Но я люблю это раздражение.

      В последнее время это начало раздражать. Каждый раз, с каждым новым её действием раздражение нарастало с новой силой. Такая добрая, милая и заботливая. Всегда желает угодить, помочь мне – человеку, которого и знать не знает. Никогда бы не подумал, что смогу когда-либо на миг сорваться.       В первый день она попросила меня помочь ей с написанием мелодии для группы, и я просто не мог отказать. В её янтарных глазах стояли слёзы, готовые вот-вот пролиться на землю – она сама хотела написать песню, однако ничего не выходило, как бы не старалась. У меня же было некое пристрастие к написанию, и я мог спокойно помочь, впрочем, даже не задумываясь. Однако после этого началось страшное…       Вечером того же дня я просиживал своё свободное время в гостиной на первом этаже общежития. Мой покой нельзя было нарушать – я запретил, но эта маленькая девочка ослушалась, вызвавшись составить мне компанию. И ладно, главное, чтоб не мешала. Я смирился, а ведь этого ни в коем случае нельзя было допускать. Вот же сглупил-то.       — Миказе-семпай, вы, наверное, устали. Разрешите мне принести вам ещё чаю? — она вскочила со своего места, как только я собирался подняться. Быстро, словно метеор, она оказалась подле меня, взирая на моё лицо. Я был не против, что и дал понять своим грациозным, еле заметным кивком.       За один вечер я выпил более четырёх кружек. И ведь отказать не мог. Почему?       На следующий день её доброта перешла все допускаемые мной границы. Помощь своим дорогим и уважаемым Стариш, любящих прятаться под юбку этой неугомонной «мамочки». Глупая, наивная, добрая. Зачем же отдуваться самой за всех этих бездарей, Нанами-сан? Нельзя же быть такой простодушной.       — Просто я не могу пройти мимо, — она всё так же мило улыбается, даже после изнурительной уборки двух этажей в одиночку.       Что же ты за человек, Нанами-сан? Скажи мне.       Совсем её не понимаю. И это непонимание порождает во мне искру раздражительности. Каждый раз, с каждым новым её действием оно нарастает с новой силой. Такая добрая, милая и заботливая. Всегда желает угодить, помочь человеку, будь то я или один из Стариш. Но всегда, в какой бы сложной ситуации он ни был, она обязательно выручит.       — А вы бы разве не помогли, семпай? — тихо отвечает мне вопросом на вопрос Харука. — Разве б прошли мимо?       Но ведь я не ты, Нанами-сан. И это раздражает.       Я не могу быть похожим на неё, даже если б захотел. Я не могу. Быть может, просто не хочу быть таким. Нанами Харука единственная, кто так может, и пускай так и остаётся. Просто не хочется ничего менять. Милая, добрая, заботливая – это про неё. Про человека, который достоин уважения и восхищения. Не от меня, а от общества.       — Миказе-семпай, я просто хочу вам помочь! — в сердцах кричит мне вслед. Она хотела помочь с разборками между Ночным Квартетом, но я не мог этого допустить. Сам справлюсь. Достаточно с меня её доброты. Это не её дело. — Семпай!       — Раздражаешь… — голос такой холодный, я даже сам не ожидал, что так выйдет. И она, испугавшись, остановилась, удивлённо взирая на мою спину. Я чувствовал этот взгляд полный разочарования, и в тот миг мне захотелось забрать свои слова назад, но, как говорит одна пословица: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. И я ушёл, больше не говоря ни слова.       Прости меня, Нанами Харука.       Я больше не мог быть спокойным. Мне нужно было то самое дарящее тепло раздражение. Она не появлялась у меня на глазах с тех пор, словно под землю провалилась: ни слуху, ни духу. Тогда я впервые чувствовал отчётливо выраженное беспокойство. Тогда я больше всего хотел её увидеть и, по каким-то неведомым силам, обнять. Просто обнять. Лишь раз.       Такая добрая, милая и заботливая. Всегда желает угодить, помочь человеку, будь то я или один из Стариш. Она всегда была рядом, всегда порождала во мне раздражение, но без этого раздражения становилось так плохо. Почему?       Глупая, наивная, но понимающая и внимательная. Она всегда видела моё беспокойство даже за той равнодушной маской, что уже не сорвать. Нанами всегда лезла не в своё дело, выспрашивая обо всех моих тревогах – это так раздражало. Но сейчас, без её постоянного трепета мне не по себе. Грустно, одиноко. Почему же всё так?       Тогда, не выдержав больше, я постучался к ней в дверь.       — Здравствуйте, Миказе-семпай! — вновь её милая улыбка и радостные искорки в янтарных глазах. Она улыбалась как прежде, словно ничего и не было. Она поняла всё без слов, а её привычная улыбочка вновь породила во мне раздражение.