Над неизвестной ему трассой уже сгущались сумерки, мрачность которых усиливали, взявшиеся из ниоткуда, тучи. Времени прошло достаточно, чтобы бензин, залитый на поездку туда-обратно, себя израсходовал. Но он не мог посмотреть по сторонам, чтобы найти заправку: Феникс видел перед собой только бесконечную дорогу и пустыри вдоль неё. Он был один здесь. Никого, никого, никого, кто бы застал его в таком виде, сказал бы сбавить скорость и, остановившись, протрезветь от собственных бесов в башке. Потому всё было прекрасно.
В голове гулял ветер, мысли шли в разнобой, никак не соединяясь во что-то единое. Столько всего и ничего одновременно. Всё раскалывается на осколки и эти осколки соединяются вопреки своим формам — они не подходят друг другу, оставляя меж собой щели, через которые сочится непойми что, они вопреки всему просто цепляются за свободные края, прилепая и захватывая остальных.
Свернув на проселочную дорогу, где-то на пустыре, среди пожухлых кустарников и трав, он вынимает ключ зажигания, выходит из машины, резко захлопывая дверцу и идет вперёд по сухой земле, не придавая особого значения направлению. Руки его болтались по швам, глаза глядели в даль, а горло душили всплывающие из ниоткуда видения, заставляя запинаться на каждом шагу.
Он видел перед собой дом, старый дом в Колорадо, братьев, сестру, мать с отцом, он видел Келума Уорти, делающего за Него домашку, потому что сам он просто не успевал; тогда Он видел его мертвого и сейчас он снова видел его живым, в гадюшнике, в привычной компании, веселого, смеющегося; теперь Лора стояла подле него, держа за руку, и они отступая назад, встречали спинами пропость — взявшуюся из неоткуда трещину в земле, вой в которой оглушает его.
Тяжело дышать, ещё тяжелее заполнять до удушья лёгкие прохладным воздухом, а после кричать пока не зарежет горло и не сорвётся голос, завершая своё представление на хриплой ноте. Феникс, хватаясь за шею, не понимал почему после этой резкой боли вдруг стало легко; он кашляет, захлебываясь собственной слюной, он смеется. Смеется настолько искренне, что любой бы принял его за сумасшедшего или очень хорошего человека.
Он не знал почему делает это, не мог понять, с чего вдруг мысли не вяжутся, оставляя купаться его уже тщедушный разум в прострации и безысходности. Было ли всё, что он видел настоящим?
Он готов провалиться под землю от того, о чем еще сам не имеет представлений, но его скоропостижно спасает знакомый голос позади, хозяин которого неуклюже плетется к нему, еле перебирая ногами:
— Ой, я очень-очень пьян. — Лепетал он. — Сжалься, не кричи как истеричка, а.
Не спеша поворачивая голову в сторону звуков, Феникс делается суровее в лице, а его сумасшедшая лыба тонет в жёстком оскале. Как предсказуемо. Скот.
— Вот только не начинай! — Уже в паре метров от него, водит он пальцем у своего носа, спотыкаясь об камень и падая лицом в сухой грунт. — Ты сам меня сюда притащил!
— Действительно, моя оплошность.
Поднимая голову, Скот видит, как в сумерках блестят его глаза, видит, как холоден его взгляд, направленный на то, чтобы стереть его в порошок, который после смешается с наркотой и будет продан первому встречному. Скоту нравится такая ситуации, он же чертов фанатик садизма, не имеющий представлений об простейшем разумии. Потому он встаёт с колен, отряхивая штаны и вольной походкой шагает к Линчу, закидывая руку на его неподвижное плечо и разворачивает парня обратно к виду на бескрайний пустырь.
— Я пошёл в машину за бутылкой «Джека» и случайно заснул… — проинформировал Скот, похлопывая того по плечу, с удивлением замечая на сколько напряжен блондин: он чуть ли не трясется. — Ты снова кого-то убил, пока я спал? К чему такой нервяк?
— Если бы. — Выпалил он, сбрасывая руку с плеча и выворачивая напарнику кисть, которую пьяный мужчина был просто не в состоянии отнять.
— Если бы… что? — Жмурясь от тупой боли, но продолжая ловить каждое движение Феникса, на удивление четко, переспросил Скот,
— Если бы вы не были такими уродами, то уже, наверняка бы, сдохли.
Заламывая руку напарника за спину, Линч без особой оригинальности, чувственно пинает его в зад, откидывая на добрых метра два. Тот лежит несколько секунд, отпятив пятую точку и невозмутимо сохраняет интригу, после чего заваливается на спину и хрипло смеется.
— Много-о-обещающе, кхы. — И Феникс думает, что сломать ему сейчас пару костей будет неплохой идеей. — Хорошо, что мы уроды.
— Причём ещё живучие.
— Как и ты. — С пьяной ловкостью вставая, ухмыляется Скот, снова надвигаясь на блондина, успевшего ретироваться к машине и опиреться задницей на её капот, скрестив руки на груди. — Но что поделать! Рассказывай давай в чем дело. Может совет дам, успокою чем
— Не поверишь, но сейчас вместо компании сорокалетнего мужика, лучше бы успокоила компания коньяка с сорокалетней выдержкой. — Фыркает тот в ответ.
— На секундочку! Мне тридцать семь! — Оказываясь подле, восклицает мужчина, надеясь вызвать привычную ухмылку на лице напарника своим артистизмом, но вместо «яблочка» попадает куда-то вне игровой мишени.
Вдали уже все затянуло, ветер стал заметнее холоднее, зовя за собой грозовые облака, в темноте сверкающих на горизонте. Ветер действительно усиливался, и вот очередной мощный порыв поднимает в вихре песок и пожухлую листву с ветками, которые неприятно задевают лицо и застревают в волосах. Противно. Но говорить об Этом ещё противнее. Потому он молчит, зажатыми ребрами ладони, давля себе на грудь, желая почувствовать что-то и отвлечься от стремительно приближающиеся бури.
— Что произошло? — Вопрос в пустоту и снова молчание.
Скот должен знать об этом, по меньшей мере, всё, считал Феникс. Скот, чертов пройдоха, пролезающий в любое интересное дельце, особенно, которое касается его странного напарника, и чего-то не знать он просто не способен, иначе бы не смог спокойно спать по ночам.
Линчу было совсем не интересно хотели ли они заманить его, чтобы посадить на крючок и махать удочкой перед носом Логана или, чтобы воздействовать на эту дурную девчонку, ему было всё равно и спрашивал он это только ради Мари:
— Что ты знаешь о причастие Марано ко всему этому?
Безразличный тон и холодный взгляд не дают Скоту быстро сообразить и кинуть в отметку что-то язвительное. Он помнит, хотя и смутно, то, что должен сказать в таком случае. Он, не особо уверенно думает о том, чтобы рассказать больше, и потому говорит то же самое, что и Сэм. Почти точь-в-точь.
— А если я скажу, что уже знаю настоящую причину? — Цедит сквозь зубы Линч, расцепляя руки и опираясь ими на капот.
— Ответ будет таким же. — Вкрадчиво фыркнул Скот.
Кивнув на его ответ, не особо церемонясь, Феникс вытягивает из-под ремня пистолет, который расценивается у него как повседневный аксессуар, снимает его с предохранителя и делает один холостой выстрел Скоту под ноги, после чего подносит дуло к виску коллеги.
— Вот поганец, умеешь уговаривать. — Сглотнув, выдал он, чувствуя как алкоголь в крови теряет всю свою силу разом.
Рассказ о том, что Марано, на самом деле, стояла у них в приоритете и основной задачей было просто запереть её в гадюшнике, продлился не более двух минут. На уточнение нюансов ушло тоже не так много времени; Феникс с пониманием происходящего, соглашался про себя, что их действия по отношению к этому делу разумны, но ни в коем разе не по отношению к нему самому. Черед неизвестных обстоятельств свел их тогда у клуба, и оказалось, такой неожиданный поворот в их судьбах, удивил не одного Линча. Всё складывалось до ужаса удачно и от этого ему хотелось блевать. Слишком гладко, слишком продуманно, слишком нечестно — это всё, конечно, прекрасно, но не когда дело об некрасивом отношении касалось его собственной задницы.
Мутные воспоминания о происшедшем подбрасывали незначительные частицы для мозайки, и картина, которая складывалась теперь с нетерпением будто бы била его по лицу, откидывая всё дальше от желания осознания. Верить не хотелось, а когда перехотелось вовсе, смысл пропал разом во всем.
Всё время он остерегался лишь потери своего Я в их мире. Недопустимо было утратить силу, затеряться где-то в низших, где все находятся в зависимости от остальных. Феникс никогда не хотел приносить себя в жертву: самоотдачу он ждал от других, но никак не от себя и факт о том, что его просто используют вводил в бешенство, отчаянно, стирая его собственную корону с головы, которая осталась ещё с времен, когда он был самой актуальной темой для обсужднений и знаменитой легендой.
А какой легендой он был! Слухи о нем разлетались по всем районам и ближайшим городам со скоростью выстрела, пронзая каждого, кто был вовлечен в их деятельность:
«Этот мальчишка зовёт себя какой-то огненной птицей. Вы знали, что он стал лучшим в рядах «Фурии» на отборе и прикончил всех, кто был с ним в одной группе?»,
«Феникс взломал базу данных центрального отделения полиции и освободил всех заключенных, после чего через неделю вернул их обратно в списки, добавив лет по десять к сроку. Что за весельчак?»,
«Он снова выиграл в деле! Этот сумасшедший вообще человек? Сколько же у него бабла и наркоты после этих работенок?»,
«Разгром в Южном баре — его рук дело. Снова, наверное, пытался прикончить себя. Какие там сейчас ставки?»,
«Говорят он ушёл в подполье после произошедшего во Вьетнаме. Если вообще не помер там. Слышал, обстрел там прогремел мощный и без последствий выйти из этого дела было просто нереально»,
«… а где Феникс? Он уже мёртв? »
— Эй, чувак, ты дыши хотя бы. — Замечая палец у своего носа, Линч отбрасывая чужую руку и хмурится. Завис на пару минут, с кем не бывает. — Ты простоял минут десять, так и не шевельнувшись.
Переводя на него мутный взгляд, Феникс замечает бутылку виски и с досадой предполагает, что она уже пуста, возвращаясь к равнодушному раглядыванию туч, которые уже поглотили небо над их головами.
— Почему…
Подняв глаза и взглянув на всё такое же бесстрастное лицо собеседника, Скот не спешил переспрашивать, давая ему возможность договорить. Хотя так и хотелось съязвить, получив увесистый подзатыльник. Как раньше, как обычно. Феникс, которого он видел сейчас пугал, он не был тем, к кому они все привыкли. Да, эмоциональная недостаточность всегда была ему свойственна, но никогда не выражалась столь ощутимо. Неизвестно, может ли Скот сейчас пошутить и ответит ли Линч ему своей ухмылкой или отвратно промолчит.
— Должен ли я продолжить? — отрешенно спросил Феникс, даже не столько Скота, сколько в темноту просторов пустыря.
— А тебе разве есть что? — Потирая переносицу двумя пальцами, уточнил.
— Верно. Ничего нет.
— Есть эта твоя Марано.
— И её нет.
— Есть ты.
— … и меня тоже нет.
Короткий смешок и Феникс отталкивается от капота, засовывая пистолет обратно за ремень, закрывая его водолазкой, идёт вперёд, набирая полные лёгкие напряженного и холодного предгрозового воздуха. Пока не закружится голова, пока перед глазами не начнут мелькать чёрные пятна и в ушах не появится отголоски шумов, чтобы одним резким рывком головы избавиться от всего этого разом.
— Куда ж ты делся? — Почти удивлённо спрашивают его.
Выдыхая и сглатывая подступившую слюну, он привычно ухмыляется, исподлобья глядя в темноту и поворачивается, тяжелым шагами направляясь к машине.
— Придумай. — Бросает он Скоту на последок вместе со своим мобильным, ранее гревшим его пятую точку.
Стараясь поймать ещё не особо зная что, мужчина подскакивает с места и на лету хватает прибор, не замечая как в этот момент машина заводится. Яркий свет фар ослепляет его, заставляя прикрыть рукой глаза, а от звука мотора неожиданно хочется мелко задрожать непонятно с чего вдруг.
— Сукин сын! Феникс! — С энтузиазмом кричит он в след удаляющемуся автомобилю, понимая, что вот энтузиазма догнать его, просто напросто нет. — Если ты умудришься не сдохнуть в этот раз, клянусь, я сам тебя прикончу!
Отдышавшись, а главное заверив себя, что половины бутылки ему хватит, чтобы дойти хотя бы до трассы, Скот оттдернул края своего пиджак и гордым шагом выдвинулся в сторону дороги, не переставя спотыкаться в темноте и звонко от души материться. Связи в этом Богом забытом месте не было — мобильный терял свою актуальность. Как, собственно, и радужные представления о грядущем ужине самого Скота.
__
Спасаться бегством —
дело обычное. Все убегают, все бегут и когда они выдохнутся — понимают, что умрут. И он снова зачем-то сбегал, вопреки своим же желаниям, наконец остановиться.
«Как тебе вообще выживать удаётся?»
Его спрашивали об этом неоднократно, но ответа он не находил и по сей день, Фениксу самому интересна идея выискать корень проблемы и порубить его в одночасье. Иначе слишком сложно, иначе всё зашло слишком далеко и контролировать себя многого стоит, а если отказаться от контроля, придётся уступить Ему, чего допустить нельзя, даже только потому, что жаба горло душит.
«У тебя вообще есть путь, по которому ты идёшь?»
Исступление.
Две сплошные казались уже ничем — он ехал посередине пустой трассы, а звук бьющихся дождевых капель заглушал фоновой шум, противно режущий и не дающий сосредоточиться. Горло душило. Перед глазами всплывали знакомые образы, но они тут же стирались дворниками на лобовом стекле, будто бы ничего не было. Дорога впереди затянулась ливнем, машину носило из стороны в сторону, но на это начхать. Ему всё равно некуда идти. Он не может вернуться в гадюшник, не может вернуться к Мари или к себе в квартиру. Феникс четко ощущает давно забытое чувство, будто бы его отовсюду прогнали. Продолжают гнать и он не уверен, что по всё той же дороге, которую он когда-то себе предпочёл.
«Когда это всё началось?»
«Говорят он ушёл в подполье после произошедшего во Вьетнаме. Если вообще не помер там. Слышал, обстрел там прогремел мощный и без последствий выйти из этого дела было просто нереально.»
Вспоминая Вьетнам, он может только предположить. Никто не знает что произошло тогда, Феникс просто, как-то незаметно для всех превратился в овощ, очень нервный и вспыльчивый овощ; он больше не брал крупных и перспективных заданий, не соглашался на наемничество, он мог сидеть по несколько часов, уставившись в одну точку; кулаки его тогда сильно сжимались до белых костяшек, кровь в венах обжигала кожу, воздух, попадавший в лёгкие, казался не кислородом, а сернистым газом. Затмевая обыденные увлечения, самогипноз стал излюбленным хобби.
Неважно, как громко Он мог кричать. Его все равно никто не слышал. Вопи, бейся об стены, яростно метай все вокруг — Я не издам даже звука, перестану дышать и закрою глаза, повторял про себя Феникс.
Звук собственного сердца его всегда успокаивал, он был лучшей колыбелью и причиной наконец вытереть сопли, сжать кулаки и встать на ноги с высокоподнятой головой. Линч пытается прислушаться, сквозь шум в голове, положив руку на грудную клетку, он жаждет ощутить хоть один толчок. Но все чувства осязания будто бы переклинило; пальцы вдруг онемели, тяжесть, разлившаяся по всему телу, не даёт почувствовать даже слабую пульсацию в венах. Всё перед глазами медленно поглощает размытая пелена.
Мы сознательно полагаемся на темноту, говорили ему, видим в ней укрытие, в котором нас невозможно вычислить, нам там комфортно, потому что никто не может увидеть того, что творится в наших глазах. Сейчас в глазах Феникса расширенные зрачки сжирали карюю радужную оболочку, а нижние и верхние веки расходились так, будто бы однополярны.
«Сколько ты ещё собираешься держать меня в тайне?»
Резкий неожиданный вздох прошибает лёгкие и машину заносит по мокрой дороге. В свете фар он видит дорожный знак, который с бешеной скоростью приближается. В первые секунды пытается вырулить и стабилизировать ход, но руки онемевают, а тень привычной ухмылки кричит о том, что как же чудесно всё складывается.
А затем беспросветная темнота и единственная мысль на последок:
Если я умру — это будет чудом.
