Нет выходным

Коноэ может суетиться по любому поводу («Всегда есть то, что можно сделать! Ты вечно говорил, чтобы, если мне вдруг будет нечего делать, я обратился к тебе и ты найдешь мне работу!»), может раздражаться и носиться вокруг, будто гостиница переполнена посетителями, но это не станет препятствием для взглядов, которые Бардо на него бросает. Бардо сидит за столом с пером в руке и подсчитывает доход за эту неделю. Младший кот демонстрирует взрывную деятельность, хотя, по правде, сегодня в гостинице почти нет клиентов. Немногочисленные путешественники, остановившиеся здесь, сейчас прогуливаются по улицам Рансена. С наступлением вечера посетители вернутся, чтобы насладиться великолепным ужином, — преимущественно приготовленным Бардо, хотя Коноэ тоже учится, — некоторые из них снимут комнаты, другие уйдут, чтобы насладиться ночной жизнью Рансена. Но сейчас все тихо, и было бы еще тише, если бы не Коноэ, мечущийся из стороны в сторону. Время от времени он бросает угрюмый взгляд в направлении Бардо и в ответ получает улыбку. Прямо сейчас Бардо не в состоянии сказать Коноэ, чтобы тот успокоился. Коноэ не нравится видеть что-то не на своих местах. Все должно быть подсчитано, все списки проверены, а работа по дому — выполнена. Есть посуда, которую нужно вымыть, полки, с которых требуется смахнуть пыль, кровати, которые необходимо заправить, простыни, нуждающиеся в стирке, и Коноэ — вихрь деятельности среди всего этого. Он такой с раннего утра: встал еще до рассвета. Опустив перо и оперев подбородок на перевернутую ладонь, Бардо в течение нескольких минут наблюдает за ним. Кажется, что Бардо погружен в свои мысли, но на его лбу появляется легчайшая складка, а брови хмурятся. Коноэ игнорирует его до того самого момента, пока Бардо не обращается непосредственно к нему: — Можно и передохнуть, знаешь ли. Так и с ног сбиться недолго. Ему удается убедить Коноэ просто посидеть в общей столовой (пустой, по крайней мере, в настоящий момент). Здесь Бардо предлагает ему кружку воды, желанное облегчение после полуденной жары, на которой Коноэ провел не час и не два. Бардо не вполне понимает его дотошность, его потребность в эффективности каждой мелочи. Коноэ был таким с самого начала, когда приступил к работе в качестве нового работника (менеджера? привратника?) гостиницы, ценного, несмотря на множество ошибок. Он компенсировал их с лихвой. Сорванцы в таком, как у Коноэ, возрасте очень подвижны, Бардо это знает. Но тут кроется нечто большее. Он может только предположить, что с такими сущностью и душой, которых хватило бы на двоих, Коноэ просто необходимо делать хоть что-то, чтобы выпустить пар. После всего, что произошло, его тело переполнено энергией. Он может не вполне понимать это, но чувствует, что, стоит ему перестать думать, пусть ненадолго, все его существо начинает трещать по швам. В конце концов, Ликс оставил эту оболочку с сердцем, наполненным печалью. Коноэ ставит чашку на стол и напрягается, когда руки Бардо накрывают его плечи. В горле Коноэ зарождается шипение, которое вскоре сменяется тихим урчанием, когда эти руки начинают разминать твердые, напряженные мышцы. Это — неохотное урчание, но Бардо устраивает и оно. Когда он заговаривает снова, в его голосе слышится беспокойство: — Вот видишь? Ты слишком утомляешься. Бардо и впрямь думает, что существует множество вещей, от которых Коноэ нужно защищать. Жара понемногу сменяется освежающим бризом, когда Коноэ устраивается у Бардо на коленях, позволяя тому разминать мышцы на своей спине костяшками пальцев. Через полчаса он забывает о стирке, о швабре, о метелке для смахивания пыли, вместо этого разворачиваясь к Бардо лицом и медленно покачивая бедрами; униформа соскальзывает с его плеч. В течение следующего получаса он кусает верхнюю губу, пока рука Бардо медленно скользит вверх и вниз по его члену. Он не понимает, — но никогда не спросит — как прикосновения рук, загрубевших от работы, могут быть такими нежными. Он яростно выступает против того, чтобы к нему относились так, будто он сделан из стекла. Бардо не всегда принимает это к сведению, но, по счастью, сегодня он не церемонится. К тому времени, как Коноэ кончает, он с трудом слышит собственные мысли, пробивающиеся сквозь стрекот сверчков снаружи. — Взбодрись. Скоро начнут приходить посетители. Остаток ночи они вместе готовят и подают еду голодным гостям, Коноэ разносит фрукты и мясо поднос за подносом, и резко машет хвостом в сторону тех, кто считает допустимым насмехаться над помощником владельца гостиницы. Бардо наблюдает из кухни, бросая взгляды искоса, когда Коноэ недвусмысленно объясняет, что вскоре будет связан узами; церемония состоится сразу после солнцестояния, тем не менее, его можно считать несвободным. — Не хочу потерять кольцо в твоих овощах. Только и всего. Вообще-то, большей частью он смеется надо всем этим, что не может не радовать. Ближе к полуночи они удаляются в собственную комнату, и Коноэ теряет счет времени, а нежно-грубые руки ласкают его тело, и голос Бардо нашептывает все то же, что и раньше, слишком смущающее, чтобы слушать. Бардо дразнит его, и чуть позже Коноэ устроит насмешнику сладкую жизнь. Но не сейчас. Сейчас он подается бедрами назад, — «гибкий», одно из тех ужасно смущающих слов, которыми Бардо нравится его награждать, — и кусает подушку, чтобы приглушить свои стоны, слишком поздно понимая, что рискует разорвать ее и отправить в полет добрую сотню перьев. Но, в конце концов, это того стоит. Потом он тихо дышит, Бардо обнимает его одной рукой, и они крадут друг у друга поцелуи в ночной темноте. Когда здравый смысл возвращается к Коноэ, он понимает, что пропустил целый ряд пыльных полок, не закончил мыть посуду после ужина, забыл принести с улицы бочонок дождевой воды, а еще… — Это последний раз, когда я отвлекаюсь посреди работы. Надеюсь, ты это усвоил. Бардо бросает на него недоверчивый взгляд, говорящий о том, что это были всего лишь несколько часов, но вслух не произносит ни слова, — только уголки его губ растягиваются в улыбке. Он встает и лениво потягивается, а потом направляется к столу в углу комнаты, берет кусок пергамента и делает вид, будто напряженно пытается вникнуть в смысл того, что на нем написано. — Вообще-то, я подумывал о том, чтобы завтра устроить тебе выходной, — говорит он, смеется в ответ на возмущенный крик, раздавшийся из кровати, а потом проворно уклоняется, избежав летящего в него тапка.