Почувствуй

– Саймон... Саймон разворачивает стул спинкой вперёд и садится. Натягивает пальцами края рукавов и молча разглядывает то, как Кирен сначала просто хмурится, а потом и нетерпеливо потирает ладони друг о друга. – Саймон, – голос чуть осипший. Наверное, потому что ноябрь и уже вторую неделю дожди, а он ведь не слушается и забывает плотнее обматывать шею шарфом. Конечно, ему ведь теперь так нравится не прятаться и чувствовать. Пусть это будет хоть град по обнажённым рукам, хоть огонь и кипящая вода. Да всё что угодно. Даже чувствовать себя простуженным, когда ты снова живой – и то здорово, заверните ему поскорее все виды болезней и боли. Или, возможно, в горле першит, потому что он уже столько раз за последнее время произнес это негромкое "Саймон", что удивительно, как вместо шести букв из него ещё не льется кровь. – Саймон, давай, – облизывает губы и подаётся вперёд, – ну же... Кирен не умеет просить. Кирен умеет делать так, чтобы Саймон отказывался от всего ради него. Кирен глубоко-глубоко вдыхает и не отводит взгляд. Потому что в конечном итоге ни то, что нужно снова бояться умереть, ни то, как редкое для этих краёв солнце сквозь туман опаляет кожу, ни то, как воздух густо наполняет лёгкие, – ничто не отменяет того факта, что твой парень всё ещё не живой. Последний из всех. – Почему ты такой упрямый? – И это говорит самый большой упрямец, – Саймон улыбается краем рта и отклоняется, обхватив спинку стула руками. – Я просто хочу, чтобы всё было в порядке. – Всё в порядке. Может, у них разное понимание "порядка", но Кирен честно не понимает, что же нормального в том, что один за одним все заражённые стали живыми, а Саймон, хоть уже шла носом чёрная кровь и руки тряслись – Кирен видел своими глазами на позапрошлой неделе – упорно продолжает сжимать кулаки и не позволять победить себя этим изменениям. Кирен не знает, как ему удаётся. Его Саймон сильный. Наверное, после таких ран, как у него на спине, становишься очень сильным. – Эми не помогло то, что она стала живой. Мы... – Я хочу, чтобы ты тоже почувствовал, – Кирен смотрит в сторону. Кирен не хочет думать, что это может быть не концом. – Ты не представляешь, как мы отвыкли. – Нет. – Почему? – Мне... – пожимает плечами и отстранённо улыбается, – просто не хочется. – Не хочется, – щурится Кирен. – Не хочется, – подтверждает Саймон. – Не хочется ему! - Кирен всплёскивает руками. – Ты издеваешься? А меня тоже не хочется? Саймон хмыкает и, чуть помедлив, поднимается и подходит к дивану. Садится рядом и разворачивает ноги Кирена к себе, аккуратно укладывая на свои колени. Тот ложится, и Саймон наклоняется, упираясь ладонью возле головы. – Тебя хочется. – Не смотри на меня так, – Кирен дёргает подбородком. – Как? – Ты знаешь. – Как же я на тебя смотрю, по-твоему? – Как будто я лучшее из того, что ты видел, – Кирен морщит нос и закрывает глаза, прижимаясь к Саймону. У него широкие плечи и наверняка приятная тяжесть веса, если ляжет. Внизу тянет только от мысли, какой он тяжёлый. – И что же тут неправильного, Кир? – Саймон мягко гладит его щёку и целует, надавливая на висок. – Или тебе обидно, что я мало что вообще хорошего видел? – Конечно, – фыркает. – Ну прости, прости мне, что я помню, как убил свою маму. Да и если бы я вместо наркотиков и Норфолка знал только какие-нибудь чудесные сады, я бы всё равно смотрел на тебя, как на лучшее, что видел. – Ты... Что? – Кирен распахивает глаза, и Саймон не может не улыбнуться – они уже несколько раз спят вместе, и утром, когда Кирен поднимает веки, это похоже на то, как едешь один ночью, а по бокам лес и снаружи темнота, и внутри темнота, а потом вдруг резко давишь на тормоз, потому что эти огромные красивые оленьи глаза в свете фар. – Ничего, – Саймон трогает его, забираясь рукой под одежду, – всё нормально. Просто не думай, что это из-за тебя. Я... не готов это так ярко... почувствовать, как ты говоришь. – Саймон, – и это "Саймон" не похоже на предыдущие. Это "Саймон" значит "мы сможем это пережить", – ...я хочу. – Да? – как будто до этого не замечал, как ему в живот упирается член. – Да, я живой, молодой, – вспыхивает Кирен, – мне нужно это. – А я мёртвый и старый? – А сколько тебе лет? Откуда мне знать, может, ты не хочешь снова быть живым, потому что у тебя уже просто не стоял? – Свитера меня старят. Саймон смеётся, стаскивает с него брюки и улыбается, потому что невозможно не улыбаться от того, что Кирен всё делает правильно – не строит из себя защитника и не жалеет. – Ты очень красивый, – напоминает Саймон, замечая румянец на бледных щеках Кирена, – ты прекрасен, – напоминает Саймон, стягивая с него оставшуюся одежду. Кирен только опускает взгляд, ещё гуще краснея. Как будто с Саймоном можно забыть – он повторяет это снова и снова. Как будто действительно верит и не боится, что он тоже поверит. – У тебя что-то со зрением, – бурчит Кирен, но прижимается теснее. – Ты уверен? Кирен кивает. – Подрочить тебе? Кирен поднимает взгляд и, закусив губу, отрицательно мотает головой. – Ты?.. Кирен мотает головой снова. – Понятно. Но у нас даже смазки нет... – Я хочу тебя сейчас, – твёрдо говорит Кирен. И это правда. Поцелуев мало. Прикосновений мало. Мастурбировать с мыслями о Саймоне мало. Засыпать и просыпаться с Саймоном мало. Когда ты живой, возвращается непрекращающийся страх. Что-то потерять и что-то не успеть. Кирен не хочет ждать. Кирен не развлекался в ночных клубах и не влюблялся в красивых девчонок – он предпочёл влюбиться в парня, который предпочёл погибнуть на войне. Кирен выбрал исполосовать руки вместо того, чтобы увлечься инди-роком и узнать, что первая любовь совсем-совсем не обязательно навсегда. Ничего, что первый раз у него будет с мёртвым, и нет смазки. Кирен, этот оптимист с суицидальными наклонностями, умеет развлекаться. Он просит "Разденься" и приподнимается на локтях, рассматривая мужчину. Мышцы на его руках и прессе красиво напрягаются, когда он медленно стягивает свитер через голову и после, приподняв бровь, спускает брюки с нижним бельём. У него крепкие ноги и красивая мускулистая грудь. У него тёмные волосы на груди и в паху, а член даже в таком состоянии большой. Он аккуратно складывает одежду на пол и ложится сверху, обхватывая Кирена за лицо ладонями. – Скажешь, если будет больно, - надавливает большими пальцами на щёки. Больно было, когда Рик уехал. Больно было, когда он резал вены и кровь стекала по тонким запястьям, чтобы запачкать собой землю и лишить его жизни. С Саймоном не больно, но Кирен всё равно кивает в ответ. Саймон целует его, Саймон медленно гладит его руки, гладит его бёдра, аккуратно ласкает его живот. Бледная кожа Саймона не распаляется в ответ на жар Кирена, но тот всё равно задирает себе на плечо его ногу и надавливает весом своего тела. – Оближи, – дотрагивается до нижней губы, и Кирен послушно берёт в рот пальцы, стараясь смочить как можно сильнее. У него холодные пальцы. Это не было заметно, когда они оба не были живыми. Теперь это заметно и это странно. Не плохо. Просто странно. Саймон приоткрывает рот и, глядя в глаза, опускает руку вниз и влажно массирует между ягодиц. Выгибается под ним и облизывается – хочется поскорее, но Саймон делает всё медленно, очень медленно, и Кирену кажется, что проходит целая вечность, пока он не проталкивает в него палец. - Аах, - стон скорее удивления, потому что ждал сразу боли или чего-то такого, но нет, это просто... необычно. Саймон вводит палец целиком, до упора, плавно проворачивает внутри, целует без языка и не закрывая глаз, сгибает палец на себя и двигает им внутри с разным темпом, расслабляя мышцы. Он, конечно, без линз, и Кирен всматривается в эти чёрные звёздочки маленьких зрачков. Второй палец – Кирен набирает побольше воздуха в грудь, третий – и становится не так весело. Прикосновения к члену разительно отличаются от прикосновений своих рук, потому что ни пальцы не разогреваются, ни тело на нём не становится мягким и податливым, как должно от желания. Кожа неоднородная, пятнами, и Кирену инстинктивно хочется уйти от этого разрывающего ощущения внутри, и он прогибается в пояснице, и с силой надавливает на плечи, чтобы Саймон убрал чёртовы пальцы, но тот только улыбается в губы и качает головой: "Тихо, Кир, тихо". Кирен судорожно вдыхает, подстраиваясь и стараясь не потеряться в ощущениях. Их сразу становится так много. Так много всего вокруг. Небо за окнами серое, и он это чувствует, чувствует изнутри, как свет тусклыми лучами падает на пыльные паркетные доски. Чувствует, как на улице пронизывающий ветер и вдалеке голоса, а тут душно. Затхло, и это как в самых дальних рядах библиотеки, где иностранная литература и никто не заходит кроме редких парочек, которым интереснее изучать друг друга, чем то, о чем написали те, кто уже умер. Пахнет сразу и всем, и ничем. В доме Эми совершенно отчётливо пахнет так, будто здесь никто не живёт. Только вот от каждого движения Саймона в комнате всё ярче едва уловимый запах пота Кирена, только вот от каждого прикосновения живота Саймона к его паху слышно, как громко дышит Кирен. – Ты там живой? – аккуратно вытягивает пальцы и гладит пульсирующую дырочку самыми кончиками. Кирен не сразу понимает, что Саймон спрашивает, но, пережив абсурдность вопроса, вымученно улыбается. – Да, не останавливайся. Саймон выпрямляется, усаживается на пятки между его ног и подтягивает под ягодицы, устраивая его разведённые ноги у себя на бедрах. – Расслабься, – говорит Саймон, и Кирен хочет ответить что-нибудь едкое, потому что почему-то щёки начинает печь от стыда, а внизу неприятное пульсирующее жжение. Кирен закрывает глаза ладонями и пытается справиться с тем, что ему очень стыдно лежать так, полностью открытым перед другим человеком. Надо было ночью, надо было выключить свет... О чём он только думал?.. Саймон обхватывает член у основания и двигает рукой вверх-вниз, очевидно, прислушиваясь к реакциям Кирена, потому что темп абсолютно правильный – тот совершенно не может удержаться от стонов. Саймон надавливает ладонью на головку и проворачивает, одновременно проталкивая два пальца другой руки внутрь. Стыдно, стыдно, стыдно и одновременно возбуждает ещё сильнее, потому что кожа буквально пылает от того, как восхищённо смотрит Саймон, потому что Саймон шепчет снова и снова "прекрасен", "прекрасен", "прекрасен". Что-то внутри стекает горячей волной, и Кирен убирает ладони от лица, чтобы видеть, как Саймон смотрит, как трахает его пальцами. Кирен немного приподнимает бёдра, разводит ноги шире, и по всему телу обволакивающая дрожь. Недавно приобретенная способность чувствовать обостряется до предела, превращая всё тело в оголённое сплетение нервов, от прикосновения к которым его выгибает от удовольствия. Саймон обхватывает член у самой головки и быстро надрачивает ему. Приятно, очень приятно. Нет, Кирен не думает что-то вроде "ради такого стоило умереть", но вот жить... Жить, определенно, да. Звуки приглушены, как будто он в вакууме, и Кирен не сразу разбирает среди шёпота Саймона его довольный смешок – оказывается, он сам уже ритмично насаживается на пальцы и бессознательно подбрасывает бёдра вверх, стараясь получить ещё больше. – Ты бы видел себя, ты бы видел себя сейчас, – восхищённо шепчет Саймон, – ты замечательный, ты сейчас такой красивый... Что же ты делаешь со мной... Кирен весь мокрый, раскрасневшийся, извивается, дышит ртом, вонзает пальцы в плечи, задевает шрам во всю спину, и в Саймоне что-то ломается, отчего он наклоняется к его лицу и бесконтрольно двигает рукой всё сильнее. – Саймон, Саймон, боже, – Кирен задыхается, обхватывая ногами за талию, и закрывает глаза, целиком отдаваясь ощущениям. Что-то меняется. Кирен чувствует, что что-то меняется, но ему не дают сосредоточиться громкие выдохи Саймона и что-то определенно большее, чем пальцы. Несколько особенно резких толчков, от которых вжимает в диван и перед глазами цветные пятна, и между ног становится горячо и липко. Кирен запрокидывает голову и, содрогаясь, кончает на живот от нескольких рваных касаний к члену. Саймон целует его в шею и упирается лбом в плечо, стараясь отдышаться и обнимая ладонью пониже рёбер. Пальцы дрожат. Тело Кирена тоже подрагивает, но от удовольствия. Пальцы Саймона сильно дрожат. Кирен замирает и шумно выдыхает. – У тебя кровь, – как можно спокойнее говорит Кирен. – И еще у тебя урчит в животе. Саймон лежит на нём, и это похоже на то, как он тогда спас его от себя и пули. Кирен сглатывает: "Теперь я тебя спас". Саймон перекатывается на бок, и они оба смотрят в потолок. Сначала они просто лежат, а потом одновременно начинают смеяться. Сплетая тёплые пальцы.