Простить или проститься...

“Он бережно опустил её на кровать, страстно целуя медовые губы, нежно прижимая к себе дрожащее от желания тело той, кого любил больше всего на свете, ради которой готов был рискнуть всем. Бледная луна роняла свой жемчужный свет на гладкую, так невинно обнаженную кожу, придавая ей легкую прозрачность. Частое прерывистое дыхание и редкие тихие стоны разрывали тишину ночи, руки неловко скользили по шёлковой простыне цвета алого заката. Теперь он её никогда не отпустит, не даст ей больше уйти. Они отдали друг другу всё: тело, душу, жизнь. Они слишком далеко зашли для того…” Ада нервно отложила книгу. Мерзкий французский любовный роман. И на кой чёрт она его купила? Только окончательно испортила и без того паршивое настроение. “ Браво, мисс Вонг, у Вас это всё таки получилось”,- незамедлительно пронеслось в голове. Дрожащая от нервов рука потянулась к начатой упаковке сигарет. Затяжка, и горьковато-одурманивающий дым оставил в горле жгущий след. Мысли в голове потихоньку возвращались на круги своя. Чёрт, какой же этот мир омерзительный и противный. Как же хочется просто взять и послать всё далеко и надолго, сказать каждому, что она о нем думает и в какое место ему надо идти. Как же она ненавидит всю эту прогнившую жизнь: вечный риск, страх и холод металла в руках, темноту городов, боль от отдачи мощного оружия, постоянные раны и ссадины, бесконечные разборки с мутировавшими уродцами и холодную войну за вирусы. Она устала от всего этого ещё в далёком девяносто восьмом году. Если бы тот, кто на самом деле дорог ей видел её сейчас с растрёпанными волосами и потёкшей тушью, Он… “Ему всё равно”,– тихо шепнуло подсознание. Её подсознание, спасительное шестое чувство, никогда не обманывавшее, вытаскивая из самых опасных передряг. Чёрт, как же сейчас хочется, чтобы оно в кои-то веки ошиблось. Но… Приглушённо вздохнув, женщина бросила окурок в пепельницу и подошла к большому зеркалу в углу комнаты. Та, кто отражалась в нём, неуверенно протянула руку вперёд, робко шагнув навстречу. От увиденного, в душе, в которой, казалось, бушевал пожар злобы и ненависти, как будто стало пусто и холодно. На неё смотрела худая, измождённая страданиями женщина. Растрёпанные волосы неуклюже спадали на острые осунувшиеся плечи. От уверенной гордой осанки не осталось и следа. Ада Вонг, всегда уверенная в себя женщина в красном. Вечная стервозность была её кредо, её фишкой. Её великолепные планы отличались от планов других быстротой и точностью в исполнении. Она была непобедима. Краузер был прав: она была настоящей сукой. Несколько слезинок прочертили предательские солёные дорожки по бледному впалому лицу. Она была… Он не вернётся. Слишком много дряни она наговорила Ему в тот вечер. Тогда реальность дрожала и двоилась, глаза наливались кровью. Ада словно пьянела от каждого острого слова, с ненавистью выплюнутого в лицо. Ноги подкашивались, движения становились неясными, разум туманился. Она психовала, плакала, кричала, что ненавидит Его, что её бесит Его непрекращающееся взвешивание плюсов и минусов, неторопливое логичное рассуждение, спокойный тон и до приторности хорошие манеры. Неужели тогда было так сложно просто взять и заткнуть несущую непонятно какую хрень взбесившуюся барышню умопомрачительным поцелуем, крепко сжать в объятьях, повалить на постель и не отпускать до самого утра? – А ты, урод, просто взял и молча ушёл,– тихий шёпот сорвался с искусанных до крови губ. Как сложно, оказывается, пережить то, что для тебя было опорой и источником сил, что было твоей целью в жизни, твоим наваждением. Словно мир, к которому ты привык, рушится на мельчайшие фрагменты, словно единственному родному человеку ввели под кожу медленнодействующий вирус, и он умирает у тебя на руках в жутких муках, а ты ничего не можешь сделать. Ты видишь, как он старается улыбнуться такой дурёхе, говорит какие-то утешающие слова, а потом начинается агония длинною в вечность и кажется, что умирает не кто-то другой, а ты. Мгновение и слёзы прекратились. Не осталось сил даже плакать. Минуты текли медленно, подобно густому чёрному дёгтю, а женщина, не двигаясь, сидела на холодном полу одинокой комнаты. Ветер выл за окном, срывая плакаты с давно оборванных стендов, ломая сухие ветки деревьев, и Аде казалось, что он вот-вот выбьет дешёвые стеклопакеты и унесёт её куда-то далеко, где нет боли, страха и слёз. Печальная улыбка озарила грустное лицо. Уверенно встав, Ада подошла к журнальному столику и посмотрела на лежащее на нём оружие. Обычная «Беретта», ничего особенного. Симпатичный миниатюрный пистолет чёрного цвета и целая обойма патронов. Тихий щелчок и предохранитель снят. Палец знакомым движением лёг на спусковой курок. Глубокий вдох. Воздух кажется таким сладким и свежим, каким не был никогда. Вот и всё. Громкий выстрел и крик слились в один монотонный гудящий шум. – Ты всё таки пришёл, – прошептала женщина, проваливаясь в зияющую темноту. Холодно, как же холодно. Ада попыталась открыть глаза. Не получилось. Попыталась пошевелить пальцами. Они не слушались. Казалось, там, где она очнулась, не было ничего: ни звуков, ни запахов, ни ветра, ни боли. “Неужели это и есть смерть?” – мысли роились под черепной коробкой подобно рою разъярённых пчёл,–“Неужели оставшуюся Вечность я проведу вот так? Хотя, разве я не этого добивалась? Разве я не добилась того, что здесь меня не будут мучать душевные терзания? Интересно, Он хотя бы плачет?” Он… Нежный, любимый. Он всегда был рядом. По ночам, когда она не могла заснуть, Он, обнимая, шутливо пел ей колыбельные, рассказывал сказки и говорил, как сильно её любит. Она тихонько хихикала, а тот, ради кого она жила все эти страшные шестнадцать лет, смотрел на неё, и в Его взгляде читались удивительная нежность и что-то такое, о чём она мечтала всю свою сознательную жизнь. Теперь, когда ничего не отвлекало от взбунтовавшейся реальности, только теперь Ада поняла, что это было. Сострадание. Сострадание и понимание. Он чувствовал, как ей тяжело пытаться выжить в таком мире. Чувствовал и поддерживал. Именно за это она Его и полюбила. Но теперь это неважно. Она умерла, сдалась, проиграла. Уже ничего не вернуть. Ада, прошу тебя…Пожалуйста… “Он? Не может быть… Может я уже свихнулась от одиночества? Скорее всего, время в этом месте отличное от привычного. Оно просто другое. А вдруг прошёл уже десяток, а то и несколько десятков лет? Тогда неудивительно, что мне всякий бред чудится. Это просто не может оказаться правдой…” Прошу тебя, Ада, открой глаза, скажи что-нибудь. Я знаю, это трудно, но ты должна постараться, потому что я … Я люблю тебя. Ты всё, что у меня есть. Прошу, любимая. Тихий, еле слышный, всхлип и тёплые слёзы приятной влагой коснулись её лица. “Он плачет, Леон плачет. Это не иллюзия. Это реальность.”,– сознание прояснялось. Она слышит, чувствует горячее дыхание на коже, слёзы. Она жива. Её сердце сжимала боль за того страдающего мужчину, который сейчас крепко держа её за руки, молил Бога подарить ей жизнь. Каждое слово, произнесённое Им, таило в себе страх, надежду и решимость. Она чувствовала. – Леон,– темнота поглотила и без того слабый шёпот. Нет, так больше не может продолжаться. Она должна прекратить это. Прекратить раз и навсегда. Темнота сгущалась всё сильней, опутывая вязкой пустотой сознание. Нет. Она сможет. Боль озарила мозг яркой вспышкой. Перед глазами встала белая стена. Очень медленно женщина попыталась открыть глаза. Получилось. Стена поблекла, и Ада, наконец, смогла разглядеть то, что мгновение назад скрывала тьма. Отрешённый стон отчаяния сорвался в никуда. Они здесь. Вместе. Он рядом. Всё в той же квартире, той же комнате. – Леон,– она робко протянула руку к любимому. Не коснулась,–Леон… Прости. Осторожно присев рядом женщина заглянула в самое дорогое лицо. – Мне жаль. Я сдалась. Завтра больше никогда не наступит. Ну и пусть. Она давно уже привыкла жить одним днём, не утруждая себя ненужной уверенностью в будущем. Что ж, теперь её Днём будет Вечность. Её, Аду, всегда сравнивали с дикой кошкой: прекрасной, опасной, грациозной и почти непобедимой. Бог даровал ей девять жизней, и, похоже, последняя девятая сегодня подошла к своему концу, даря взамен новый свободный мир. – Ты никогда не останешься один, – уверенно сказала женщина, сглатывая подступивший к горлу ком. Теперь она останется с Ним тенью, незримым дуновением ветра, осенним листопадом, мурашками по коже, солнечным лучом, касающимся его лица каждое утро, но она будет рядом. Всегда. Дождь крупными каплями барабанил по стеклам, словно тоже скорбел вместе с ними, а Леон сидел в холодном углу тёмной комнаты, отрешенно глядя в пустоту, даже не подозревая, что пристально смотрит в глаза той, которая была его Жизнью.