Замшево-карее тепло

Не нарушая идеальной выправки, Майк склонил голову и галантно поцеловал протянутую холеную ручку. Мари прикрыла рот ладонью, не расхохотаться бы, слишком неуместно в этом помпезном зале. — Майки, ты не изменился ни на грамм, — тепло произнесла она, глядя на разведчика со смесью нежности и тоски во взгляде. — Неправда, — возмутился Майк, — у меня теперь усы. Она всё-таки не выдержала, хохотнула и, сжав на миг крепкую мужскую руку, забрала пальцы: — Всё такой же. Сколько же мы не виделись? Лет семь? — Не могу знать, кажется, только вчера познакомились. Мари кивнула. Сколько бы лет ни прошло, а тот день она отчетливо помнит. День, когда она познакомилась с Майком Захариусом, а ещё с Эрвином Смитом. И со своим мужем. Они вошли под вечер в прокуренное помещение, и он потерялся на фоне высоких красавцев-блондинов, впрочем, чтобы его затмить хватило бы и одного Майка, он уже тогда выделялся ростом, статью и обволакивающим масленым взглядом, от которого ноги норовили подкоситься, а поднос вывалиться из рук. Её напарница тут же разбила два бокала, а потом побежала рассказывать поварихе какие там пришли мальчики. Мальчики сели у стены и заказали по кружке пива. «К пиву?» — спросила она. Красавец с длинной челкой широко улыбнулся и ответил, что они сыты её красотой. «Денег нет» — поняла Мари, впрочем, это она поняла ещё увидев их нашивки со скрещенными клинками — курсанты. Красавец в целом любил поболтать, отпускал комплименты, руки, правда, никогда не распускал и не намекал на продолжение, когда кабак закроется. Эта троица к ним зачастила, сидели нередко до последнего, пока она не подойдет к столу с тряпкой и со словами: «Так, ребята, командиры вас, небось, заждались». Майк — они почти сразу представились, а её имя выпытали у напарницы, сама Мари отказывалась говорить, — прикладывался к ручке, второй блондин, который с зализанной челкой — Эрвин, вежливо прощался, а третий, тот, что сидел обычно так, чтобы ей приходилось через него тянуться, чаще молчал или говорил неровным голосом, но всегда смотрел так, что Мари сильнее стискивала тряпку, и с каждым разом всё крепче. А потом он — Нил, его звали Нил, просто и коротко, — стал приходить один. Грянули скрипки, оркестр заиграл что-то легкое, для фона. Мари поправила меховую горжетку: — Действительно, как будто вчера было. Ну, думал ты, что встретишь когда-нибудь подавальщицу из дешевого кабака в таком месте? Майк тряхнул головой, отбрасывая челку — так и не состриг, хоть он, помнился, больше по запахам ориентируется. — В тебе уже тогда был виден потенциал истинной жены командора. Это не только я замечал. Фраза вышла с двойным дном, но Майк не растерялся, пустился в воспоминания. Хороший он, Мари очень нравился когда-то, в самом лучшем смысле, Майк один из той тесной компании не глядел на неё так, что хотелось убежать. Две пары глаз — льдисто-голубые и замшево-карие — задерживались на её руках, когда она ставила кружки, на плечах, приподнимающихся под свободной блузой, на всем, что показывалось в неглубоком вырезе, когда она склонялась над столом у стены. И один из взглядов ей вовсе не нравится. Он тревожил. От выбившегося каштанового локона до ключицы пролегала подмерзающая дорожка, проведенная одним из этих взглядов, тем, каким замораживали холодные голубые глаза. Хотелось стукнуть кружками и сбежать, закутаться в материну шаль и сесть у огня, иначе околеешь. Но дорожка оттаивала, и шею пригревало мягким карим теплом. Он был в чем-то смешной. Может быть в робости, может в неистовой, плещущей через край любви. Мари могла бы не любить вовсе, ни капли, ни полкружки, его любви хватило бы им обоим, её хватило бы даже, чтоб растопить все следы и дорожки, оставленные на ней чужими взглядами за всю её жизнь. Она могла не любить, но руки его были такими же горячими и ласковыми, как взгляд, а она представить боялась какие же ледяные руки у того, чей взор замораживает. Она могла не любить, он и не просил, но полюбила. Сама, правда, не знала с какой минуты, то ли сразу, то ли накопилось со временем. Когда он, сжимая в жаркой и потной ладони купленный на углу букет, сказал, сбиваясь, что получил временную квартиру при штабе полиции, её сердце ухнуло вниз, а потом он прошептал, облизывая пересохшие губы, явно позабыв все заготовленные речи: «Выходи за меня, Мари». Мари не сомневалась ни секунды. Его тепла действительно хватило на всё. На первые семейные неурядицы, на безденежье после переезда в столицу, на сына, на дочь. Однажды в хмурый январский день, надевая варежки на пятилетнего мальчишку с чертами Нила Доука, Мари вдруг поняла, что у неё ни разу за долгие годы не мерзли руки. В тот день её муж стал командором. — Начинается, — сказал Майк. Центральные двери растворились, и в зал вошла группа людей в парадной форме, трое с разноцветными камнями в галстуках боло на груди. Мари зацепилась взглядом за красный и улыбнулась помимо собственной воли, а ведь надо бы держать лицо, наверняка жены офицеров командования сейчас таращатся не на дорожку, а на жену командора: во что одета, как стоит, куда смотрит. Майк шепнул ей на ухо: — Поверить невозможно, что это те два задохлика, с которыми я пил в твоем заведении. У Мари дрогнули губы, но в этот раз удалось сдержаться, не хватало ещё расхохотаться в такой торжественный момент. По дорожке командоры проходили по очереди, принимали награды из рук главнокомандующего. Сперва Пиксис, тот забавный старичок, что год назад вылакал у них за ужином две бутылки сухого коллекционного в одну физиономию. Потом Нил. Он покосился, не сбавляя четкого шага, и у Мари от жара пересохло во рту. Майк прав — не те они уже, и Нил не тот. На того все эти жены высоких командиров и не взглянули бы, а теперь завидуют, и Мари знала, завидуют не только её положению, тому, что она делит постель с таким — тоже. Следующим шел Смит. Он скользнул взглядом, Мари почувствовала, и уголок его губ дернулся вверх. — Майк, ты один? — В каком смысле? — Ты сюда приехал один, без жены? — сколько лет не виделись, она даже не знает женился ли он, Нил ничего об этом не говорил. — Да. Мари, ты в порядке? В чем дело? Она, прикрыв глаза, чуть растянула губы в легкой полуулыбке: — Всё хорошо, но, если тебе не сложно, не отходи от меня, пока не придет Нил. — Ты плохо себя чувствуешь? Давай я выведу тебя отсюда, боковая дверь открыта. — Нет-нет, — поспешно шепнула Мари, глядя, как старик Закклей цепляет на грудь её мужа очередной знак отличия. — Я просто боюсь замерзнуть. Майк взглянул недоуменно, вспомнив не к месту, как когда-то давно абсолютно не имеющий запаха Смит запах вдруг морозом и снегом. А Мари плотнее запахнула горжетку, надеясь, что старина Майк защитит её, пока не вернется тот, кому не страшен никакой снег.