Пробуждение

"Не задалась неделька", - подумал вор, когда с утра его вели на виселицу. О том, что не задалось это утро, Джонни подумал с самого... ну, с самого, собственно, пробуждения. По привычке, затемно: идеальное время для таинственного и незаметного покидания чужой спальни (на сей раз в ней оказались обои с бросающимся в глаза орнаментом, ширма, расписанная веточками цветущей не то яблони, не то сакуры, и домашнее кофейное деревце в углу). Попутно предстояло еще поругаться с собственным чутьем на неприятности: конкретно эта любовная авантюрка Джонни нравилась ему почему-то сильно меньше всех двух тысяч остальных. Уже хотя бы тем, что девушка, с которой капитан пиратов провел ночь, сейчас - не спала. Лежала, явно затаившись и притворяясь, дышала не так размеренно, как спящая, и - Джонни готов был поклясться циркулярной помпой "Медузы" - поглядывала на него сквозь опущенные ресницы. И правда, вяло соглашался Джонни с упрекавшим его чутьем, ночь - была явно лишней. Хватило бы просто отужинать в ее ресторане, расплатиться, расцеловать прелестной хозяйке руки, ущипнуть за задницу официантку и уйти. С другой стороны - девочка так явно и так отчаянно давала понять, что хочет его: весь вечер самолично ухаживала за ним, не подпуская к столику никого из персонала; разговаривая с ним, то и дело проходилась язычком по верхней губе, а пальцем - по ножке его бокала; отходя от его столика, поворачивалась так, чтобы кружевные оборки короткой юбочки трепетали по ее бедрам, и поправляла замысловатую прическу так, чтобы кольца волос скользили, приоткрывая затылок. В довершении всего она подошла к нему и прямо сказала, что за чудесный вечер и все свои старания ждет чаевых. И получить их намеревается в менее многолюдной и более интимной обстановке. После чего утянула его за собой в мансардную комнатку. Как оказалось там, игра не стоила свеч. Джонни так до конца и не понял, чем они занимались с этой китайской амазонкой всю ночь: любовью или войной. Если бы низенькая кровать под ними не выдержала - она, наверное, продолжила бы начатое на полу. Или по стенам; да хоть на потолке! Слишком напористая, слишком несдержанная, слишком... громкогласная партнерша (до сих Джонни не предполагал, что даже этого бывает "слишком"). Хотя тянулась девочка просто потрясающе, да и груди у нее замечательные: красивой формы, расставленные как надо, упругие, но под рукой - мягкие и нежные, с сосками клюквенного цвета, которые даже под тканью так и просятся в избалованный подобными "лакомствами" рот... Ну хорошо, будет что вспомнить на корабле, долгими одинокими ночами и глядя на Клэр, возомнившую себя невесть какой Джомолунгмой. А сейчас - пора отчаливать. Оставить записочку о том, что ночь была - просто волшебство, розу (спасибо вам, пышные орденские кусты!) и... И стоило Джонни чуть приподняться на локтях, как девушка, которая до этого лежала не шелохнувшись, всем телом оттолкнулась от матраца и с необычной для спросонья прытью вдавила ладонями его плечи обратно в простыни. Кровать вопросительно скрипнула. - О да, моя огненная лилия, - Джонни обернул вокруг пальца прядь волос, лианкой ниспавшую к нему; что бы подозрительного ни было на уме у этой бешеной китаянки - ему стоит оставаться собой. Ну когда это подводило?... - Ночь с тобой была так горяча и упоительна, что сейчас совсем не хочется ни вставать, ни выпускать тебя из объятий. Лицо девушки в ответ сморщилось в непонимающей гримаске. Сейчас еще лучше, чем вчера вечером, было видно, насколько она крепко сбитенькая, а не хрупко сложенная (как пытался обмануть глаз широкий халат тяжелого бархата на ней). Насколько натренированное у нее тело и какая почти неженская сила чувствуется в плечах и руках. - Ну, доброго утречка, красавчик, - ответила девушка своим тоненьким, как у ребенка, голоском и как-то по-детски же гаденько хихикнула. Так умела хихикать Мэй: "Джонни, я везде-везде навела порядок, правда, я умница?"; а потом в белье Клэр обнаруживалась устричная слизь, а в кошмарной лиловой пудре Сциллы - чихательный порошок. - Доброго - для меня, потому что сколько там дают за голову такого дуралея, как ты? Пират похолодел. Хозяйка ресторана - еще и охотница за наградами?! Великое Небо... Ну кто бы мог подумать. Молодец ты у меня, чутье, запричитал Джонни про себя, замечательное мое-хорошее, никогда ведь меня не подводишь. Я тебя - куда чаще. Оставался, впрочем, призрачнейший шанс свести неминуемую потасовку с девушкой к шутке и милому недоразумению. - Обозналась, улыбка весенней луны, - усмехнулся Джонни, - Извини, не знал, что за свои... некулинарные услуги ты тоже берешь деньги. Тогда я просто оставлю, сколько должен, на ночном столике, идет? Шутке явно недостало пристойности. Недаром после долгих лет практики иаи-до из стиля боя превращается в стиль жизни. Вырабатывая у человека кучу полезных рефлексов. Джонни дернул головой в сторону, благодаря чему глубокая вмятина от кулака Джем осталась в подушке, а не у него меж глаз. Руку в ее следующем ударе удалось перехватить, но костяшки левой руки уже были подсунуты ему безошибочно под основание горла. Подозрительное синее свечение обхватило их на манер кастета: прославленная сила ки, неприятно познакомиться. В довершении всех безобразий девчонка, совершенно не стесняясь ни своей, ни его наготы, проворнее самки богомола запрыгнула на него и стиснула бедрами, точно клещами. Мужское тело на такой "заскок" отреагировало однозначным и самым естественным образом. В то время как кожа девичьей промежности (Джонни отметил не без легкой обиды) при столь интимном контакте даже не потеплела. - Попался, Джонни Сфонди, - девушка широко и алчно облизнулась, - Попался, капитан пиратов, грязный извращенец и самовлюбленный идиот! Немедленное продолжение от Стаси Санти Мэй ерзала и то и дело поправляла наушники: – Сейчас, — наконец. не выдержала она (целых пять минут терпения — рекорд), — Надо сейчас, пока они еще не начали. Клэр зевнула: – Рано. – Нет, не рано, – надулась Мей, но в комнате уже началось представление для детей старше шестнадцати, так что Клэр только покрутила запястьем, что означало либо "вкрути лампочку", либо "отвернись". Собственно, все "наблюдательницы" (хотя, скорее, "слушательницы") разом поскучнели; не то что бы среди них, исключая Мэй, были те, кто интересовался, как там Джонни обрабатывает своих партнерш, а исключению гордость не позволяла носом по стеклу елозить. Ну, еще Клэр бы подзатыльник отвесила, начни Мэй так делать. В общем, ночь прошла в обстановке мало к чему, кроме скуки, обязывающей. В наушниках скрипело и стонало, иногда завывало и выкрикивало что-то неразборчивое. Девочки даже поспорили, когда уже прозвучит "ДА МОЙ ЖЕРЕБЕЦ". Но если и прозвучало, то исключительно по-китайски, хотя Некро уверяло, что там было что-то про мула... или ишака – оно плохо знало язык. Веселье началось, в пять пятнадцать по местному времени. – Ну ТЕПЕРЬ точно надо вмешаться! – Мэй попыталась протянуть свои маленькие, но ловкие ручонки к якорю, который, к счастью, был подалеку. Клэр опять-таки успела поймала ее за шиворот. Ткань натянулась и швы затрещали, но порыв души был остановлен. – Рано, – прошипела заместитель капитана, случайно получив острым локтем в бок. – Да какое "рано"?! Она его сейчас убьет там! Эта дура узкоглазая! – не выдержав, Мэй сорвалась на крик. Сердце ее вместе с телом рвалось на помощь возлюбленному. Или хотя бы глаза выцарапать наглой твари из Чайнатауна. Стерва беспринципная! Завлекает мужиков тем, что готовить умеет и что ГРУДЬ у нее, видите ли, есть!... Мысли юной пиратки прервал спокойный голос Клэр: – Появимся мы ровно тогда, когда Джонни поймет, что хороша только ОДНА голова, что бы там в поговорке ни говорилось. – И ни секундой раньше, – непреклонно добавила квартирмейстер. Откровенно говоря, сложившаяся ситуация была настолько полна высшей Справедливости, что прервать ее казалось кощунством. Но своего капитана пиратки все же спасли. Джем потом долго думала, за какой из грехов на нее через окно навалилось это наказание – за жадность или все же за прелюбодеяние, но к окончательным выводам так и не пришла. А Джонни, как показало время, было проще убить, чем перевоспитать. Хотя с тех пор он окончательно переключился на барышень хрупких и томных. Мэй восприняла это как добрый знак, что не помешало ей в буквальном смысле добавить остроты в жизнь и любое блюдо капитана. Перец на «Медузе» целый месяц исчезал как по волшебству.