Если рассказывать эту историю

Игорю снился парус. В детстве он бредил морем. В школьные годы почти каждый июль мама отправляла его в лагерь в Ялту, где он проводил целые четырнадцать дней в гимназии, оборудованной под подобие пансиона. С кроватями в классах и душевой в спортзале, не разделённой «для девочек» и «для мальчиков», поэтому им всегда приходилось ждать очереди. Он загорал там до черноты, а ночью, несмотря на все запреты и выговоры, убегал на море. Море нравилось ему всяким – даже зимним, когда титанические силы застывали под покровом льда и он воображал, будто там заточена целая армия Посейдона, которая борется со злом, а зимой засыпает. Ему снился парус. Прочный и белый, через который проступало жаркое солнце. Лодка качнулась. Он дернулся и проснулся. Первым, что увидел, – Андрея, сидящего на кровати. Тот упёрся локтями в колени и сжимал ладонями голову. Игорь вскочил, обошел кровать, чтобы стать лицом. Присел на корточки: - Всё хорошо? Парень посмотрел, не отнимая рук от головы, из-подо лба: - Воды не дашь? Без лишних слов, Игорь набрал холодной воды с крана в серую в красный горошек чашку. Анжи выпил воду залпом, и она потекла ему за шиворот. - И аспирина, - выдавил. - А тебе можно? – мужчина с сомнением нахмурился. - Мне щас всё можно, - ироничный ответ. – Даже в гроб. Игорь скривился. Отнял чашку: - Ну и сиди тогда с головной болью, - хотел уйти, но Андрей ухватил его за полу футболки. - Не, правда, мне можно. Мужчина посмотрел с опасением. Отвернулся. Достал из шкафа коробку с таблетками. Отложил термометр и грелку, лежащие сверху, в сторону. Какое-то время в тишине перебирал таблетки. Остановился. - Не хочешь ничего рассказать? – хотел спросить осторожно, но в голосе всё равно проскользнули непрошенные требовательные нотки. Анжи глянул одним глазом. Снова уставился в пол. - Нечего рассказывать, - выдавил с пересохшим горлом. У Игоря дрогнула рука. Он замер и удивился: оказывается, он ещё способен чувствовать это так сильно. Думал, разучился, избавился, - а оказалось, дремало. Обернулся. - Ты колешься? – спросил прямо, не в силах сдержать вопрос, изматывающий его всю ночь, едва он, перетащив Анжи на кровать, стянул с него черную хламиду с карманами, по какой-то причуде судьбы называющуюся пайтой, и увидел его тонкие исколотые руки. Снова взгляд. И, не улыбка – оскал. Тоже прямо: - Колюсь. Игорь не ожидал такого ответа. Он думал, Анжи будет отпираться, отмахиваться, говорить об обстоятельствах… Отрицать, в конце концов, и тогда можно было бы припереть его к стенке. И это был бы уже прежний Анжи. Родной. Въевшийся под кожу. Андрей прервал молчание: - Аспирин. На кухне Игорь по-новой набрал воды. С каким-то глухим отчаянием проследил за белой таблеткой. Через два часа ему на работу. Как повседневно. Надо взять отгул. На какое-то время они в молчании застыли. Или это застыло время. Потом Андрей откинулся на кровать, раскинув руки. Игорь успел заметить, как в языке блеснуло что-то металлическое. - Анжи… Тишина. - Анжи, - он осторожно присел рядом, будто пытаясь не спугнуть зверя. – Расскажи, где ты был всё это время?.. Тишина. Вздох. - Ну что ты как женушка. Игорь закусил с внутренней стороны щёку. Главное, не поддаться этому. Этому беспричинному бешенству. Оно взялось из ниоткуда. Как будто лопнул большой воздушный шар. …как будто из старой раны вдруг начали вытаскивать гной. Хотелось встряхнуть мальчишку, рыкнуть: «Какого черта ты с собой такое делаешь?!» Но он сдерживался. Не позволял себе это, как не позволял многих вещей. Наклонился над Анжи, который, прикрыв веки, просто релаксировал; коснулся рукой щёки. Мягкая поверхность, чуть тронутая щетиной. Провёл большим пальцем полосу до уха. Дырка в мочке, почти зажившая. Ещё один рубец выше. Анжи открыл глаза. Ничего не сказал. Не отвернулся. Игорь перевёл пальцы на непроколотую бровь, будто разгладил: - Ты изменился. Выдох. - Люди вообще меняются. - Перестань говорить цитатами из Вконтакте. - О, а ты там сидишь? – фырк. - Я ещё не настолько стар. Пауза. - Ты тоже изменился. Чуть-чуть. - Откуда ты знаешь? - Я видел тебя раньше. Снова молчание, и Игорю удалось выговорить, только преодолев некоторое напряжение: - …Если ты видел… Почему не подошел? Анжи закрыл глаза, в его голосе теперь слышалась лёгкая досада, мол, «ты что, не понимаешь?»: - У тебя новая жизнь. У тебя жена, ребёнок, в конце концов. Кто я такой, чтобы это рушить? И снова бешенство. Тёмная, тяжелая волна, взахлёб накрывающая пространство. Игорь в этот раз не мог, да и не хотел ничего с этим делать. «Рушить, говоришь?» - голос, без единого звука. Непроизнесённое. Дёрнул придурка за руку, поднимая с кровати, и потащил в ванную, где засунул под холодный душ как есть, в штанах и майке. Анжи захлебнулся и вылез, отплёвываясь, оглушенно тряся головой. Стоя, упёрся руками в колени. Поднял голову и спросил с непонятным выражением: - А терь чё? Отшлёпаешь и выгонишь к чертям? Мужчина сомкнул губы в нитку: - Вымойся, в бойлере есть горячая вода. В спальне возьмёшь сухую одежду. И ушёл. Он сидел на кровати, слыша звук воды в ванной и понимал, что ещё полчаса, и Анжи уйдёт. Ему… незачем задерживаться. Его нечем удержать. Разве что только… бешенством. И то, ненадолго. Помассировал виски. В голову ничего не шло. Вообще ничего. И когда Игорь наконец поднял глаза, Анжи уже выходил из ванны. Полностью обнажённый, видимо, не посчитав нужным прикрыться. С дредов капала вода, а на плече был большой шрам, как от глубокой рваной раны. Он не обратил внимания вчера, больше обеспокоенный сгибами локтей. Взгляды встретились, и они на секунду замерли, будто исследуя друг друга. Анжи прервал молчание: - Ну, и где обещанная одежда? Мужчина поднялся: - Сейчас. Одежда была на него большой наверняка. Несмотря на всю худобу владельца гардероба, музыкант был ещё худее – высохшая трость с выпирающими ключицами и тазобедренными костями. Это было… нездорОво, но как-то болезненно сексуально. И пока Игорь, выпав на милость горько-пошловатой фантазии, выбирал, Анжи подошел сзади. Беспечно заявил: - Да уж, у тебя тут один официоз. - Этот официоз тебе придётся надеть, - кинул ему белую рубашку и те самые рваные по моде джинсы. Анжи поймал одежду на лету, положил джинсы на кровать и принялся надевать рубашку. Мужчина кинул на него короткий взгляд перед тем, как уйти на кухню. Там поставил сковородку на плиту. Повернулся к холодильнику. На тумбочке сбоку стояли битые чашки. Игорь чуть нахмурился и спрятал все в шкафчик, заменив на две, аккуратные, совсем не использованные, подаренные Ларисой и коллегами. Когда Анжи зашёл в кухню и сел за стол, перед ним уже стояла тарелка с гренками и салат. Он хмыкнул: - А ты не меняешься. Игорь бы с ним поспорил, но его самого сейчас одолевало чувство болезненного дежа вю, когда вот так же, в его одежде, заправленной кое-как или вообще без, Анжи, поджав ноги, болтал ни о чём и ел приготовленный завтрак. Он, правда, вырос, изменилось телосложение, чуть – взгляд, но… Чёрт побери, это же совершенно идиотская иллюзия – воображать, будто они – как много лет назад… те самые. Нет, это надо прекратить. Хотя бы на сегодня. Никакого выходного. Игорь домыл сковородку. Повернулся: - Мне надо на работу. Когда доешь, помой тарелку. Одежду можешь оставить на кровати или забрать себе. Ключ на тумбочке в коридоре, потом кинешь в почтовый ящик. - Ты даже не поешь? - Нет, не хочу. Анжи проводил его до спальни, где мужчина переоделся, а после – и до коридора; облокотился на дверной косяк. Игорь, обув туфли – ему почему-то вспомнилось модное название «Оксфорды», с некоторым ханжеством сказанное при покупке продавщицей, взял портфель, ключи от машины. Поднял голову, осмотрел Анжи с ног до головы, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждую черту. - Ну что? – тот поёжился. Через паузу: - Тебе не идут дреды. И ушел. * * * Андрей курил на балконе Игоря – его же сигареты, но, внезапно, Мальборо. Всё вообще показывало, что мужчина курит много: несметное количество бычков в пепельнице, блок сигарет, в котором осталось только две нераспечатанные пачки, тёмные следы на балконе… Он стряхнул пепел и случайно наткнулся взглядом на прикрытый тканью цвета хаки гриф гитары. Андрей удивлённо присвистнул и, чтобы убедиться, отставил велосипед, обойдя стул. Это действительно была гитара. Старая, потёртая, даже без логотипа. Но рабочая. Он вытащил инструмент и ушел с ним в зал. Там сел на пол и принялся настраивать. Как такая вещь могла оказаться здесь? Парень был уверен, что Игорь не играет, да и вряд ли он знал о пристрастии бывшего любовника к музыке – на то время, пока они были вместе. Это что, мля, сигнал с космоса? Андрей фыркнул, опустил взгляд, вдохнул, выдохнул. Хотелось Сплина, чтобы он разрушил это… это отвратительное. Медиатора на балконе не оказалось, и пришлось сходить за запасным, всегда валявшимся в заднем кармане джинсов. Звуки. Это как забвение, как будто он выучил наизусть древнюю тысячесловную мантру. Медитация. Хорошо хоть Надя тогда взяла его в оборот. Тёплая девочка Надя. Она никуда не вписывалась. Все её подруги уже повыходили замуж, нянчили детей, а она читала Маяковского, курила тонкие ЛМ и хранила тетрадь со стихами одного самоубийцы. Нервничала. Молчала. Ничего не ела днями, кроме Мивины. Выходила из подъезда и не могла вспомнить, зачем. И всё так же потрясающе пела. Это было то, чем она зарабатывала на жизнь. Часто озвучивала мультипликационных героев, персонажей из игр. Тащилась от девочек с мечами – пошла в секцию кендо, решила, что совсем бездарна, бросила, а через два месяца кинула и фехтование, куда сходила всего дважды. Грустная, тёплая девочка Надя. Тонкие запястья, тонкие пальцы. Начинающаяся анорексия, от которой её никто не может отговорить. Ей скоро будет тридцать, но какая-то завитушка, винтик, отвечающая за взросление в ней, сломалась. Наверное, поэтому, когда они встретились, Андрей, у которого полетели все винтики вообще, идеально с ней синхронизировался. И всё стало прям как в давние студенческие годы – её голос и его гитара. Пять месяцев спустя, когда их пригласили в «Рок-школу», вернее, пригласили Андрея дать пару уроков, они встретили Ника – барабанщика, а чуть позже и остальных. И всё покатилось по нарастающей. …до сегодня. И, думается, лучше бы сегодня вообще не случалось. Он больше не влезал в рамки «Анжи», не получалось. Он вырос из этой мерки. И чтобы не было разочарований… А не-Анжи – не нужен. Он знал это, ещё когда увидел Игоря в первый раз – с женой и ребёнком, вылезающих из простенькой, но впечатляющей на вид ауди, направляющихся в какой-то торговый центр – кажется, к Оушн-плазе. Андрей увидел его и замер. И всё вообще замерло. И Андрей не подошел, хотя жгло по живому, от открытой ране – где бы взять подорожник. Оно болело, а, говорят – время лечит. Ага, лечит всё, кроме Л. Он прикрыл глаза и запел, хотя голос у него в последнее время был хриплый и невнятный – Ай, к чертям!.. Он пел, вернее, напевал тихо, пока не услышал щелчок замка в двери. Сердце пропустило удар – совсем забылся. Какого хрена он вообще остался? В коридоре включился свет, и Андрей, прихватив гитару, бесшумно вышел на балкон, прикрыв за собой дверь. Сел на пыльную подушку – наверняка с дачи, и утянул к себе с подоконника сигареты с зажигалкой. Откинул голову назад – на бельевой верёвке телепались, колышимые ветром, две оранжевые прищепки – и прыснул: ну, точно подросток, прячущийся в квартире друга от его бдительных родственников. Затянулся, выпустил дым в сторону. Было любопытно, что происходит, и он чуть высунулся, чтобы через окно между балконом и залой увидеть, что внутри. Он как раз заметил женщину лет тридцати-тридцати-пяти с роскошной гривой русых вьющихся волос. Это точно была не Алёна и не Варя. Нынешняя пассия? Новая жена? Андрей оборвал мысль – это не его дело. Несмотря на утреннюю идиллию – это просто иллюзия. Они чужие люди. Докурил сигарету. Щелкнул замок – женщина закрыла за собой входную дверь. Ему тоже пора уходить. * * * Вечером Игорь, положив руки с локтями на руль, опустил на них голову. Он знал, дома никого нет – ни Ларисы, ни… Анжи. Возвращаться не хотелось, хотя рано или поздно – придётся. Он тысячу раз представлял их встречу – проигрывал в голове диалоги, жесты, паузы – в итоге, всё случилось совсем по-другому. И ему первый раз пришло в голову - нужен ли ему Анжи вообще? Не застрял ли он на том трогательном образе полуподростка, студентика, или – позже – соблазнительного молчаливого парня с повадками канарейки, прячущей под птичьим опереньем рыжий лисий хвост? Сколько лет прошло – люди меняются в мгновение ока. А Анжи – точно – вокруг него теперь другие люди, другие интересы, сам он – другой. И как бы больно ни пришлось самолюбию, может случится, что эта лёгкая, болезненная влюблённость в образ лучше разочарования от настоящего человека. С утра хотел остановить – смешно подумать, чем – бешенством, а потом понял – не надо. Господи, как же он жалок. Образ Анжи – трогательный мальчик, тронуть и не отпускать – всё ещё. И следы от иглы… Господи, что он несёт – какие ещё образы?! Собачий бред обиженного мальчика, который изменил другому мальчику и теперь ноет и кается. Он виноват сам. Он не нужен ни Анжи, ни Андрею, так что лучше просто оставить парня в покое - ему вряд ли захочется свободное время проводить с дряхлым мужиком, в прошлом которого жена, ребёнок, а в настоящем – он пуст; у него нет ничего, что можно было бы отдать, чем можно было бы поделиться. Он даже не точка – он пробел, пустота с кошельком и машиной… ах да, сейчас таких называют папиками, но Анжи не нужна пустота, он такого не заслуживает. Игорь повернул ключ и завел машину.