when we were 18.

Крис абсолютно четко осознает, что стоит сделать лишь один неверный шаг, и твое тело не соберет по частям самый опытный хирург, а в полете с отвесной скалы ты даже не успеешь произнести свое имя. Крис на всякий случай воспроизводит в уме собственную фамилию, пробуя на вкус скрипящее «Арджент», оставляющее на языке несколько хрустящих песчинок, солоноватый привкус дымного пороха и горечь аконитового сока. Крис стоит на краю пропасти под затихающий мотив лед зеппелиновской «Лестницы в небеса», а имя этой пропасти – Питер Хейл. Питер появляется неожиданно, как всегда – словно бы вырастает из-под земли в идеально сидящем плаще от Burberry, с жилистыми руками, затянутыми в черные перчатки из тонкой кожи ягненка и блядской ухмылкой, которая, кажется, впечаталась в его лицо навсегда, как разрез от уха до уха на лице знаменитого готэмского потрошителя. На абсолютно справедливое «Какого хуя?» Питер картинно разводит руками и вздыхает: - Жизнь циклична, Арджент. Крис не может точно определить момент, после которого вся его жизнь пошла по пизде. Может, в роли черного кота, перебежавшего дорогу, выступил Скотт МакКолл (Крис не уверен, работает ли эта примета в случае с волками, но на всякий случай после каждой встречи со Скоттом трижды плюет через левое плечо). Может быть, подвел рекламщик, описывающий Бейкон Хиллс как «спокойный и тихий семейный городок, в котором Вы почувствуете себя в полной безопасности». А может, все дело в той незримой связи, о которой двадцать лет назад сбивчиво шептал Крису на ухо паренек с мягкими каштановыми волосами, пронзительным взглядом и блядской ухмылкой. Паренек, от которого до сегодняшнего дня не сохранилось ничего, кроме витиеватой буквы «П», вытатуированной на запястье, и нескольких давно утопленных в алкоголе воспоминаний, всплывающих, однако, на поверхность души после трех бокалов виски в теплую погоду и семи – в холодную. Питер мастерски умеет вспарывать старые раны одним прикосновением, и шрамы на сердце, когда-то давно наспех заштопанные толстой хирургической нитью, начинают кровоточить, истекая сукровицей и гноем. Оборотневское чутье унюхивает запах разложения еще до того, как длинный указательный палец правой руки сдавливает кнопку дверного звонка, а глаза цвета подтаявшего арктического льда скрываются за длинными черными ресницами, смирно дожидаясь приглашения войти. Питер изящно проскальзывает в прихожую дома Арджентов, оттуда – на кухню, а затем – медленно проникает в жизнь Криса, словно воздух наполняет легкие ароматом от hugo boss, который действует на Криса сильнее, чем афродизиак. Чуть задравшийся манжет накрахмаленной белой сорочки обнажает практически выцветшую «К», навсегда впечатанную в кожу над узелком сплетающихся голубоватых вен, и сердце Криса словно бы пропускает удар током от одной из тех игрушек против оборотней, которых целая куча в его подвале. - От тебя пахнет смертью, - шепчет Питер, приобнимая сзади, скользя пальцами по пластиковым пуговицам рубашки – последняя преграда между разгоряченным телом Криса и холодными ладонями Питера, но, что еще страшнее – вместе с рубашкой под ноги падают все барьеры, рамки и баррикады, которые Крис выстраивал на протяжении долгих лет. - Мы просто слишком давно не виделись, - выдавливает Крис со смешком, больше похожим на всхлип, стараясь игнорировать прикосновения мягких губ к пульсирующей синей жилке на шее, тяжелое обжигающее дыхание и руки, пытающиеся разобраться с молнией на джинсах. Крис растворяется в поцелуе и чувствует, как пульс из режима «невозмутимость» подлетает до высшей отметки под названием «гребанный Питер Хейл». Питер мастерски умеет разрушать мосты, но также мастерски возводит их заново. Питер проникает под кожу, как самый тяжелый наркотик, с которого невозможно слезть; он въедается в тело, как сделанные двадцать лет назад татуировки с буквами «К» и «П», набитые двум поехавшим от любви паренькам бородатым и огромным, как скала, мастером за несколько долларов; он одновременно является оружием, работающим на поражение, и лекарством, дарящим удивительное чувство наполненности и нужности. Крис – книга, стоящая на самой нижней полке шкафа, которую при желании сможет открыть даже маленький ребенок, Питер же во вселенной Гарри Поттера точно находился бы в «Запретной секции». Крис до последнего не понимает, что происходит (или же просто не хочет понимать), когда сквозь его тело прорывается железный штырь. Две пары голубых глаз встречаются взглядами, один – непонимающе-преданный, а второй – пустой и насмешливый. На губах Криса вздуваются кровавые пузыри, а Питер, прижимаясь всем телом, легко и грациозно, проводит языком по уху Арджента и мурчит: - Прошло просто слишком много времени, любовь моя. Криса спасают, латают, штопают, поят горячим чаем и бьют по рукам, которые неизменно тянутся к бутылке виски. Крис за эти месяцы успевает пережить столько, сколько некоторые не переживают за всю свою жизнь, но на вопрос, читающийся в виноватом взгляде Дерека, во вселенной Криса Арджента возможен только один ответ: - Если бы мне предоставили выбор, я бы, не раздумывая, пережил все это еще раз. Питер Хейл любил повторять, что жизнь – это всего лишь заезженная пластинка, которая проходит полный оборот и начинает проигрывать мелодию заново. Каждое событие, происходящее в твоей жизни – всего лишь ремейк события, произошедшего энное количество времени назад – декорации и действующие лица сменились, однако суть осталась прежней. Поэтому, когда входная дверь дома Арджентов тихонько скрипит, а воздух наполняется запахом аромата от hugo boss, Крис проводит пальцем по сероватой «П» на запястье, разливает виски по бокалам и расстегивает пару верхних пуговиц на рубашке, обнажая шею для прикосновений горячих губ. Крис делает шаг к пропасти, опираясь на руку в перчатке из тонкой кожи, забывая о том, что она в любой момент может ускользнуть, оставляя Арджента наедине с кровоточащими сквозными ранениями, новыми и старыми. Крис Арджент – полный идиот, но Питер Хейл заставил его чувствовать, когда им было по восемнадцать. И Крис любит его с тех самых пор и до конца.