Маленькая и черная

– Слушай, Тайга, есть разговор. – М-м? Кагами нетерпеливо крутит карандаш меж пальцев, не отрываясь от учебника. Сосредоточиться на материале – крайне важном для завтрашнего теста по экономике – вот, что ему сейчас необходимо. Трудная задача, учитывая, что Аомине сидит прямо перед ним и безотрывно пялится, словно удав, готовый броситься на кролика. Под его пристальным взглядом текст никак не хочет укладываться в голове – Кагами ловит себя на том, что читает абзац про особенности современного рынка уже в пятый раз. – Тебе не кажется странным, что у нас с тобой так много общего? – Чего? – Кагами оставляет карандаш в покое, косясь недоверчиво. Аомине хмурится, отводит взгляд. Кагами поднимает брови. Ему хорошо знакомо это выражение лица. За те два года, что они прожили вместе, Кагами успел отлично изучить Аомине. Он знает, как выглядит по-настоящему злящийся Аомине, которого одно лишнее слово может спровоцировать на ссору с обязательной дракой, порванной одеждой, перевернутой мебелью и последующим громким... примирением. Кагами невольно смущается, вспоминая последнее, особо бурное извинение Аомине, когда под ними с диким грохотом развалился обеденный стол, подарив тем самым отличный повод для веселья на пару месяцев вперед. Сейчас Аомине стесняется. Фантастическое зрелище. Кагами порой кажется, что на свете вообще нет ничего, что могло бы смутить Аомине. Он легко может загнуть Кагами раком над лавкой в университетской раздевалке, с невозмутимым лицом полезть к нему в штаны во время киносеанса и там же отсосать, громко причмокивая. И тем не менее... – Разве нет? Любимый вид спорта, одеваемся похоже. Черт, у нас даже размер обуви один и тот же. Одинаковый иероглиф в именах. – И?.. – осторожно уточняет Кагами. – Ну, это необычно. Я про иероглиф. – Аомине постукивает пальцами по столу. – Знаешь, что-то вроде знака или типа того. Экономические теории окончательно отходят для Кагами на второй план. Он отодвигает учебник, внимательно смотрит на Аомине. Пятна румянца темнеют на смуглой коже. Да-а, тут уже впору смущаться. – Ты опять читал журналы Момои? – При чем тут Сацуки? И что значит «опять»?! – недовольно вскидывается Аомине. – Я эту бабскую херню вообще не читаю! – Ты даже тест там какой-то проходил. Я видел. – Один раз. И мне было скучно: пока дождешься Сацуки из магазина – подохнуть можно. Не о том сейчас речь. Кагами, вздохнув, закладывает карандашом страницу учебника, трет пальцами виски. Мысли в голове путаются, сплетаясь в причудливые образы из Аомине, рыночной экономики и треклятых иероглифов. Может, переучился? Бывают же у школьников и студентов мигрени и всякие слуховые и зрительные галлюцинации от переутомления. – Ты еще скажи, что нам самой судьбой суждено было встретиться и прожить вместе долгую счастливую гейскую жизнь, – устало бормочет Кагами, подперев рукой подбородок. – Я не об этом говорю, придурок! Я о том, что это – как минимум необычно, разве нет? Что-то общее, что есть только у нас и только для нас, понимаешь? Наша с тобой связь. Кагами молчит. Молчит и слушает, вытаращив глаза, и не верит своим ушам. Где-то в параллельной вселенной подобное, наверное, возможно. В какой-нибудь далекой анти-галактике по ту сторону пространства, времени и воображения, для какого-нибудь анти-Аомине вполне нормально нести чушь про особую связь через долбаный иероглиф. – И я хочу татуировку с этим иероглифом. – Ты же это несерьезно, да? – Парную. Сказал – как припечатал. В комнате повисает полная тишина. Слышно, как за стенкой старенькая соседка говорит по телефону, как у кого-то сверху льется вода в душе. В голове Кагами абсолютная, чудесная пустота. Под веками чешется, глаза болят от слишком долгого чтения, а весь выученный материал, кажется, вылетел в трубу, вытесненный заявлением Аомине. Оно затапливает усталый мозг, накатывая приливной волной. Парную, блять, татуировку. – Ладно-ладно, я понял, – смеется Кагами, хлопая себя по бедрам. Аомине хмурится, сбитый с толку реакцией. Он думал, что Кагами ответит что-то в своем стиле, вроде «ты совсем сдурел, Ахомине?», пошлет в пешее эротическое, накричит или просто проигнорирует. Но Кагами присаживается рядом с Аомине на корточки, обхватывает его лицо ладонями и ласково, будто говоря с маленьким ребенком, произносит: – Это было не очень-то смешно, Дайки. Хотя ту забавную ерунду про нашу связь я оценил. Трогательно. Но не пугай меня так больше, ладно? И как маленького же ребенка чмокает в лоб. – Пошли поедим? Просто подыхаю с голоду, а мне еще учить и учить. В холодильнике вроде оставалась якисоба? И, не дожидаясь ответа, уходит в направлении кухни, сладко потягиваясь, разминая застоявшиеся от долгого сидения мышцы. Аомине затягивает узелок на домашних штанах потуже и плетется следом, сверля недовольным взглядом спину Кагами. Он ожидал чего угодно, но не того, что Кагами воспримет все как дурацкую шутку. Лучше бы он его стукнул – было бы не так обидно и унизительно. После обеда Кагами, закрывшись в гостиной, снова садится за учебники, а Аомине достается мытье посуды. Бутыль с моющим средством почти пустая. «Не забыть купить, – думает Аомине. – Или сказать Кагами, чтобы купил». Аомине чешет кончик носа ногтем. Как ему вообще могла прийти в голову мысль, что это – очередная придурь? Ведь у них – серьезно. И это – тоже серьезно. Увлеченный своими мыслями, Аомине едва успевает поймать выскользнувшую из рук тарелку. Это немного отвлекает и, как ни странно, успокаивает, приводя мысли в порядок. Татуировку не сотрешь, как чернила шариковой ручки, не смахнешь, словно простую грязь. Пожалуй, с этой стороны Кагами можно понять. А раз так, надо просто убедить его, насколько татуировка важна. Для него и для них. Аомине смывает мыльную пену с рук, машинально обтирает их о штаны и направляется в спальню. Он сносит голову уже, наверное, трехсотому безымянному монстру, когда к нему присоединяется Кагами – «хватит с меня на сегодня зубрежки». Плюхается рядом на кровать, прижимаясь плечом, подхватывает второй джойстик. – Вместе до босса? К теме татуировки они не возвращаются почти три месяца. До конца августа. *** Аомине никогда не говорил и не скажет этого, но ему нравится просыпаться рядом с Кагами, ловить короткий момент его пробуждения. Редкий, удивительный, захватывающий. Кагами – жаворонок, и вскакивает обычно, когда Аомине еще видит десятый сон, раскинувшись на кровати морской звездой. И оттого зрелище только ценней. Кагами просыпается постепенно. Мелко подрагивают короткие, рыжие на кончиках, ресницы, веки, на лбу залегает неглубокая морщинка. И Кагами открывает глаза. Сонный, теплый, взъерошенный. Мягкий и расслабленный – отражение самого себя десятилетней давности со старых детских фотографий. Кагами моргает несколько раз, фокусируя взгляд, и слабо улыбается, бормоча «доброе утро». Тянется, выгибаясь от удовольствия, зарывается лицом в подушку. Или Аомине под мышку. Фыркает щекотно – Аомине это нравится – долго возится, устраиваясь поудобнее, и затихает. И все дела где-то там, очень далеко и очень нескоро. В такие дни, когда не надо спешить в университет или на работу, грех не воспользоваться возможностью подольше поваляться в постели, прижимая к себе уютно сопящего растрепанного Кагами. И сделать кое-что еще. – Дайки? – Да? Кагами скатывается с него на свою половину, поворачивается, обнимая подушку. Значит, предстоит разговор. То, что нужно. – Что бы ты хотел на день рождения? Аомине приходится сдерживаться, чтобы не ляпнуть ответ сразу. Даже пальцы на ногах поджимаются. Она не давала покоя три чертовых месяца. Сидела в самом мозгу, тоненько пища, как надоедливый комар, которого невозможно отогнать, и грызла изнутри. Маленькая, черная... – Татуировка. Вся утренняя магия вмиг летит к херам. Улыбка сползает с лица Кагами. Аомине догадывается, что сейчас услышит. К этому он тоже готовился. – Так ты не шутил тогда, да? – усмехается Кагами. – Охренеть можно. Аомине не нравится этот тон. Слишком спокойный и одновременно вибрирующий от гнева. Не предвещающий ничего хорошего. Но Кагами просто садится, подтянув колени к груди, и смотрит на Аомине. Ухмыляется недобро, выжидая. – Слушай, я же не прошу делать ее на лбу или огромного размера... – Я вот что понять не могу. Как тебе это вообще в голову пришло? Какая розовая дурь на тебя напала? Аомине отчаянно хочется вмазать этой рыжей сволочи. Заехать как следует кулаком по носу, тряхнуть посильнее за плечи. И напоследок еще добавить. Из чистой мстительности. Аомине глотает обиду и заталкивает куда подальше злость. Он знает, что такой подход к Кагами бесполезен – только еще сильнее упрется. Как чертов баран. Нужно просто сказать. Спокойно и ласково вдолдонить в его башку, что это – не прикол и не какая-то там хуйня, которой страдают молодые девушки, рисуя тонкими завитушками на запястьях имена своих парней. Аомине тоже садится. Душевные разговоры никогда не были его сильной стороной, а говорить с Кагами на эту тему почему-то труднее, чем с любым другим человеком. И это раздражает. Нервирует. Аомине чувствует себя прыщавым подростком, который отчаянно и неумело пытается уломать симпатичную девчонку на секс. Первый в своей жизни секс. Просто объяснить. Объяснить Кагами, с которым живет два года, которого знает как облупленного и видел всяким. Видел, как Кагами, стоя под душем и расставив ноги, совал в зад пальцы, вымывая из себя его сперму. Незабываемо. Каждый раз сладко прошивает изнутри горячим возбуждением, стоит только вспомнить его лицо в этот момент. Пунцовые щеки, залитые неровными пятнами румянца, прикрытые веки, закушенная в страдальческой гримасе губа. Видел в том блядском фартуке на голое тело; жаль, что всего один раз – больше Кагами на спор играть не соглашался. Видел пошло стонущим в голос, с ногами, задранными выше головы, задумчиво читающим книжки, сидя на унитазе; слышал даже, как Кагами напевал себе под нос, нарезая овощи для карри. Ужасно нескладно, не попадая в ноты и чудовищно коверкая ритм. Аомине еще долго ржал над полным отсутствием у Кагами музыкального слуха, а тот только огрызался в ответ. Аомине вздыхает. Сказать – всегда легче, чем сделать. Он же, мать вашу, Аомине Дайки. И всегда должен выглядеть круто. Даже делая некрутые вещи. Сюда бы Тецу. Уж он-то смог бы внятно объяснить, что этот иероглиф – еще одна ниточка их связи. Особой связи, которая другим недоступна. Связи, которой Аомине дорожит больше, чем кто-либо из его друзей и знакомых может представить. Тецу смог бы сказать, что Кагами для Аомине уже давно гораздо больше, чем просто классный партнер по перепиху, и при этом не выглядел бы как герой дешевой любовной макулатуры, которую с упоением читают школьницы и неудовлетворенные домохозяйки. Но язык словно одеревенел, и слова не идут. Главное – начать. Начать не получается, Кагами устает ждать. Он не кричит. Вообще ничего не говорит. Качает головой разочарованно и уходит. Хлопает дверь в ванную, через пару минут начинает шуметь вода. Блять. Аомине проворонил свой шанс. Кагами больше не спрашивает о подарке. Делает вид, что никакого разговора вообще не было, держится как обычно. Только странно молчит весь день. Вечером Аомине первый ложится спать. Забирается в кровать и пару минут пялится в серый потолок. Вздыхает. Поворачивается на бок, натягивая одеяло до самого подбородка. Иногда их отношения – полная херня. *** Следующие две недели они почти не видятся. Учеба и тренировки, хвосты, работа, еще больше тренировок для перспективных игроков. Аомине – очень перспективный. Аомине приползает домой полностью выжатым. Душ – еда – кровать. Смывает с себя пот и заваливается на боковую. Пружины жалобно скрипят под его весом, накопившаяся усталость наконец отпускает тело. Аомине уже укладывается, когда Кагами возвращается с работы. Пару минут слушает вполуха, как он моет руки, гремит посудой на кухне, и засыпает еще до того, как Кагами заканчивает ужин. Просыпается Аомине один – университет Кагами дальше от их квартиры, чем университет Аомине, и ему приходится вставать раньше, чтобы успевать к началу занятий. Свои плюсы и минусы. Разные баскетбольные команды, нет соперничества за место в основе и опасности, что какой-нибудь сокурсник застанет их тискающимися в кабинке туалета. Нет спарринг-партнера уровня и выносливости Кагами и нет тисканий по туалетам. В школе это было весело, круто и заводило буквально на раз-два. За закрытой дверью словно сносило все тормоза, а постоянный страх того, что вот сейчас кто-нибудь обязательно зайдет и увидит их дрочащими друг другу, чертовски возбуждал, разливаясь по телу кипящим адреналином. Аомине зевает и плетется в ванную. Чистит зубы, бреется, поджимая пальцы от холода. Будь с ним в этот момент Кагами – отчитал бы за то, что Аомине опять не надел тапочки. Но Кагами нет. Его вообще стало как-то очень мало в последние дни. Стремительный водоворот одинаковых будней поглотил в себе совместные завтраки-ужины, короткие разговоры, прикосновения. Которых не хватает, как бы по-бабски это не звучало. Есть только рутинный распорядок и механические действия: почистить зубы, позавтракать, пойти на занятия, тренировку. Остаться на дополнительную тренировку. День за днем. Аомине даже кажется порой, что в Матрице что-то сбоит, и он невольно стал героем того фильма, который они как-то смотрели с Кагами. Фильм был на английском – Кагами ему переводил. Было забавно. Как же?.. Что-то связанное с хорьками, кажется. Или сурками. *** – Ну? Как бы ты хотел сегодня? Кагами неспешно перебирает пальцами волосы Аомине, улыбаясь. Пошло. Многообещающе. И Аомине хочется. Очень, очень хочется. Поставить на четвереньки, сгрести в кулак волосы и трахать. Резко, быстро, жестко. Как нравится обоим. До синяков на бедрах и тяжелого сбитого дыхания. «Кагами задушено стонет в согнутый локоть, вцепившись второй рукой в спинку кровати, пока Аомине размашисто долбит его в зад, покорно прогибается в пояснице, подставляясь, подмахивает, громко вскрикивая. Словно в западной порнухе, ей-богу. А потом лежит рядом, расслабленный и довольный, терпко пахнущий потом и сексом. С раскрасневшейся кожей, блестящей от пота, уставший и затраханный. Красивый». По коже бегут мурашки, стоит это представить. Но... Аомине вздыхает, ведет руками по спине вдоль ложбинки позвоночника, крепко сжимает в ладонях ягодицы сквозь ткань белья и упирается лбом в грудь. Раскрывает губы, тянется, собирая мелкие капельки воды. Проводит кончиком языка вокруг соска – Кагами звонко смеется, дергаясь в его руках. Щекотно. Кожа Кагами после душа мягкая, розоватая, очень теплая и восхитительно пахнет гелем для душа. Аомине чувствует себя последним идиотом. Капризным идиотом. Кагами сидит у него на коленях и спрашивает, как Аомине хочет трахнуть его сегодня. Ждет этого, ерзая от нетерпения. Казалось бы – чего еще надо? Самолюбие Аомине урчит сытым зверем. Все портит маленькая черная татуировка. Которой на теле Кагами нет. Противный скользкий червячок обиды точит изнутри, отравляя настроение и настрой. Самое хреновое в этой ситуации то, что Кагами четко сказал «нет», а Аомине все равно ждал. Как само собой разумеющееся. Как капризный глупый ребенок. И как ребенок же обижается на Кагами. – Слушай, я сегодня не хочу, окей? Кагами недоверчиво вскидывает брови. Уши у Аомине горят. – Ты хотел меня даже весной во время аллергии. Чихающим, с опухшей красной рожей и истекающим соплями. А сейчас вдруг нет? – Кагами медлит. – Или тебе не понравился подарок? Блять. Аомине чувствует себя еще и неблагодарной свиньей. – Нет, – он качает головой, – подарок отличный. Как всегда. Просто... – Да? – Я не совсем это хотел. Аомине отворачивается. Горят уже и щеки. Задирает футболку. Кагами пялится с полминуты, затем осторожно прикасается, проверяя, не почудилось ли. Аккуратно обводит по контуру, чуть надавливает ногтями. Рисунок не отшелушивается и не размазывается; кожа под ним кажется чуточку горячее остальной. Кагами водит, водит подушечками по кругу как завороженный, не в силах оторваться. На гладкой смуглой коже Аомине черный иероглиф смотрится... красиво. К месту. Словно там – на три пальца ниже пупка – и должен быть. – Дайки... –Я не шутил, теперь видишь? Кагами рассеянно кивает, поглаживая пальцами татуировку. Аомине много чего взбредает в голову периодически, но... – Зачем? Аомине дергается, как от пощечины, бросает злой взгляд, поджимая губы, и стискивает кулаки – вот-вот ударит. – Вот ведь хренов тормоз. А потом на одном дыхании вываливает на него всю эту сентиментальную чушь, от которой краска расползается до самой шеи. Кагами так и замирает, комично распахнув глаза. С ног на голову и все мысли – в кашу. С Аомине по-другому не бывает. Когда он заканчивает, в голове Кагами еще вторит эхом «ты мне дорог, идиот». Самое романтичное, что ему когда-либо говорил, и, наверное, скажет Аомине. На лице расцветает глупая улыбка. – Ну-ка, скажи это еще раз. Аомине бьет Кагами в бок, завязывается короткая шумная потасовка. Кагами, сотрясаясь от смеха, уворачивается от тяжелых кулаков, закрывая голову и ребра, Аомине грязно ругается, шипя сквозь зубы. В памяти всплывает первое и последнее до этого момента подобное признание, сделанное еще в детском садике. Девочка, которой он тогда притащил собранный букетик ромашек, хихикала почти так же, как Кагами сейчас. Потом она, правда, этими же цветочками получила по голове, но маленькому Аомине было очень обидно. Схватка заканчивается в один момент. Аомине вжимает Кагами щекой в сбившуюся комом простынь, заломив руку за спину. – Ау-у! Я все понял, пусти. Аомине держит еще пару секунд и резко отпускает, быстро отодвигаясь на край. Мало ли что. Но Кагами, кажется, не обращает никакого внимания на него. Просто выпрямляется, двигает туда-сюда плечом пару раз, крутит шеей. И, чуть посмеиваясь, говорит: – Знаешь, было бы проще, скажи ты все так с самого начала. Ерошит ему волосы и спрыгивает с кровати. Аомине машинально приглаживает вихры. И к чему это было? *** Новая неделя начинается так же, как и предыдущая. Аомине получает нагоняй от тренера, и вынужден теперь торчать на тренировках до позднего вечера. Всего-то стоило пару раз прогулять. Домой он возвращается в одно время с Кагами. Ужинают вместе, впервые за долгое время. Ванную тоже принимают вместе. Без пошлостей, для них Аомине слишком устал – он едва не засыпает прямо в ванной – Кагами расталкивает. Аомине не особо надеется, но все же бросает короткий взгляд на Кагами, отмокающего в горячей воде. Нет. Естественно. Чего он ожидал? Аомине не обижается. Он с удовольствием прижимается к широкой гладкой спине, едва Кагами залезает к нему под одеяло. Короткие колючие волосы на затылке щекочут нос, и Аомине аккуратно отводит их, укладывается ближе, толкаясь коленом меж ног Кагами. Прохладно, и у него опять замерзли ноги, а Кагами теплый всегда. Кагами засыпает почти сразу. Аомине еще несколько минут слушает размеренное сопение, далекий вой полицейской сирены и шелест листьев. Закрыть бы окно, но выпутываться из уютного гнездышка ужасно не хочется. Аомине тихо вздыхает и закрывает глаза. *** В пятницу Кагами приходит поздно и, не здороваясь, залетает в ванную, громко хлопнув дверью. Почти сразу же начинает шуметь вода. Аомине пожимает плечами. Переступает через брошенную на полу сумку и плетется на кухню, включает там телевизор. Попадает на какую-то экономическую сводку – в кадре змеями ползут графики бирж, в правом углу стоит на задних лапах медведь, в левом – бык. Аомине не переключает – за ужином и такой фон пойдет. Уж лучше, чем вечерние ток-шоу. Выходит из ванной Кагами так же быстро. Аомине слышит щелчок замка и шлепанье босых ног по полу. – Собирался есть? Аомине высовывается из холодильника с пакетом молока в руке, оборачивается на Кагами, стоящего в дверях. Мокрые волосы торчат в разные стороны, точно иголки, белое пушистое полотенце небрежно завязано низко на бедрах. Темная дорожка жестких, курчавых волосков тянется вниз от пупка, влажная кожа блестит в свете лампы мелкими капельками воды. – Ну да. – Отлично, – с самой невинной улыбкой отвечает Кагами. А потом подходит к столу, отодвигает рукой пульт от телевизора, тарелку с яблоками, сдергивает с себя полотенце и усаживается мокрой задницей на стол. Задирает колени к груди и широко разводит. На миг Аомине забывает, как нужно дышать. Молоко летит на пол, сердце бешено частит где-то в горле. Аомине шумно, тяжело сглатывает вязкую слюну. Во рту пересохло. Шаг. Еще один. Аомине опускается на колени перед Кагами, почти не дыша, кладет пятерню на внутреннюю сторону бедра, крепко прижимает, держит и улыбается счастливо. Закусывает губу и опускает глаза вниз, чтобы Кагами не видел его глупой сияющей рожи. – Спасибо. Спасибо, Тайга. Аомине медленно водит подушечкой, осторожно надавливает на контур татуировки. На крохотный иероглиф, размером не больше монетки в сто йен у гладко выбритой промежности. – Нравится? – тихо спрашивает Кагами, запутывая пальцы в его волосах. Вместо ответа Аомине мягко прижимается губами к покрасневшей коже вокруг рисунка. Вдыхает. Пахнет неописуемо приятным: гелем для душа и чистым телом. Стоит провести по рисунку языком, как Кагами судорожно охает, вздрагивает. Аомине хочется еще, хочется почувствовать. Он легонько царапает ногтями татуировку, вновь припадает к ней ртом, но рука Кагами в волосах настойчиво тянет вверх. – Ну? Кагами ухмыляется. Довольно, торжествующе, нагло. Знает, что это очко – полностью за ним. Аомине с удовольствием признает, что в этот раз Кагами Тайга уделал его вчистую. Он не против. – Как тебе в голову пришло это место для татуировки? Кагами запрокидывает голову, громко хохочет. Аомине тоже улыбается, поглаживая его бедро. Ну, Кагами, ну сволочь. – Знал, что тебе понравится. Кагами покачивает раскинутыми в стороны ногами. Внимательно смотрит в глаза, на лице застыла полуулыбка. Ждет. Опять ждет. Воздух в кухне кажется топким, густым, словно патока. Аомине вязнет в нем с головой. Кагами кладет одну ногу на плечо Аомине, ерзает на столе. По телу пробегают мурашки, легкой дрожью отзываясь в кончиках пальцев. Нетерпение мучительно как никогда. Скорее. – Мне нравится. – Аомине выпрямляется, укладывает Кагами на спину, одним движением стягивает с себя домашние штаны и белье. – Очень нравится. Видишь, насколько сильно? – Вижу, – посмеивается Кагами. И что, прямо здесь? – Угу. – А если стол опять сломается? – Куплю новый, – отвечает Аомине и прижимает колени Кагами к его груди.