Когда боишься не вспомнить.

Холодный метал обнимал горячую, израненную кожу, цепь звякнула, когда Широгане попытался пошевелить затекшими руками. Он сидел в этой темнице, казалось вечность, холодный каменный пол был покрыт плесенью и свернувшейся кровью. Запах гнили пропитал стены, от чего дышалось с трудом, а возможно, дышать мешали два не заживших ребра, подарок от его тюремщика. Широгане с трудом разлепил склеившиеся веки и моментально пожалел об этом, перед глазами кругами расходились алые волны, все плыло. Приступ тошноты заставил согнуться по полам. Он полежал, несколько минут так, хватая ртом воздух и пытаясь унять дрожь в озябшем, измученном теле. Дверь отворилась с легким скрипом, в проеме возник стройный силуэт, и маленькое облачко света со свечей вплыло в помещение. Шаги гулким эхом отдавались в пустой комнате, дробились, отражаясь от стен, и казалось, что вошел не один человек. Широгане сжался сильнее, слабо пытаясь отползти, забиться в самый дальний и темный угол, чтобы он не нашел. Прошел мимо, не обратив внимания на дрожащий комок, который еще недавно был гордым правителем царства теней. Было страшно, он слушал приближающиеся шаги, слабо видел свечу но не видел руки которая ее держала, не слышал голоса и не чувствовал запаха, но от чего-то точно знал кто пришел навестить его. Резкий удар тяжелого ботинка выбил воздух из легких, заставляя захрипеть. Из когда-то красивых, небесно-синих глаз брызнули слезы, смешиваясь с грязью и кровью на щеках, потекли вниз, оставляя две белесые дорожки на бурой маске, которая покрывала его тонкое лицо. -Доброе утро. Свеча перекочевала вниз, когда гость присел на корточки, рывком за волосы, поднимая к себе голову пленника, заставляя посмотреть в янтарно желтые глаза. Огненные пряди лежали на лице, словно жидкий огонь, отражая дрожащее в руках пламя. Он был прекрасен, как демон, явившийся из преисподней, чтобы пытать грешную душу. Острый ноготь прошелся по щеке, оставляя за собой красноватый след царапины, остановился на нижнем веке, слегка нажимая на внутренний уголок глаза. Широгане замер, сердце перестало стучать, замирая от ужаса, в широко раскрытых глазах билось отчаяние. -Я смотрю, ты хорошо спал. Рука мучителя взлетает вверх запрокидывая и без того задранную голову, заставляя прогнуться в не удобной позе и почти повиснуть на его руках. Пространство поплыло, когда все так же резко он отпустил, не просто, а рванув его вниз, с размаху приложив головой о жесткие плиты пола. По лбу заструилась свежая струйка крови, он ощутил на губах ее солоноватый вкус, но не смел двинуться, пошевелить даже одним мускулом. Страх сковал тело надежнее, чем тяжелые оковы, мерно позвякивающие в такт возможным движениям. Ледяные струи окатили тело, Широгане вскрикнул, сильнее вжимаясь в пол, еще раз, а потом еще, сильные руки перевернули его на спину и выплеснули очередной ковш в лицо, смывая кровь, вода текла потоком не давая дышать, он захлебнулся в этих струях и закашлялся. -Хо…кх…мураби…кх. Удар не заставил себя ждать, многострадальные ребра жалобно хрустнули, к двум сломанным добавилось еще одно. Хомураби не спеша ходил вокруг скорчившегося на полу пленника, его врага, а ныне, своего раба. Без права голоса и права мысли, без гордости и сил сопротивляться. Он поднял цепь кандалов, вешая ее на крюк чуть выше своей головы. Широгане пришлось подняться на цыпочки, чтобы метал, не так сильно врезался в кожу. Ноги дрожали от боли, страха и слабости. Он ненавидел самого себя за это, за то, что не может ничего сделать. -Ну, скажи еще что-нибудь. Хомураби держал его лицо за подбородок двумя пальцами, пристально глядя в глаза, за голубыми стеклами которых, трепыхалась сломленная воля. Он поднес свечу совсем близко, жар ее пламени ласкал холодную кожу, даря хоть немного такого нужного сейчас тепла. Широгане молчал, испугано глядя на мучителя. Частое прерывистое дыхание слетало с губ хрипами и разбивалось о его лицо, словно гордость о многие часы не прекращающихся пыток. Желтоглазый улыбнулся, его это заводило, заводила покорность и страх плескающийся в некогда решительном взгляде. Заводили эти губы, которые не раз растягивались в презрительной усмешке, а сейчас были слегка приоткрыты, и перемазаны, свежей кровью. Его кровь, алая в тон волосам Хомураби и горячая как огонь в его руках. Свеча дрогнула, наклоняясь, и несколько горячих капель упали на грудь Широгане. Крика не было, он не мог кричать. Не мог унять не прекращающуюся дрожь в нагом теле. Теплые руки мучителя скользнули по его коже, и Широгане инстинктивно потянулся, пусть и к чуждому, но теплу, подался чуть вперед, ощущая его прикосновения. Хомураби улыбнулся, острые ногти резко рванули вниз, оставляя на груди четыре параллельные полосы содранной кожи. Кровь еще не успела выступить, заполнив порезы, а его ладонь уже сжималась, обхватывая член, сильно и больно, вновь заставляя задохнуться криком. Ловкие пальцы ласкали медленно возбуждающуюся плоть. -Я смотрю, ты уже совсем привык к этому. Тебе уже начинает нравиться. Хомураби почти шептал слова ему на ухо, иногда кусая, до крови до боли, которая иглами пронзала тело одного и волнами возбуждения прокатывалась в теле второго. Плоть в его руке твердела, наливаясь страстью, свеча вновь наклонилась, и Широгане закричал, пронзительно и громко когда горячий воск упал на показавшуюся головку. Тело горело, он не понимал себя, путался в мыслях и остатках того Широгане, который был горд и силен, всего несколько лет назад. Сейчас он был другим, беспомощным и затравленным, как зверек в цирке, которого день ото дня дрессирует жестокий укротитель. Хомураби отбросил свечу и она, упав, с тихим шипением потухла. В темнице воцарился мрак, лишь желтые глаза горели страстью, вглядываясь в слабые контуры его лица. Широгане почувствовал, как его ногу подхватили под калено, забрасывая на шелковую ткань брюк, ноготь прочертил дорожку между ягодицами, упираясь в туго сжатое колечко мышц. Он замер. -Проси. Холодный хрипловатый голос коснулся его губ, одна рука продолжала ласкать возбужденный член, то спускаясь к его основанию, то поднимаясь и обводя пальцами головку, легонько, и даже отчасти нежно, он коснулся его центра ногтем, немного проникая внутрь. Широгане выгнулся и тут же отстранился, стараясь прижаться бедрами к камням стены. -Умоляю…. Не надо…. Голос дрожал от страха, он почти не мог дышать. В темноте не возможно было различить его лицо, но Широгане готов был поклясться, что Хомураби улыбался. Улыбался своей жестокой улыбкой, когда притянув его на себя, впился в разбитые губы, когда его твердый, до предела возбужденный член проник внутрь. Вновь стало больно, как было вчера, и за день до этого и еще раньше, каждый день на протяжении долгих лет плена. Алая капля выступила на запястье и скатилась по руке, когда Широгане закричал, неловко дернувшись от пронзившей все тело боли. Хомураби чувствовал, как пульсирует, в тщетных попытках расслабиться, обхватывающая его плоть. Он смеялся, слыша этот слабый крик, и впивался зубами в плечи пленника, разрывая кожу, и наслаждаясь вкусом горячей крови. Двигаться было трудно плоть треснула в нескольких местах, не выдержав напора, Хомураби отстранился, вынув член, но не для того чтобы отпустить, а лишь чтобы войти снова, сильнее и глубже. От особо сильных толчков бедра бились о стену, тело горело навязанным возбуждением. Широгане кричал, но крики перемешивались с невольными стонами. Он пытался не думать о происходящем, но каждый раз, когда Хомураби задевал чувствительную точку, и волна жара окатывала тело, он возвращался к действительности. На тонкой грани между безумием и наслаждением, где-то самым краем замутненного болью рассудка, он вспомнил Акиру, его невинное, светлое лицо. Его красные глаза. Ничто не всколыхнулось в его душе, когда он почувствовал, что горячая жидкость заполняет его изнутри, нечто не дрогнуло, когда от этого ощущения он сам позволил тугому кому в животе расслабиться, изливаясь белесым потоком. Он не помнил, как Хомураби ударил его, не помнил, как задохнулся и упал, больно ударяясь о холодный пол. Он видел перед собой любимое лицо и не хотел отпускать его. Боялся, что может не вспомнить его вновь. А Хомураби притворил за собой тяжелую дверь, запирая ее на несколько оборотов, и с довольной улыбкой направился по тускло освещенному коридору прочь. Он придет завтра, и все повториться, до тех пор, пока ему не надоест сломленный и униженный враг. Он будет приходить к нему, чтобы знать, чтобы чувствовать сладость своего триумфа.