Cожённое

«Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… » - прозвучало приглушённо среди руин каменного людского улья, стоявшего с недавних пор в тиши. Бои здесь уже отгремели своей разрушительной огненной поступью, а размеренное журчание повседневности уже скорее всего никогда не вернётся в лабиринты шпилей стального левиафана. Лишь редкий треск лазганов то тут то там напоминал о том, что в городе еще идёт финальные аккорды драмы, конец которой уже был написан на бланках приказов. «Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… » Странный запах палёного мяса вперемешку с грозовой свежестью заполняли пыльные развалины бывших цехов мануфактории, которая уже не ничего не произведёт, чьи машины, в лучшем случае послужат материалом на переработку, в худшем же случаи они так и останутся памятником самим себе былым. «Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… » - приказал угрюмый человек махнув строю цепным мечом. После чего тусклые окрестности, куда так и не мог дойти свет местной звезды, из-за километров нагромождений рукотворных гор ползущий на сотни километров ввысь, озарился яркими всполохами сопровождавшимися треском. «Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… » - сопровождало ещё одних несчастных, чьи тела в миг осели как куклы у которых оборвали нитки кукловода и они почти бесшумно рухнули в ров, наполненный такими же бедолагами как они. Глаза, слезившиеся от пыли, выбрали взглядом это безропотное стадо, на людей-то походившее лишь отдалённо, сгрудившееся на небольшом пяточке, который был ещё более менее чист от обломков, человек невольно потёр глаза, ожидая, когда очередные несчастные займут отведённое им на бойне место. Откашлявшись псайкер продолжал исполнять отведённую ему роль в постановке. Взглянув на посеревших от пыли солдат с такими же лицами как их форма, псионик заорал: «Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… » Псайкер ненавидел себя за это. Он не хотел этого делать, так же и те, кто без устали давили на спусковые крючки. В такой ситуации на роль командира расстрельной команды больше подошёл бы обычный человек, а не псайкер, но ситуация была уже именно такой. Обычный человек мог бы малодушно успокоить себя тем, что раз их объявили пособниками еретиков, то так оно и есть, но псайкер видел их разум и души, из-за чего становилось ещё невыносимее. Он же чувствовал души и мысли нечастных, и не было среди них, тех, кто был тронут порчей. Они бы лишь виновны в желании выжить. Люди пытались сохранить свою тщедушную жизнь, у них не хватило духу противостоять еретикам с оружием в руках и теперь их за это осудили. «Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… » А кто судил этих людей? Те кто жил в достатке и безопасности. Сытый никогда не поймёт голодного, очевидная истина. Но судить будут именно сытые, так что перед строем гвардейцев предстали подростки. Чумазые в лохмотьях, не успевшие ещё повзрослеть, не успевшие вкусить жизни, но уже вкусившие, её несправедливость под жерновами «Молота Императора», в чьих душах до последнего была вера в тех, кто их приговорил. Адъютант не медлил, ибо промедление это сомнение, «сомнение суть ересь»- так обычно любят повторять те, кто учинил эту расправу без суда и следствия. А уже псайкеру оказаться поту сторону строя проще простого, и плевать на свои убеждения. «Ты лишь инструмент» - говорят они. «Да, так что кровь на ваших руках» - мысленно отвечаешь ты, но этого совесть тише не становиться. «Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… » Кто-то, услышав такие мысли, наверное, скажет, так предай тех, кому тебе не угодно служить, но какой смысл? Примкнуть к Великому врагу? Смешно, ибо они тоже рабы, но мнящие себя свободными бунтарями, игрушки в руках своих богов. Но какой в этом будет смысл, если там ты будешь делать тоже, что и здесь- воевать во имя чуждого. Нет выхода из этой багровой вилки. Оптимист пристыдит и скажет- Так сделай свою сторону и твори зло во имя своих идеалов, гонимый всеми! Он понимал, что нет тебе места в этом клокочущем кровавым шторме, если ты не хочешь держать в руках оружие во имя чего бы то ни было. Так что смысл пытаться сметь обёртку если начинка будет горька. «Гото-о-овсь… Це-ельсь… Пли… »