделать что угодно - лишь бы не видеть закрытой перед носом двери. Оказалось, что его сердце все еще было способно болеть. Собственные представления о правильности пошатнулись, но Коннор все равно продолжал трахаться с другими - что поделать, у него вставало на доступных и красивых. Точнее, он пытался жить по старым правилам: зажмурившись, бездумно пялил в туалете винного бара покорное незнакомое тело, но мечтал открыть глаза и понять, что ничего этого никогда не было. Смешно - он просто до смерти хотел домой, в съемную квартирку Оливера. Одиноко одинокий одиночка. В сочетании с ломкой выходило даже забавно... Микаэла жалела его. Тупоголовая амбициозная сучка. Можно подумать, что если они оба трахались с одним и тем же парнем, у нее было на это право. Она посматривала на него искоса, словно читала глянцевый "Queer" , - Коннору очень хотелось, чтобы на лбу у него огромными голубыми буквами было написано "FUCK YOU UP! Ok?" Они вообще-то не были друзьями, чтобы Пратт могла вот так свободно пялиться на него, ехидно посмеиваясь. Они даже сработались еле-еле - иногда Коннор с ней соглашался, иногда спорил, порой даже посылал, зло напоминая, кто у ее жениха был первым. Но чаще всего он просто отсаживался поближе к Уэсу и Лорел, молча возвращаясь к делам. Микаэла, надо отдать ей должное, какое-то время тоже молча читала отчеты, статьи и энциклопедии. Правда она редко выдерживала больше двух часов - словно поддеть Коннора было жизненно важно, раз уж он имел наглость лапать за член ее будущего мужа. Лучше бы ей было все равно. Тогда можно было бы сутками пялиться в экран ноутбука, в деталях изучая абсолютно обычное лицо Оливера на заставке рабочего стола, предаваясь воспоминаниям, пока остальная группа батрачила на зачет у Аннелиз... Оливер как-то раз договорил себя до того, что они пара. Идиот. Но это было даже забавно. Коннор был уверен, однажды так и будет: Оливер сменит статус на фэйсбуке, будет ночи напролет играть в шахматы, а утром жаловаться на крошки в постели. Действительно, когда-нибудь. Но уже без него... А потом обнаруживает себя под дверью Оливера. Его трясет в лихорадке: часто, крупно, до холодного пота, стекающего по вискам. Во что превратилась футболка на спине - даже думать страшно. И шатает, как заправского алкоголика, хотя всякое, конечно, бывало, но не поэтому - он не пьян. Коннора ждет смертная казнь, кажется. Но сначала, вообще-то, - тюрьма - на редкость вредное для здоровья и нервов место, особенно если ты - красавчик факультета. Но ему срать - Коннор абсолютно не думает обо всем этом предстоящем дерьме. Он делает то, что делает, просто потому, что делает это - стучит в чужую дверь. Для него это кажется правильным, единственно верным решением. И он уверен, что нет и не было другого пути, потому что когда на него смотрят сонные глаза, Уолш не чувствует ни раскаянья, ни боли, просто его снова трясет. - Эй, ты в порядке? - спрашивает Оливер. Он совсем рядом - можно ткнуться мокрым лицом в чужую ладонь, закрыть глаза и сказать: - Я облажался. Я так облажался, Ол. Забери меня домой... Наверное, он никогда не выберется из тюрьмы. Так ему, дураку, и надо - никто не уйдет от столь четкой судьбы. Ну и пускай! Лишь бы еще хоть раз оказаться рядом с Оливером. Коннор как будто похож на сраного кобеля, что умчался в гон от хозяина, а теперь, тощий и ободранный, приперся под дверь. Но ему плевать, потому что Оливер трогает его плечо, его скулы и в его глазах нет жалости - только горечь. Словно глупая псина, которую он кормил столько дней, укусила, а теперь, зажав хвост между задними лапами, лижет его ладонь, извиняясь. И надо бы пнуть, чтобы шла вон с порога, но он помогает дурной скотине подняться, и заводит в дом. И Коннор искренне рад, что у Оливера существенный недостаток гордости.