***
Комбинезоны для высадки могли в течение двух часов выдержать и более суровые условия, но даже сквозь укреплённый, с прослойкой непроницаемого утеплителя материал можно было ощутить безумный, мёртвый холод. Одна почти безбрежная, скошенная дугой светлая поверхность, как бескрайние поля дальнего севера. Безликая, пустая, и только вдалеке чуть затуманенное небо взрезалось полосой остроконечных, как волчьи зубы, гор, отчаянно тянущихся вверх. Застывший монумент неудавшейся попытке сбежать отсюда прочь. Казалось, в той стороне поверхность планеты вздыбилась, вычерчивая непреодолимую, вечную границу. Лишь отвести взгляд - и повсюду неуютное, чёрное, подёрнутое слоистой облачной дымкой небо, сквозь которое удивительно отчётливо проступала каждая звезда, каждая точка большого близкого астероида, каждый перелив двух виднеющихся отсюда галактик, размытых и тянущихся в разные стороны, как раскинутые рукава небрежно брошенной рубашки. Мелькнул сдержанный молниеносный росчерк давно улетевшей в глубины космоса кометы, блеснул лучик звезды, той самой, что не пожелала приютить эту холодную планету, но и не смогла бросить её, озаряя хотя бы отдалённым равнодушным светом. Первый помощник, отойдя чуть в сторону, опустился на колени, разметав в стороны не то тяжёлую пластичную пыль, не то сухой снег, покрывающий одинаково всю поверхность, даже горы и их вершины. Капитан замер рядом с ним, глядя, как руки господина Зауера, затянутые в плотнейшие защитные перчатки, открывают под собой толстую ровную ледяную гладь, как застывшее глубокой зимой озеро. Лёд, освобождённый от снежно-пылевого покрывала, вдруг заблестел, заискрился в лучах света, долетающего от корабельных огней. Первый помощник замер тоже, погрузившись в созерцательный транс, даже в первый миг боясь пошевелиться. Под коркой прозрачнейшего льда не было ничего. Обширная пропасть уходила в глубину, по краям "озера" ещё можно было выхватить взглядом "берега", но дальше всё терялось в непроглядной темноте. Стоять там, на этом льду, было всё равно что стоять над горной пропастью на идеально отлитом стекле, борясь с одновременно охватившими всё существо ужасом и очарованием. Любой шаг, любое движение казались преувеличенно опасными, а лёд - хрупким. Господин Зауер осторожно постучал по льду, но тот и не шелохнулся, ни малейшей вибрацией не подтвердил подозрений. А капитан, погружённый в свои мысли, и вовсе забыл на минуту об осторожности, и шагнул ближе к центру. Перед глазами на одну долю секунды эта неприютная, пустая пропасть усилием мысли заполнилась тёмной тягучей водой, которая тысячелетиями испарялась, поднимаясь в небо холодным паром, а там рвалась клоками, улетала уже частицами за пределы атмосферы, рассеивалась без следа. За спиной беззвучно стучали, устанавливая опоры мини-станции, техники, широкий раздвоенный бур змеёй впился в поверхность планеты, комкая снег-пыль, кроша оболочку крупными комьями, как засушливую плотную и тяжёлую землю. Кто-то несильно оттолкнул господина Теккеля со льда, выводя из отстранённой задумчивости. Обернувшись, он увидел первого помощника. Господин Зауер осуждающе взглянул на командира и на широкую трещину, которая потянулась от бура до опасной ледяной кромки.***
Нестерпимо холодно. Настолько, что это подавляло волю, не хотелось даже спешить в тепло, просто остаться на месте, замереть навсегда. Небо потемнело ещё сильнее, а поверхность добавила серого оттенка, хотя, вопреки всему, вовсе не казалась грязной от этого. Наоборот, контраст с небом превратил ландшафт в картину, написанную одним лишь простым карандашом, дотошно и капризно до мельчайших деталей, до взметаемой в воздух снего-пылевой крошки, как ветер на Земле, бывает, вскидывает в воздух легчайший слой раннего снега над полем. Облака расползлись, выстроившись шеренгой, где-то опустились ниже, где-то унеслись в недосягаемую высоту, закрывая собой причудливый небесный рисунок. — Господин Теккель, мы закончили, — ровным голосом произнёс подошедший техник, старательно не глядя по сторонам, чтобы не поёжиться от неуютности этого заброшенного уголка вселенной. — Станция собрана, пробой закрыт, временно, но дотянет до следующей стоянки. Можем отправляться. Капитан взглянул на датчик, опоясывающий запястье. На нём горело число "11". Время ещё есть. — Дайте мне ещё пять минут, Баньян. Техник пожал плечами и ловко взбежал по трапу, нижний край которого успел за время стоянки погрузиться в размягчённый грунт на несколько сантиметров. Капитан отвернулся от корабля и взглянул на всполохи собирающейся бури, заставляющие всё чаще взлетать в смертельный воздух фонтанчики жемчужных частичек с поверхности. Одно такое завихрение, словно втянутое невидимой воронкой, пронеслось прямо перед лицом господина Теккеля, невесомо приникнув к стеклу шлема на мгновение, и унеслось вверх, к облакам. Через секунду видимая часть неба покрылась едва заметной пока рябью, облака в высоте заклубились и... рассеялись, открывая над головой рисунки неузнаваемых созвездий и галактической дымки. Те же, что висели ниже, потяжелели на вид. Рябь сгустилась, опускаясь, потянулась в воздухе к поверхности планеты, как будто небо медленно, легко опускалось вниз, ложилось на заснеженные, исчерченные пустыми заледеневшими руслами древних рек равнины. Капитан поднял руку, ловя на перчатку с десяток этих невесомых, точечных частичек ряби, поднёс к лицу, разглядывая. Снежинки, какими их рисуют дети - просто штришок тончайшей кистью, смёрзшаяся крошечным шариком влага и пыль. Настоящий инопланетный снегопад. Снег летел, как пепел, ровно, словно у каждой частички была чётко размеренная, похожая на прочие траектория. Снежинки не кружились, не танцевали на ветру, не блестели и не переливались. Не таяли на перчатке, как те ажурные красавицы, которые разглядываешь на Земле до первого дыхания, от которого они превращаются неизменно в капельки сверкающей воды. Но эти - эти были идеально, сказочно белыми. Капитан медленно опустился на занесённую новым слоем снега, выбеленную теперь поверхность, сел, забыл о нечеловеческом холоде, о пустоте, о датчике, неумолимо ведущем обратный отсчёт. Замер, вглядываясь, отпечатывая в памяти навсегда эту короткую движущуюся картинку, поражённый до глубины души отчаянной, болезненной красотой, не принимающей жизни, мёртвой, необитаемой и одинокой. Сквозь пелену одинаковых снежных точек, повторяющих, как одна, нерушимо ровный полёт, проглядывало фантастическое, как никогда близкое небо. Казалось, без единого прибора можешь рассмотреть всё до мелочей, казалось, что космос зовёт, тянет сквозь этот снегопад в свою вечную чистоту и безграничность, казалось даже, что динамик может уловить сквозь мёртвую тишину отдалённый разночастотный и завораживающий гул, какой слышишь на записи магнитных детекторов отпущенного в дальний полёт спутника. Казалось, что летят в вакууме несуществующие сигналы, отдаются эхом и рассеиваются в бесконечных межпланетных лабиринтах. Что сама планета тонко, почти звеня, зовёт куда-то в невообразимую глубину, в пустоту раскинувшегося вокруг чёрного океана. Господин Теккель слабо дотронулся рукой до грунта, потревожив белейшее покрывало снега. — Ну, тише, — мягко произнёс он, а потом поднялся на ноги и, не оглядываясь, быстро зашагал к трапу. Тонкая цепочка следов уже через несколько минут скрылась под новым снежным слоем, а холодная планетка вскоре растаяла на экране "Краммера", сузившись до неразличимой, далёкой точки.