Out of you

Луч неона окутывает тёмную фигуру на сцене, скользит по ней, выгодно освещая обнажённый рельеф мускулистого плеча. Ласкает холодным светом руку, сжимающую тяжёлый басовый гриф. Человек и гитара представляют единый альянс. Бас-гитара — его малышка, детка, любовница. На усталом лице гитариста читается сосредоточенность: он не обращает внимания ни на зов фанатов, выкрикивающих из темноты его имя, ни на яркие вспышки софитов, слепящих глаза. Мягким перебором пальцы касаются струн, а затем вдруг дёргают их, вызывая напряжённую реверберацию. Зал замирает, впитывая её отголоски, и гитарист, поймав момент, уверенно начинает интро. Тема звучит объёмно, плотно и обволакивающе, растворяя красоту мелодии в лаконичности строя. Хара будто торопится сыграть её, но сдерживается, бросая взгляд поверх напряжённой аудитории. Он не наблюдает лиц: для него все они сливаются в единое живое полотно. Пауза вновь раздирает тишину. Рука с опущенной кистью взмывает вверх, ленивым шлепком ударяя по струнам. Художник размашисто осеняет себя крестом… «Ты хоть понимаешь, насколько хорош, сукин сын?» …Парни до ночи задержались в офисе: работы было много; и, осознав, что торопиться некуда, в перерывах развлекались, переключая каналы местного TV. Случайно наткнувшись на трансляцию, Таканори махнул рукой, требуя оставить его наедине с телевизором, и Кай, потакая чужому капризу, быстренько утащил остальных на перекур. …«Soko ni aru kuruma no toranku ni wa»… Полифония начала казалась прозрачной и глубокой, и каждая тема звучала очень внятно. Тягучий плацдарм басовой подложки органично уравновешивали обе гитары. Затем, усиливая мрачную атмосферу, влились ударные. Там, на экране между музыкантами наметился редкий эмоциональный резонанс. Несмотря на то, что Кё пел неидеально, в контексте это не имело значения. Когда ощущения синхронизируются в единое целое, пробуждается чуткость восприятия, позволяющая отлично понимать друг друга. А это уже взаимодействие на ином уровне, для которого не нужны ни слова, ни даже зрительный контакт… «Они чувствуют друг друга лучше, чем я свои пять пальцев, — размышлял Матсумото, усаживаясь прямо на пол. — И это цепляет гораздо сильнее студийки. Хара…» Таканори отключился от реальности, полностью погрузившись в музыку. Впитывая каждый звук, его душа лила тоскливые слёзы в унисон с выразительным соло гитары Андо. Остинатная тема другой гитары задевала за живое, вызывая внутри ощущение трагической необратимости. …С той встречи в Токийской галерее Руки запретил себе думать о том, что там было. Следовало воспринимать всё спокойнее и прекратить, наконец, страдать, осознавая, что, сколько бы времени ни прошло, они всё равно будут где-то пересекаться, ведь окружающий мир до противного тесен. И ежели провидение того пожелает — хоть на другой планете они обязательно встретятся. Таканори не искал этой встречи, но мысли об этом не давали ему покоя. В Японии считается неприличным смотреть человеку в глаза больше трёх секунд. А они тогда просто не могли оторваться друг от друга, и даже сейчас, глядя на экран плазмы, Руки будто надеялся, что Хара чудесным образом материализуется в реале. Куда уж неприличнее? «Ты говорил, что скованные обстоятельствами, мы могли бы понять, какой свободы ищем. Можно ли применить это слово к тому, что я чувствую? Для чего мне такая свобода, если я вынужден молчать? О чём ты думаешь, когда остаёшься один, Хара? Ощущаешь ли эту „несвободу“ так же, как я?» «I Will Go To The Heaven Playing The Suicide I Will Go To The Hell» — орал с экрана вокалист Dir en Grey. А внутри Таканори боролись ревность, восхищение, и желание вперемешку с тоской. *** — Ты скучаешь по нему? Это была первая и совершенно неудачная попытка Рейты заговорить. И вопрос оказался самым нелепым среди всех существующих. Я даже не заметил, когда он вернулся и сколько времени простоял, наблюдая критерии выразительности моей спины. Я медленно повернул голову. Сейчас он не прятался за маской и не скрывал глаза козырьком бейсболки. Небольшой шрам пересекающий левую скулу, бледнел чуть розоватой линией: след, который оставил ему Хара. Честно сказать, никакого сочувствия к Сузуки я не испытывал. Во мне не осталось ничего, кроме гнева и желания держаться от него подальше. Не знаю, что напрягало сильнее: само присутствие Рейты или факт того, что он вдруг подал голос. А может быть, и то и другое вместе. — Руки… Очень вовремя! Господи, ну где шляется Кай и все остальные? Чтобы не поддаться панике, я выключил плазму и начал изучать геометрию облупившейся краски на стене. — Поговори со мной? Пожалуйста. — Не о чем, — вырвалось как-то само. — Знаю, что не имею права, но… мне… очень жаль. — В прошлый раз тебе тоже было жаль. — Не надо так! — А как надо? Сказать «спасибо»? — Не думал, что у тебя с ним серьёзно… — А ты вдруг думать научился? — Руки! Давай вот без этого, а? — Без чего? — съязвил я. На его щеках проявились красные пятна, Сузуки занервничал. Хотелось бросить в него чем-нибудь тяжёлым и сбежать. — Без сарказма, — тихо добавляет он. Его выдержке сейчас можно позавидовать. Стоит, опустив руки по швам, медленно, но шумно выдыхает, отводя взгляд в сторону. Он может держать себя в руках? — Ты… прости меня… когда-нибудь. — Отвали. — Нам всё равно придётся работать вместе, так нельзя! — Думаешь, такая большая проблема заменить басиста? Да наш техник играет лучше тебя! Правда в том, что ты до сих пор здесь только благодаря Каю.  — Така! Пожалуйста… — он хватает меня за плечо, дёргая на себя, и волна отвращения пронзает тело. Мне ненавистна обречённость, появившаяся в его взгляде. Мне всё в нём сейчас ненавистно! — Что Така?! — судорожно пытаюсь отцепить от себя его пальцы. — Ты думал, что вот так подлезешь, извинишься, и меня отпустит? Ты мне жизнь разрушил, а я должен забить на это и простить?! Отпусти! — Человек, которому всё равно не стал бы рисковать репутацией, чтобы публично набить мне морду! Он, блять, любит тебя!  — Да какая, к чёрту, сейчас разница? Ты своего добился! Иди на хер, Рейта! — Господи, ну что мне сделать, чтобы… — Что сделать?! — орал я, не успевая анализировать, что отвечаю. — Убейся или верни всё, как было! Верни мне его! Да, вот так. Не хотел, но высказал то, о чём думал. Сузуки замер, выпуская моё плечо. — Если бы я мог, — неожиданно тихо произнёс он. — Тогда, какого хера ты всё это начал? Тут вернулся Ютака и добавил напряжения. — Оставь его, Сузуки! — оценив ситуацию, прошипел Кай. — Ты же мне поклялся… — Да ничего я не сделал! — рявкнул побледневший басист и шагнул к дверям. Оправдываться не было смысла. — Ты куда? — голос Широ заставил его остановиться, не позволяя пройти. Они с Кою зашли последними. — А кто кого должен вернуть? — Юу расслабленно улыбнулся, но увидев выражение наших лиц, мгновенно посерьёзнел, и всё его веселье сошло на нет. Аой тут же рванул ко мне. — Ру? Что он натворил? — Ничего, — соврал я, вытирая о штаны вспотевшие ладони. — Проехали. — Не проехали, — Акира снова подал голос, будто его тянули за язык. Он, видимо, нарочно искал неприятностей. Вот для чего сейчас лезть на рожон? Сомневаюсь, что им двигало желание рассказать правду или снова унизить меня. Скорей всего, Рейта устал прятаться и ждать, что рано или поздно всё откроется. — …Я ухожу из «Газэ». — Что ты несёшь… — с ощущением безнадёжности сказал Кай, взглядом умоляя меня сделать хоть что-нибудь, чтобы не позволить басисту совершить очередную глупость. Такого никто не ожидал. Сузуки всегда боялся вылететь из группы. Для него это стало наихудшим из кошмаров с тех самых пор, когда он отправил меня в нокаут. Я видел отчаяние и знаю, как оно выглядит. Мне ли не понять этот прессинг безысходности и отсутствие надежды на то, что ситуация изменится к лучшему? Как же знакомо это чувство, Рей! Если бы ты сначала думал, прежде чем что-то сделать… — Ты что-нибудь понял? — повернулся Уруха к Аою с недоумевающим видом. — Я — ни хрена! — А причину узнать можно? — вмешался Широяма, сканируя взглядом то меня, то Рейту. — А-ки-ра, — произнёс он по слогам, — что случилось? И тут я решил, что надо срочно спасать этого дурака, пока он окончательно всё не испортил. А ведь пострадавший здесь я! Я, а не он! Какого чёрта мне его жалеть?! — Простая ссора, Аой. Нечего серьёзного. Но только вот Рейта вдруг изъявил желание бросить нас накануне тура. — Да что за бред?! — вмешался Уруха. Басист несколько опешил, поднимая на меня тяжёлый взгляд. Конечно, он удивлён, ведь я его покрываю. — Но ты же сам сказал... — Руки?! — Широ и Ютака повернулись ко мне одновременно. Аой с беспокойством, а лидер смотрел так, словно я был защитником вселенной и суперменом в стадии выполнения подвига. Ага, Человек-Паук, который не может справиться даже с собственными проблемами. Из-за этого я совершенно перестал заботиться о делах группы. Группа - это как вторая семья, где, как говорится, не без урода. Тупого оленя и ублюдка Рейты. Конечно, я всё могу: всю жизнь постоянно занимаюсь тем, что решаю что-нибудь. Я закрыл глаза, на секунду представляя себя человеком невидимкой, затем толкнул Юу, чтобы тот дал мне пройти. Ну, давай, Матсумото, вперёд! — Акира, — начал я, подходя ближе. Дистанция между нами нарушала личные границы, но, сделав усилие, я старался не обращать на это внимание. — У нас очень плотный график. И случается так, что порой сдают нервы, — говорил я, глядя на него в упор. — Разногласия — нормальная часть рабочего процесса, тебе ли не знать? Поэтому, давай сделаем вид, что ты ничего не говорил, а мы ничего не слышали? — В смысле я ничего не гово… — В смысле, что ты сейчас успокоишься, и мы продолжим работать,  — примирительно добавил Кай. — Ты не против? Рейта, к счастью, сообразил, что лучшим выходом для него будет просто заткнуться. Он молча кивнул, а я немного постоял рядом, отсчитав про себя до пяти, и изображая улыбку, вернулся на место. Широяма замер в раздумьях, выискивая, в чём подвох, и пока он соображал, я изображал активную деятельность, меняя местами папки на столе, и всем своим видом показывал, что занятие это весьма важное. Но Аой не повёлся, ехидно выдыхая мне на ухо: — А я тебе не верю. Акира не настолько глуп, чтобы бросать слова на ветер. Значит, есть повод. И мне интересно: кто же тут кого покрывает? — Тяжёлый взгляд буравил мне спину, но конфигурация со средним пальцем оказалась вполне убедительной для того, чтобы Широ отстал со своими попытками докопаться до истины. Ничего объяснять ему я не намерен. Во всяком случае, сейчас. — Рей, а пойдём-ка, выпьем кофейку? — как ни в чём не бывало, промурлыкал Аой, подскочив к басисту. — Заодно обсудим, что там у нас не сходится в припеве. — Пошли, только...  Кай, — позвал Акира с надеждой. — Не хочешь с нами? — Ему нужна была помощь Укэ, поскольку ритм-гитарист явно жаждал расспросить Сузуки не только о припеве. — Можно, — лидер поднялся со стула, разминая затёкшие конечности. Но перед тем как выйти за дверь, поймал на себе мой взгляд и остановился, протягивая руку. — Спасибо, — произнёс он, и я, пожимая прохладную ладонь, почувствовал, что у него сильно дрожат пальцы. *** Обстановка в комнате, куда проводил его Терачи, отличалась минимализмом. Тёмный шкаф с выдвижными ящиками у стены, за ним, прямо в углу Хара заметил небольшой футон, а рядом с ним располагалась тематическая конструкция-козлы. Опора чем-то напоминала ту, что есть у Тотчи, только эта казалась более функциональной. Прямо по центру находился столб из дерева, верх которого упирался в потолок. Наличие насечек различной глубины Тошимаса нашёл занимательным. Интересно, это была идея Шиньи? Терачи свинтил козлы, и, освобождая пространство, задвинул их куда-то за шкаф. — Стена к твоим услугам. И знаешь, я не стану тебя фиксировать. Ощути свободу! — Звучит издевательски, — пробурчал Хара, стаскивая майку через голову. Из одежды на нём оставались лишь тёмно-синие джинсы. Пальцы привычным движением коснулись денима, расстёгивая молнию, а взгляд Терачи невольно зацепился за красивые рельефы мужского тела. Сам драммер был невысокого роста и отличался худобой. Для многих он вообще казался мягким и женственным, если не брать во внимание его увлечение садизмом.  — Эти твои ремни… — начал он задумчиво. — Не знаю, где ты их откопал, но ими только свежевать. Я возьму строгач. Ты не против? — Нет. — Как друг, я собираюсь помочь тебе… во всех смыслах, — продолжал Терачи. А Тошия оценивал неоднозначность сказанной фразы: — А не как друг? — Выверну наизнанку. Мне нравится, когда от экстаза по подбородку текут слюни. — М-м, — Тотчи поморщился. — Давай останемся друзьями, и при этом ты просто... — Сделаю тебе больно? — Фраза Каору про «Выбить дурь» ни на секунду не оставляла мыслей драммера. — Типа того. Не то чтобы басист испытывал кайф от болевых ощущений, ему больше нравилось обратное действие, как и Шинье. Примеряя на себя роль боттома, Хара снова отыскал способ сбежать от реальности. Хотелось заменить эту непроходящую тоску болью настоящей — физической, и поэтому мужчина старался не думать о том, что творится в голове у Терачи. Хара доверял ему. — Бельё оставь, так будет удобно. И ещё, Хара, при любом раскладе держи руки связанными. Сейчас я твоя плеть, и ты меня слушаешься. Во всём. — Да, сенсей. Шинья открыл шкаф и достал флоггер из толстой сыромятной кожи с длинными жёсткими хвостами, и ещё два, которые выглядели менее устрашающе. Терачи часто использовал девайсы в паре. Но первая плеть относилась к категории «строгих». И хоть Хара был достаточно подготовлен для подобных «нежностей», всё-таки Шин оставил строгач на потом. Порывшись в ящике и выудив оттуда склянку с маслом, сенсей вопросительно взглянул на друга, но тот отрицательно махнул головой: — Лишнее. — Зря. Могу перестараться. Хара иронично поднял бровь. — Не смеши, — негромко произнёс басист, и, подойдя к стене, упёрся в неё двумя руками. Круговыми движениями флоггеры заходили по телу. Терачи приступил к разогреву, традиционно начиная с ягодиц. Разминался, рисуя на чужой спине восьмёрки, скрещивал руки; менял техники, наблюдая, как от ударов кожа Хары понемногу розовеет. Плети взлетали по траектории маятника и дразнили параллельными ударами с двух сторон, захватывая зону бёдер и паха; ложились накатом. Спина — ягодицы — пах — спина — ягодицы, ляжки и снова пах. Тотчи улавливал ритмично возрастающую динамику, ведь он и сам действовал по той же схеме. И то, что хвосты невзначай касались зоны аута, было делом привычным — Терачи стимулировал его намеренно. Ему нравилась отдача. Чем быстрее среагирует тело, тем интереснее получится игра. Он забавлялся и будил внутри Хары низменные инстинкты, а в голову басиста невольно закрался вопрос, не слишком ли тот увлекается? — Шин… — Заткнись, — ухмыльнулся Терачи. — Ты можешь просто получать удовольствие? Хара лишь вздохнул. Строгач со свистом коснулся тела, обжигая кожу. Инерция движения прижала Хару к стене, заставляя мышцы инстинктивно сократиться, и неожиданно остро накатило возбуждение. Терачи бил, не прилагая усилий, но делал это с большим размахом, позволяя хвостам полностью ложиться на тело. Он регулировал скорость падения, разгоняя её только в конце траектории, тем самым, делая удар более резким. Эти ощущения по интенсивности стали для Тошии абсолютно другими: эмоционально сильными и болезненными. Когда-то подобное уже происходило. Давно и в плане эксперимента. Сенсей учился манипулировать, и Тотчи поддавался, позволяя доводить себя до умопомрачения. Неизвестно, что чувствовал при этом Шинья, ведь он только управлял, редко касаясь Хары напрямую. Но сейчас, басиста не очень радовало такое сопряжение. Хара не был сабом в прямом значении этого слова — он мог в любой момент отказаться, или же насильно изменить сценарий. Такое было, когда раздираемый противоречиями, Тошимаса начинал сопротивляться. И сейчас он вдруг резко отодвинулся от стены на вытянутых руках.  — Я не хочу, чтобы ты... — басист не договорил, но Терачи понял его. Хара не хотел принуждения. — Как пожелаешь. Тотчи было необходимо не просто физическое воздействие, нужен был стимул извне, который помог бы ему сконцентрироваться на ощущениях. И Шинья решил использовать что-нибудь наглядное. Образ Руки, например! Не стоило и сомневаться, что Хара среагирует на него, как бык на мулету. Шинья взял в руки небезызвестный журнал, из которого выдернул страницу. Он закрепил фото на столбе, и Хара тут же выругался, делая шаг вперёд. — Грязный ход, сенсей. — Просто смотри. Представьте, что видите изображение человека, который вам нравится. Нравится настолько, что колени дрожат. Вам жизненно необходимо ощущение его близости. Вы застреваете на изучении деталей, испытывая восторг, либо от избытка чувств льёте слёзы, но… перед вами всего лишь фото. «Просто смотри». Хара не мог просто смотреть. Он жаждал этого мужчину с фотографии, хотел как никого другого, и даже не представлял, что этот его фетиш превратится в манию. Изображение причиняло боль, создавая в душе полный хаос, и на мгновение Тошии показалось, что вырвавшись на свободу, это адское пламя из эмоций сожжёт не только его, но и уничтожит весь окружающий мир... Взглянуть в глаза реальности, чтобы не отвергать ее? Отлично! Ткнуться носом в истинную причину физиологических метаний, чтобы принять себя? Напряжение становилось слишком ощутимым. Как справиться с чувством, которое вот-вот выйдет из-под контроля? Увидев нужную реакцию, глаза Шина заблестели. Ему оставалось лишь направлять и корректировать. — Насколько в тебе это сильно по шкале от одного до десяти? — На десять, — сглотнув, ответил Хара, глядя на фото. Он даже не задумался, что именно Терачи имеет в виду под этим «насколько сильно». Насколько сильно что? «Болит» или «хочу»? Неважно. Наверное, всё сразу. — Почему запрещаешь себе приближаться к нему? — спросил Терачи, помещая девайс под мышку. — Я дал слово не вмешиваться. — А если всё-таки вмешаться? — Не спрашивай. Я даже сам себе не знаю, что ответить. — Знаешь, малыш. Вот он, прямо перед тобой. Встав вполоборота, Терачи резко выбросил руку вперёд. Выверенное движение кисти снизу-вверх, придало плети максимальную скорость. И как только хвосты коснулись кожи, Тошия зашипел от боли, хватаясь руками за столб. Слова… всё это бесполезные слова. Глупые буквы. Почему о чувствах надо говорить? Разве нельзя их выразить как-то иначе? И Хара вдруг прижался губами к фотографии. «Хорошо». ...Каждый удар вжимал его в столб, провоцируя трение о деревянную поверхность. Под ударами плети кожа словно плавилась, вызывая во всём теле вспышки неконтролируемой дрожи. Своеобразная мастурбация, но для Хары она перестала быть принудительной. Капельки пота стекали с его волос и подбородка, немели бёдра, и ныла спина. Хвосты впивались в него словно иглы, но эта боль вызывала эйфорию. Чувствуя скорый финиш, Хара невольно застонал. — Я… не могу так... Девайс вильнул, изображая в воздухе кривую линию. Удар с протяжкой, и флоггер заскользил по коже, создавая режущий эффект. Красиво. Хара вскрикнул, откидывая голову назад. Колени подгибались, вынуждая беспомощно скатиться на пол. — Шин... Отбросив плеть в сторону, Терачи ухватил дезориентированного басиста за шею, разворачивая к себе. — Представь его, — сказал он. — Давай. Горячий рот накрыл его собственный, сминая губы в таком исступлении, что Шинья засомневался, сможет ли справиться. Трансформируясь в объект желания, он очень рисковал. Вовлечённый в глубокий и чувственный поцелуй, драммер не мог не отвечать на ласки, и ощутив под собой холодный дощатый пол, вдруг осознал, что в своём желании помочь, он сейчас близок к провалу, как никогда. Совершая неимоверное усилие, Шинья рывком освобождается из объятий, напоминающих тиски. Хара со всхлипом накрывает рукой промежность. Ему плевать, что на него сейчас смотрит Терачи. Все его эмоции направлены на Матсумото. За возможность ещё раз прикоснуться к объекту своей страсти, он отдал бы всё что угодно не задумываясь. — Я люблю его, — судорожно слетает с губ. — Я знаю, малыш, — Шин быстро выходит за дверь, мысленно осыпая Ниикуру всеми известными проклятиями. «Сукин ты сын, Каору! Выбить дурь, да? Сомневаюсь, что ты хоть отдалённо представляешь, что это такое?!» Через полчаса драммер снова возвращается в комнату, чтобы передать другу одеяло, воду и обработать кожу антисептиком. И до утра они больше не скажут друг другу ни слова.