Ненавижу - значит, люблю

      Шум и гомон вливались в комнату через распахнутую форточку, набатом отзываясь в голове у спящего мужчины. Впрочем, он уже не спал. Морщась от проникающего сквозь щель между шторами света, попадающего аккурат в глаз, он с трудом приподнял веки и с не меньшим трудом сел на постели, придерживая голову рукой и пытаясь понять, кто он, где он и как здесь оказался. Впрочем, ответы на первые два вопроса пришли почти сразу: он – Антонио Сальери, признанный венский певец, композитор и дирижер, – находился у себя дома. Однако как он тут оказался, по-прежнему оставалось загадкой. Последнее, что помнил Антонио, – он и да Понте идут в кабак, где обычно не пьющий (да и не ходящий по подобным заведениям) Сальери под руководством того самого да Понте («Чтоб ему пусто было!») нажирается почти до кондиции свиньи. На этом воспоминания обрывались, и композитор не знал – к добру это или к худу.       Метры до кухни – до воды и лекарства – были пройдены тяжко. Сальери проклинал свое существование, но больше – да Понте, который уговорил отметить удачный концерт. Трясущимися руками Антонио налил себе в стакан воду из графина и жадно присосался. После двух стаканов он решил, что можно перейти к чему-то покрепче, то есть кофе. У мужчины было огромное желание заварить себе растворимый, но (к счастью или несчастью) его в квартире музыканта не водилось, поэтому пришлось ставить турку за плиту.       «Интересно, а который час?» – внезапно подумал Сальери, ждавший, пока закипит вода. Эта мысль заставила его подняться и начать увлекательный квест «в поисках утраченного мобильника». В такие моменты, как этот, Антонио жалел, что не имеет домашнего телефона, чтобы позвонить на сотовый.       Он обшарил всю постель (перетряхнул подушки и одеяло), проверил на тумбочках, на столе, в горе вещей, сваленных на стуле, но искомого девайса нигде не было. И вдруг, когда он почти отчаялся, из-под кровати раздался сдавленный писк издыхающего телефона. Ничего не оставалось, как встать на четвереньки и нырнуть под кровать. Пыльный мобильник был извлечен на свет. С замиранием сердца Сальери разблокировал его и обомлел: в пропущенных было 20 звонков плюс тридцать шесть сообщений. И почти все... от Моцарта.       С кухни донеслось шипение. Антонио рванул туда, а потом печально проводил взглядом выкипевший кофе.       — Будь проклят тот день, когда я согласился на уговоры да Понте! — в сердцах воскликнул музыкант и выключил газ.

***

      Приведя плиту в порядок, Антонио допил остатки «выжившего» кофе, сверля таким взглядом телефон, будто тот являлся ядовитой змеей. Наконец, он взял себя в руки и открыл почту. Одно сообщение было от Лоренцо. Он интересовался, выжил ли Антонио после ночных возлияний. А вот все остальное прислал Вольфганг.       Открывало эпопею сообщение «С тобой все в порядке?».       Потом следовало: «Кто ты и что сделал с Сальери?».       Далее: «Тебе стоит ответить, пока я не вызвал поддержку».       «Я уверен, дело не чисто».       «Вернись, мой друг, я все тебе прощу!»       «Кажется, ты сражаешься с зеленым змием. Ну, мы с тобой еще поговорим»       «Я не знал, что ты питаешь ко мне столь сильные "чувства"»       И в таком же духе еще почти тридцать сообщений. Несколько штук, правда, были сочетанием восклицательных и вопросительных знаков.       После венчальной смс-ки («Позвони, когда проспишься»), музыкант застонал и стукнулся головой о стол. Кажется, случилось нечто непоправимое, ибо слово «чувства» Моцарт употребил раз пять точно. И только один раз без кавычек. «Жду, пока ты приведешь себя в чувство. Долго ждать не буду»

***

      Он приехал. Просто взял и приехал. Должно быть, в этом был весь Моцарт – свободный, непредсказуемый, способный на любые поступки и неожиданности. Когда Сальери терзался сомнениями (набрать номер или не набрать) и вновь ставил на уже отмытую плиту новую турку кофе, раздался звонок в дверь. Ожидая разносчика пиццы, Антонио открыл, не спрашивая, кто пришел. И каково же было его удивление, когда на пороге стояла собственной персоной всемирно известная рок-звезда: Вольфганг Амадеус Моцарт. Признаться, первым желанием стало быстро захлопнуть дверь и притвориться, будто в доме никого нет, но Вольфганг бесцеремонно отодвинул хозяина в сторону и прошел в квартиру, оставив Сальери на пороге открывать и закрывать рот, тихо офигевая.       Когда мужчина пришел в себя, гость уже во всю хозяйничал на кухне. Антонио лишь обессилено опустился на стул, наблюдая, как Моцарт бегает с кастрюльками в руках и пытается приготовить еду. С чего вообще он решил это сделать, Антонио так и не понял.       — Стоп! — наконец, воскликнул музыкант. Амадеус застыл с пакетом макарон в руках. — Объясни мне, что происходит. И что ты сейчас делаешь.       — Готовлю нам обед, — осторожно ответил Моцарт.       — Нам, — повторил Сальери, находившийся в полной растерянности от происходящего.       — Ага, — кивнул собеседник и вернулся к прерванному делу.       Лицо Антонио выражало полнейший шок.       — Кто ты и что сделал с Амадеусом? — наконец, выдавил он, а Вольфганг неожиданно звонко расхохотался.       — Я – это я. А вот кто сделал... посмотрись в зеркало, Тони! — беспечно хмыкнул «кулинар» и, напевая под нос «Турецкий марш», продолжил готовку.       «Приплыли», – вздохнул Сальери.

***

      — Не знал, что ты умеешь так вкусно готовить, — улыбнулся Сальери, моя посуду. — Не знал, что ты вообще умеешь готовить!       — Ну, у каждого свои таланты. А теперь, мой дорогой друг, расскажи мне, за что ты меня так сильно ненавидишь.       Мыльный бокал выскользнул у Антонио из рук и рассыпался на осколки на дне раковины. Мужчина окаменел, пытаясь осознать произнесенное.       — Ненавижу? — трясущимися пальцами музыкант стал собирать осколки.       — Ну да, — Антонио не видел, но мог поклясться, что Вольфганг кивнул. — Ты мне позвонил среди ночи, взбудораженный и пьяный, и стал рассказывать, как ты меня ненавидишь.       — Прямо так и сказал? — сипло произнес Сальери, сжимая в кулаке осколки, и не заметил, как один из них пропорол кожу до крови.       — Прямо так и сказал.       Проблема была в том, что музыкант чувствовал совершенно противоположное ненависти. Он с ума сходил по этому взбалмошному рокеру. Любил до аритмии или тахикардии, до кругов перед глазами, до холодеющих рук и бабочек в животе.       — Не может такого быть! — категорично покачал головой Антонио, выкидывая стекло и только замечая, во что превратилась его ладонь. — О. Кровь, — как-то отсутствующе заметил.       Моцарт сразу вскочил и стал рыться по шкафчикам, разыскивая аптечку. Итальянец как-то рассеяно сел на стул (чуть не опустившись мимо) и задумался о том, что бы ответить.       — Как так можно? — завозмущался Вольфганг, осматривая ладонь на предмет мелких осколков. Не заметив их, он осторожно залил ранки перекисью, старательно дуя. Антонио с нежностью смотрел на коллегу и не успел сменить выражение лица, когда тот поднял голову. — Что?..       — Нет, ничего... — Сальери облизнул губы. Его взгляд непроизвольно сфокусировался на рте стоящего на коленях мужчины.       — Вот как... — усмехнулся Моцарт       Он замотал ладонь бинтом, затем медленно поднялся, словно гипнотизируя, застывшего, будто мышка перед удавом, Антонио. Так же неспешно он подошел вплотную, втискиваясь между бедрами мужчины.       — Значит, ничего... — протянул Амадеус. Сальери пожал плечами, не зная, что делать. Кажется, этот день был слишком странным. Настолько, что музыкант совсем потерялся. — А если я сделаю вот так?       «Как?» – хотел спросить Антонио, но не успел – быстрым движением Моцарт наклонился и поцеловал его. Сначала итальянец опешил, но потом прижал Вольфганга к себе, забираясь ладонями под свободную рубашку.       — Хорошее «ничего», — тяжело дыша, произнес Амадеус, оторвавшись спустя несколько минут.       — Я не распробовал, — хитро улыбается Сальери.       — О, мой наглый итальянец, а как же «я тебя ненавижу так, что кровь стынет в жилах»? «До темных кругов перед глазами»?       — По-моему, все это происходит по другим причинам, — пробормотал Антонио.       — Что-что? Я не расслышал, — Моцарт демонстративно приложил руку к уху.       — Корни другие. Побеги не те. А цветы – не розы с шипами.       Брови рокера удивленно поднялись вверх, а рот чуть приоткрылся. Он явно силился что-то сказать, но кроме «эээ?» ничего не выходило. И тогда Сальери рассмеялся и коснулся губами до ключиц.       — Люблю тебя. Но это первый и последний раз, когда ты это от меня услышишь.       — А что же я буду от тебя слышать? — улыбается Моцарт.       — Как я тебя ненавижу, — Антонио тоже улыбнулся.       — Хорошо, Тони. Тогда я тебя тоже ненавижу.