Ко дню рождения

В шестнадцать лет (ну, хорошо, в почти шестнадцать) жизнь кажется довольно увлекательной штукой. Может быть, потому, что еще не знаешь, чего от нее ждать. В этом смысле жизнь оборотня, который только недавно начал превращаться, особенно любопытна — я, Джим Уили, знаю что говорю. В общем, если не зацикливаться на некоторых вещах, моя жизнь мне нравилась, пока не приблизился день рождения — тот самый, после которого мои почти шестнадцать должны были превратиться в настоящие. В канун этого дня на меня напала тоска. — Что, ДПДР? — бросила мне с некоторым сочувствием Бекки, когда я едва не налетел на нее в коридоре. Вообще-то, не заметить мою сестру трудно, и дело тут не в размерах — скорее в характере. Ну, и на вид она довольно симпатичная — беленькая и часто улыбается. В общем, я еще не встречал таких, кто не замечал бы ее — просто я в тот день был сам не свой и ни на что не обращал внимания. — Так что? — переспросила она. — Что за ДПДР? — очнулся я. — Депрессия перед днем рождения, — расшифровала Бекки терпеливо. Я прислушался к ее голосу и вдруг понял, что мне нужно с кем-то поговорить. Может быть, даже с ней. — Ты сама это выдумала, — сказал я на пробу. — Да нет, многие этим мучаются, — пожала плечами Бекки. Ее-то, понятное дело, такое никогда не беспокоило: Бекки у нас не из страдающих. К тому же никто толком не знает, когда у нее день рождения — мама просто назначила его на седьмое июля, потому что ей понравилась дата. Или потому, что седьмого июля нашла Бекки и забрала домой. Бекки тогда еще была очень мала — мне было три, а она, по моим прикидкам, старше меня на год-полтора. Трудно сказать точнее: мир, откуда она родом, отличается от того, где мы живем сейчас, и календарь там другой. Я даже не уверен, что тамошний и здешний годы — одинаковой длины. Да что годы, там даже дни могут быть не такими, как тут! А кроме того, Бекки умеет видеть картинки из разных мест и времен, и потому понятия «когда» и «где» для нее часто являются относительными. — Ладно, может, другие и мучаются, — уступил я. — А почему я раньше такого не чувствовал? — Раньше ты был ребенком, Джим, — вздохнула Бекки. — А теперь вырос. — Вырос, — отозвался я с горечью. — Ну, да, я на голову выше тебя, и что? За последний год мне не приходилось заниматься ничем важнее учебы в школе — а ведь прошлым летом я был уверен, что родители наконец перестанут обращаться со мной как с несмышленышем! Нет, я по-прежнему для всех еще ребенок! Младший, которого надо от всего оградить! — Это не так — просто не каждый же день на нас нападают, Джим. Надо же и нормальной жизнью немножко пожить. И школу закончить тебе все-таки нужно, — напомнила Бекки. — Понимаю, что тебе хочется приключений, но героические поступки сейчас не нужны. — И что мне делать? — ощетинился я. — Можно подождать до завтра, — предложила Бекки. — После дня рождения станет легче. — До завтра! — фыркнул я. — До завтра я что-нибудь разнесу. Я чувствую себя так, словно сегодня на небе встали две луны, и обе мной командуют! — Джим, это всего лишь день рождения, просто дата. В ней нет ничего ужасного. В конце концов, вспомни о том, что в другой зоне у тебя дня рождения уже не будет. — Я помню, — при воспоминании о сражении позапрошлого лета, расколовшем мир на тот, где мы умерли, и тот, где был повержен Ворон, наш враг, волосы шевельнулись у меня на затылке. Дядя Джордж, мамин брат, говорил, что такая реакция организма — попытка взъерошить шерсть при появлении опасности — знак породы, который останется со мной на всю жизнь. Меня часто тянуло спросить, есть ли у него самого какой-нибудь знак оборотничества, но дядя Джордж умел держаться так, чтобы вам расхотелось задавать ему вопросы. — Я помню, — повторил я, — и понимаю, что мне повезло. Но одно дело — понимать это, а другое... — Ощущать? — подсказала Бекки. — Угу. Я хотел бы почувствовать, что я в самом деле везунчик. Что мне посчастливилось — в отличие от того Джима Уили, который... остался там. — И что тебе для этого нужно? — Может быть, если бы я мог увидеть то место снова... — начал было я и осекся, наткнувшись на ее острый взгляд. Потом выражение лица Бекки немного смягчилось. — Ладно, Джим, — произнесла она. — Я этого ждала. Ты не из тех, кто обходит стороной опасность. В общем-то, это даже хорошо — я и сама все думала, что надо побывать там снова. Только не хотела идти одна. — Почему? — удивился я. Если бы я мог, как она, путешествовать между мирами без помощи транскомпа, которым пользуются родители, я бы давно уже вернулся туда, где погиб. Не знаю точно, зачем — может, и впрямь чтобы положить цветы на собственную могилку и ощутить, как мне-выжившему повезло. Не знаю, правда. Но что-то звало меня туда, хотя должно было отталкивать. — Я боюсь, — призналась Бекки. — Но вдвоем будет уже не так страшно. Я немедленно почувствовал себя значительно лучше. *** Мы условились встретиться через полчаса на пустыре у глухой стены нашего дома — чтобы проложить путь в другой мир, Бекки требовалось свободное пространство. Мысль о том, что готовить переход мы собирались под боком у родителей, не разрешавших пока путешествовать без их присмотра и крайней нужды, слегка щекотала мне нервы, но подумав немного, я успокоился. Разве не тем же самым, чем намеревались заняться мы, заняты сейчас наши отец и мать буквально в нескольких футах от нас? И разве не предстоит нам в свое время посвятить хождению по разным мирам значительную часть своей жизни? Подбодрив себя этим соображением, я вернулся в свою комнату и принялся переодеваться в то, что легко снять даже без помощи рук. А то ведь кто знает, какая там сейчас луна! А через некоторое время на нашем этаже потянуло запахом горящих свечей: Бекки в своей комнате тоже готовилась к странствию, пытаясь увидеть наше будущее или созерцая настоящее в месте назначения. На пустырь она явилась вовремя, но выглядела намного мрачнее, чем прежде. Однако сверток с необходимыми для перехода вещами был при ней, и, кивнув мне, она присела, развернула его и принялась выкладывать на земле сложный узор из белых камешков и палочек. — Я снова видела его, Джим, — объявила она, не отрываясь от работы. — Видела Ворона, и это было будущее. Наше будущее. Нужно быть осторожнее. Мороз прошел у меня по спине от ее слов. Я не хотел бы умереть снова и не хотел бы, чтобы умерла она. — Будет лучше, если я пойду один, — сказал я. — Исключено, — отрезала Бекки. — Одного я тебя там не видела ни при каких условиях. Себя, конечно, не увидишь, но вряд ли ты называл бы моим именем кого-то другого. — А что видела? — Я не все поняла, Джим, — нахмурилась она и переложила палочку-рогульку на другую сторону от последнего в узоре камешка. — Увидеть просто, а вот уловить смысл… Я искала тебя несколько раз и однажды видела волка, но не знаю, ты ли это был — луна там чуть перевалила за четверть... Я хотела увидеть опасность, которая могла бы нам грозить — и видела Ворона. Но и потом, когда я попыталась узнать, что за дело нас там ждет, — я снова увидела его! — Может быть, нам предстоит снова победить его. Бекки не ответила. — Или обхитрить. А кстати, может ли он… может ли что-то, помимо луны, превратить меня там в волка? — Ты имеешь в виду внезапное превращение, Джим? — Бекки закончила с узором и поднялась. — Я так понимаю, что ты мог бы превращаться в любое время — было бы желание. — В принципе мог бы. Только я так еще не умею, — признался я. — Может быть, волком был не ты, — задумалась Бекки. — Кто-нибудь другой, имеющий к тебе отношение. Джордж, например… Правда, не думаю, чтобы это был Джордж. — Ладно, забудь о волках, — лишенный звания дяди, мамин брат показался мне неважным. — А что Ворон? — Тут совсем странно, — призналась Бекки. — Сперва я увидела его смотрящим в озеро или в какую-то в проточную воду. Мне казалось, он что-то искал и кого-то ненавидел. Это было прошлое, но совсем недавнее, рядом с настоящим. Мне даже захотелось отступить подальше, чтобы не попасться ему на глаза. Я отступила — и он исчез и долго не появлялся. А когда я наконец увидела его снова, он был другим. — Что ты имеешь ввиду? Он изменил облик? Превратился в кого-то? — Нет… по крайней мере, внешних перемен не было. Но он стал другим. Я бы сказала… — тут Бекки осеклась. И — я не мог поверить своим глазам — начала краснеть. — Он что, тебе понравился? Бекки поджала губы. — Лучше поговорим о путешествии. Если, конечно, ты еще намерен его совершить. — Поговорим о… А, ну да. Конечно. — Так вот, — принялась объяснять Бекки строго, словно я не странствовал с ней раньше и не встречал ее на полпути, когда она заблудилась, — когда я начну петь, поднимется туман, и нам придется идти в него. Держись тогда ко мне поближе, а лучше — возьми за руку. Так будет спокойнее. Я хотел было съязвить, что за ручку меня не водили лет с десяти, но вспомнил, как она призналась, что боится, и решил не задираться — просто кивнул. Некоторое время она еще сверлила меня взглядом, потом в чем-то уверилась и тоже кивнула. И запела. Это была ненастоящая песня — так, мурлыканье под нос, и слов у нее не было, или я не знал таких слов. Но мелодия у мурлыканья была, и был ритм, в такт которому щелкали три камешка, зажатые у Бекки в кулаке, и в унисон этому ритму вздыхал ветер, сырой и слабый — еле заметный, он нес прозрачный туман, который быстро затягивал пустырь и все больше густел, на глазах набирая молочной белизны. Я почти потерял Бекки из виду, когда услышал ее голос: — Сделай пять шагов вперед, Джим. И я пошел, и мне почудилось, что ее тень двигалась рядом со мной, все так же напевая и щелкая камушками. Потом тень скомандовала: — Теперь десять шагов направо. Десять шагов в обычном случае должны были привести меня прямо к стене дома. И хотя я уже знал, что должно случиться, я все-таки замер, когда, отсчитав шаги, услышал, как под ногой что-то хлюпнуло. Вытянув руки перед собой, я пощупал воздух. Впереди было пусто. Стены не было. Что-то захлюпало справа и позади, и голос Бекки произнес: — Джим? — Я тут, — я сделал шаг назад и вправо, разглядел неясный мурлыкающий силуэт, который пах Бекки, и взял сестру за руку. — Ты забыла, что мои шаги длиннее твоих. — В прошлый раз разница была небольшой, — извиняющимся тоном произнесла она. — Спасибо, что вернулся. Дальше пойдем вместе. *** Я не стал напоминать, что прошлый раз случился почти два года назад, но поймал себя на том, что все это помнится мне также ясно, как вчера. Как мы отыскали лагерь «черных» и, скрываясь за заклятием, проникли в палатку Ворона. Как Бекки сомневалась, что туда стоит лезть, считая ее ловушкой. И как оказалась права, когда выяснилось, что нас ждали. Единственным нашим преимуществом было то обстоятельство, что нас было трое — с нами отправился еще и Барри, наш приятель и отличный боец — а Ворон был один. Но и тогда ему все-таки хватило сил уследить за всеми нами и отразить все наши попытки напасть. Он и в самом деле походил на ворона — худой, темноволосый, одетый во все черное. Волосы у него были собраны в хвост, и в левом ухе блестела серьга из белого металла — и больше ничего светлого ни в прямом, ни в переносном смысле я в нем не увидел. Ростом немногим выше Барри, — наверно, даже ниже нынешнего меня, — он не казался мне сильным, но с легкостью вывел из строя нашего супермена, а потом, как я понимаю, прикончил Бекки и меня. Похоронили нас, судя по рассказам знакомых, там же — почти на месте лагеря.... Хотя я, конечно, помню ту реальность, в которой в палатку Ворона под конец его поединка с Бекки ворвался огромный волчище — дядя Джордж в своем зверином обличье. Он сбил колдуна с ног и едва не перегрыз ему горло. Но даже поверженный, Ворон был страшен. Нет, я не сумею представить себе, что такое существо могло вызвать у Бекки симпатию. — Почти пришли, — отвлек меня от размышлений ее голос. За руку меня Бекки держала крепко и шла быстро, а вот в голосе слышалась легкая неуверенность. — Скажи, Джим, а нет ли у тебя такого чувства, что нам что-то нужно найти? Мне все кажется, будто мы отправились на поиски, только я не знаю, чего именно. — Если нам вправду нужно что-то отыскать, то мы узнаем его, когда увидим, — машинально отозвался я, прислушиваясь к своим ощущениям. То, что у людей принято называть нюхом, или интуицией, ничего мне не говорило. Мой же собственный нос пока только подтверждал то, о чем уже хорошо знали мои ноги: болотистая местность, в которую мы вышли, кончилась, и мы стали подниматься по отлогому каменистому склону, почти лишенному растительности. Мы двигались по нему туда, где все цвело и пахло тенью и лесом. — Надеюсь, так и будет, — буркнула Бекки. — Тут корни и камни, осторожно, Джим. Внезапно туман, обнимавший нас, раздался в стороны, и я увидел, что мы вышли на опушку леса, похожего и не похожего на тот, в котором некогда стоял лагерь «черных» и скрывался Ворон. Основной своей массой лес был от нас по правую руку, а на самом его краю, почти прямо перед нами, виднелась груда камней, в расположении которых чудилось что-то искусственное. Кажется, моя мечта увидеть собственную могилу все-таки сбылась. Я сделал еще шаг, и в тот же миг Бекки ойкнула и выпустила мою руку. Засмотревшись, как и я, на лес, она не заметила какой-то булыжник и оступилась. Упасть не упала, но на левую ногу наступала теперь с осторожностью. — Ты цела? — Ногу подвернула, — поморщилась она, — а так ничего. Дойду до тех камней, посидим. Вроде тут безлюдно. Верно, никого на опушке не было, и, дохромав до камней, Бекки уселась в тенечке на траву, а я принялся бродить вокруг. Вблизи каменная россыпь теряла сходство с чем-то рукотворным, и если бы я не помнил, что глыб и скальных обломков два года назад в этих краях не было, я решил бы, что они находились тут с незапамятных времен, быть может, принесенные еще оледенением, — кое-где поросшие мхами и частично вросшие в почву, а потом вытолкнутые на поверхность уставшей от смены жары и морозов землей, они стояли, как пьяные. И только наткнувшись на кривые значки на поверхности одного из камней, я сообразил, в чем дело. Меня действительно окружали надгробия, просто плохо укрепленные и почти не отесанные — поскольку те, кто погребен здесь, были у местных правителей не в чести. И я мог понять почему. «Джордж Джи Даррет», — ползла по ближайшему ко мне камню едва различимая в пятнах лишайника белая надпись. Дядя Джордж, который пытался спасти нас от Ворона, и здесь потерпел поражение. Вдруг я как-то разом понял, что это не шутки и не приключение, о котором потом приятно вспоминать. Это по-настоящему произошло — брат моей матери погиб, пытаясь помочь нам. Почему-то мне стало смертельно стыдно за то, что я даже не подозревал об этом. Про Бекки, Барри и себя я знал, а вот про дядю Джорджа… Честное слово, мне хотелось провалиться сквозь землю, хотя я был уверен, что он первый настаивал на скрытности. «Бартоломью Генри Горстен», — прочел я, приглядевшись, на соседнем камне. Я едва успел подумать, что никогда в жизни не предположил, будто Барри могут звать Бартоломью, а рука уже тянулась протереть поверхность соседней глыбы. «Ребекка Луиза Уили», — извещала меня та. Словно что-то взвизгнуло от ужаса вдалеке. Сердце у меня сжалось. Нет, Бекки, живая Бекки сидела на той стороне импровизированного кладбища… по крайней мере, я надеялся, что она там сидела. — Бекки! — крикнул я громко. — Ты как? — Нормально, Джим! — донеслось в ответ. — Ты что-то нашел? Подожди, сейчас приду... — Не надо! Тут ничего интересного, идем лучше в лес! Для надежности я даже отступил подальше, чтобы Бекки не поняла, где именно я что-то увидел. С такого расстояния она вряд ли разглядит надписи. «Джеймс Уильям Уили», — попалось мне на глаза напоследок. Вот и она нашлась, моя могила. Ну… и впрямь ничего интересного. Я повернулся к камням спиной и, поглядывая на лес, стал ждать Бекки. *** Судя по тому, как Бекки передвигалась, ее ноге и вправду стало лучше, и лес с довольно редким подлеском уже не представлял для нее неодолимого препятствия. Это обрадовало меня, и я с облегчением нырнул под его полог. Бекки без раздумий последовала за мной. Мы углубились в лес еще не слишком далеко, когда я заметил, что в нашем движении есть нечто неправильное. Мы не оглядывались, не выбирали направления, не замедляли шагов, чтобы полюбоваться на косые потоки солнечного света, изливавшиеся между высоких стволов, и чистые краски лесных цветов, сверкающие в этом свете — просто шли и шли вперед, довольно торопливо, и я поймал себя на неприятном чувстве, что мы, похоже, даже не уклонялись вправо или влево, как это обычно бывает с бродящими по лесу людьми. А еще я обнаружил, что прислушиваюсь, словно стараясь различить в обычном для леса шепоте и шумах — что? Визг. Слабый, тихий — впереди, там, за проплешинами в подлеске и кустами чего-то наподобие орешника. И что-то еще. Какой-то тихий приближающийся гул. Я оглянулся на Бекки. Сестра всматривалась в то же зеленое пятно кустарника впереди. Вот она вскинула на меня глаза. — Беги, Джим! Я догоню. И я побежал. В просвет между стволов и напролом через кусты, трещавшие так, будто в них ломилось стало диких свиней, снова по проплешине в густые объятия низкорослых колючек, опять на свободу и снова к кустам, сквозь них — и к самому краю оврага. Он трусил вдоль ручья, бегущего внизу, в овраге — круглый и смешной щенок черного или, может быть, темно-шоколадного цвета, страшно перемазанный землей, и лапы у него разъезжались на влажной почве. Иногда он падал и издавал тот самый короткий и тихий плач, который послышался мне издали, но снова вскакивал и оглядывался на дальнюю сторону оврага, на которой еще отчетливо был виден след чего-то, скатившегося вниз, — по всей вероятности, его собственный след. А наверху с той стороны к оврагу неслись два… наверное, пса. Гладкие и узкие, розово-серые, с небольшими ушами и тонкими прутиками хвостов, они казались голыми и этим напоминали крыс. Только каждая из этих крыс в холке была ростом до середины моего бедра, и они шли по следу щенка, ни на миг не отклоняясь. Когда одна из них, налетев в высоком прыжке на обломанный сук, ободрала плечо, я увидел, как под розово-серой плотью блеснул металл. Сверкнули и лязгнули и серые, бликующие, как полированная сталь, зубы — и я представил себе, как они впиваются в лапу бестолкового щенка, а второй пес налетает на добычу с другой стороны, и вдвоем они рвут ее на части. Невольно я, должно быть, сделал шаг вперед, и подсохшие комья земли с моего края оврага посыпались вниз. Щенок закрутил головой и, увидев меня, снова завизжал, пронзительно и неостановимо. Не нужно было самому быть зверем, чтобы понять, о чем он кричит. «Ты большой и сильный, — плакал он, — спаси меня, я погибаю!» И я еще не знал, что буду делать, когда сбрасывал туфли и пятился, одновременно сдирая с себя одежду, но понимал уже, что отступил только для разбега, и земля уходила у меня из-под ног и бросалась мне навстречу, когда я летел через овраг, сжавшись в комок от ярости и боли. И на ту сторону опустился уже волком. Дядя Джордж и Бекки были правы, я мог это сделать в любой момент. Я вскинул голову и торжествующе завыл. Эй, серые! Слышите? Я несу смерть на остриях своих клыков! Я сам — смерть в зверином обличье! Возможно, думал я потом, они даже не знали, что такое смерть. Первый вообще не отреагировал на мое появление — попытался перескочить через меня, как через какой-нибудь пень. Я подпрыгнул, впился зубами в его глотку и сжал челюсти. Что-то скрипнуло, хрустнуло, и во рту у меня появился железистый и кислый вкус. Я разжал челюсти и выплюнул кислоту, и голова серого со стуком ударилась о землю. Безголовое тело сделало еще один или два прыжка и тоже рухнуло и заскребло лапами. Второй серый застрекотал, словно заводной, и попытался обогнуть меня. Я бросился ему наперерез, и, сцепившись, мы скатились в овраг. Там, на камнях у ручья, драка продолжилась. Зубы у серого действительно оказались металлическими, и я возблагодарил предков, от которых унаследовал густую и жесткую шерсть. Все его попытки добраться до моего горла кончались ничем. В конце концов я изловчился и оторвал ему одну из лап, о чем немедленно пожалел: из мешанины трубочек и проводов на месте ее крепления запахло той самой кислотой, и теперь мне приходилось думать еще и о том, как уберечь морду от соприкосновения с едкой дрянью. Все же я был сильнее и уже побеждал его, когда сверху, как огромные пиявки, молча посыпались новые серые. Несколько штук сразу бросились на меня, и я принялся отбиваться. А потом воздух вокруг нас дрогнул, как мираж, и я услышал вопль Бекки: — Джим, держись! К ручью! — и сражение превратилось в бойню. Бекки, спускавшаяся по склону, опутывала серых невесть откуда берущимися пылающими сетями, тончайшими и смертоносными, как злая мысль, и под их касаниями плавилась мягкая внешняя плоть механических уродцев, лишая их возможности видеть, а иногда и нормально двигаться. Возможно, это как-то мешало и их коммуникации — стрекотание пойманных сетью делалось громким и пронзительным. А я довольно скоро обнаружил, что, хотя оторвать им голову, как это удалось сделать с первым, довольно сложно, у них все же есть уязвимое место. Оказалось, что, если вскрыть серым тварям брюхо ближе к задним лапам и швырнуть в воду, их начинало коротить. Впрочем, и они довольно скоро обнаружили, что я это понял, и изменили тактику, стараясь насесть на меня одновременно с нескольких сторон. Я крутился ужом, и Бекки что-то кричала, а воздух вдруг заполнили десятки прозрачных сверкающих лезвий, впивавшихся в серых, и я рвал их скользкие тела и рычал от злости и отвращения, кашлял, сплевывая кислоту, и стискивал челюсти, вслушиваясь в хруст… И вдруг все кончилось. Последний из дюжины серых испустил свой механический дух на берегу ручья, и я с отвращением омыл в воде морду и, оглядевшись, приметил щенка — тот, испуганный, жался поодаль у какой-то коряги, а Бекки все стояла над последним серым, лапы которого конвульсивно подергивались, и, побелев от ярости и усталости, бросала в него берущиеся из ниоткуда лезвия. — Бекки! — попытался окликнуть ее я. — Бекки, хватит! Не сказал бы, чтобы у меня получилось сколько-нибудь внятно, но довести до сведения Бекки тот факт, что все уже позади, мне кое-как удалось. Сестра опустила руки и отвернулась от останков поверженного противника. Потом ее передернуло. — Ты же знаешь, я ужасно боюсь такого, Джим, — пробормотала она, извиняясь. Я решил, что она все-таки имела в виду не сходство серых с крысами, а тот факт, что они были роботами. Живое, как бы оно ни выглядело, не вызывало у Бекки того испуга, какой вызвал одним своим появлением наш домашний андроид Голли. Лично мне Голли всегда казался отличным и довольно безопасным устройством — если, конечно, уметь им пользоваться и делать все правильно. Крысопсы мне безопасными не казались, хотя на свой лад и были почти совершенными. А кроме того, меня мучил вопрос о том, кто был их владельцем… Мысль о владельце таких роботов, к тому отправившем их с таким заданием, вовсе не показалась мне приятной. Пора было уходить, пока он не хватился своего имущества. Я приблизился к щенку. Тот не убежал, даже завилял смешным треугольным хвостиком. Очень осторожно я поднял его за шкирку и перенес к Бекки. Она взяла его на руки. — Разумеется, мы возьмем эту кроху с собой, — проворковала она. — Давай скорее выбраться отсюда, Джим. Я пробежался взад-вперед по оврагу и все-таки нашел место, где склон был более отлогим. Оступаясь и скользя, мы принялись карабкаться по нему наверх. Когда нам случалось снова немного съехать, щенок чуть слышно повизгивал. *** Я отвел Бекки туда, где оставил свои вещи, и она помогла мне собрать их. Превращаться обратно я не спешил: для начала, думалось мне, стоило вернуться туда, откуда мы вошли в лес. С волчьим нюхом сделать это было проще, да я и не чувствовал в себе сил на обратное превращение. Бекки, то ли сообразив это, то ли слишком устав для споров, не стала настаивать на немедленной смене моего облика. Может быть, именно поэтому до края леса мы добрались быстро и без особого труда. Лишь под конец я вспомнил про тайну камней, которую хотел было скрыть от Бекки, и взял немного левее, чтобы сквозь кустарник выбраться к той болотистой низинке, через которую мы вошли в этот мир. Здесь я остановился и стряхнул с себя узел с одеждой и обувью. Заглянув за кусты, Бекки удовлетворенно кивнула: — Спасибо, Джим. Буду ждать тебя у последних деревьев. И вот, возьми, чтобы тебе было легче… Мне страшно хотелось попросить ее помочь мне превратиться, потому что я не был уверен, что справлюсь с этим сам. Но Бекки просто бросила в мою сторону что-то, похожее на пригоршню пыльцы, и скрылась в зарослях. Когда это душистое, почти незримое облако достигло и обволокло меня, словно мурашки побежали по всему моему телу. Потом они рассеялись, и я почувствовал себя намного бодрее. Так, словно последних шести или даже семи из двенадцати крысопсов никогда и не было. Все-таки обратное превращение у меня не получилось таким быстрым, как мечталось, но Бекки терпеливо ждала меня там, где обещала. Щенок, успевший задремать на ее руках, при моем появлении потянул носом и тотчас открыл глаза. А потом, к моей радости, завилял хвостом. Почему-то мне казалось важным, чтобы он не испугался меня. Я протянул ему руку, и он ее обнюхал. — Придем домой — тебе надо будет побриться, Джим, — объявила Бекки, окинув меня придирчивым взором. — Если, конечно, ты не хочешь рассказать родителям, почему превращался. Возьмешь у меня Кроху? Мне нужны свободные руки. — Ну, что-то им все равно говорить придется, — заметил я, перехватывая у сестры щенка, который тут же сделал попытку меня лизнуть. — Хотя, конечно, мало ли где мы нашли эту мелочь! Может, в двух шагах от дома, прямо в нашей зоне... Бекки не отвечала и не начинала петь. Вместо этого она вскинула голову и прикрыла глаза, прислушиваясь. Я тоже попытался услышать то, что ее обеспокоило. И услышал: не слишком далеко от нас что-то звякнуло о камни и фыркнуло раз и другой на разные голоса. — Пошли, — отмерев, прошептала Бекки и потянула меня за собой. — И тише! Ее мурлыканье было едва слышным, но туман в этой болотистой местности сползался быстро, и мы уже порядком зашли в него, удаляясь от опасности, когда Бекки остановилась и прошептала мне на ухо: — Погоди немного, Джим. Я хочу знать. Вернусь на пару шагов. Постой с Крохой здесь. — Я тоже хочу знать, — шепотом возмутился я. — И Кроха! Ты же слышишь, он молчит! В подтверждение моих слов щенок дернулся у меня на руках, но не проронил ни звука. — Ладно, — сдалась Бекки. — Пошли послушаем. Стараясь ступать как можно тише, мы двинулись обратно. Шаг, другой, третий... — …вот такенные следы! — произнес вдруг откуда-то сверху мужской голос за пеленой тумана. В голосе чувствовалось восхищение и неуверенность, если не тревога. — Да правда же, не веришь — сам посмотри! Вот ведь громадина! И вся дюжина — в клочья! — То-то Ворон обрадуется, — отозвался ему другой голос, более уверенный и насмешливый, тоже откуда-то сверху. Потом послышался стук и короткий всхрап, и я, наконец, догадался, что разговор вели двое всадников. — Приказ не выполнили, гончих потеряли, а теперь еще и следы! — Я слышал, он вообще не выносит этих тварей, — произнес первый. — Мол, как-то его околдовать пытались, а потом… — Что потом? — перебил второй. — Ворон-то живехонек, не было ничего, значит! Но правда в том, что они могут его погубить. Это он сам видел. Потому и приказал их всех истребить. Он хоть и силен, но осторожен, понапрасну рисковать не любит. — Что же он сделает? — А вот это он сам тебе скажет. Может, пошлет еще две дюжины ищеек по следам. Тут Бекки потянула меня прочь, в туман. Да я и сам не видел смысла стоять там и ждать появления новых крысопсов. Обратный путь показался мне короче дороги туда, но щенок все-таки успел здорово оттянуть мне руки. Хотя сидел он очень тихо, так что я несколько раз даже прижимал его к себе посильнее, чтобы услышать, что сердце его бьется. Оживился он, лишь когда мы выбрались на пустырь у нашего дома — принялся оглядываться и принюхиваться. Я ссадил его на землю у стены, предполагая, что ему может захотеться ее пометить, и обернулся к Бекки. — Фух, наконец-то дома! Я ведь верно понял, что Ворон боится оборотней? — Джим... — Знаешь, мне даже приятно, что дядя Джордж произвел на него такое впечатление. — Джим! — Что? — Джим, пойди сюда, пожалуйста, — попросила она странным голосом. Но когда я подошел, даже не взглянула на меня — продолжала глазеть на щенка. Который, между прочим, явно не понимал еще, на что порядочной собаке нужны столбы, деревья и углы домов. Я подумал, что мне еще долго придется с ним возиться и всему учить. — Ну? — спросил я. — Кстати, что будем говорить родителям? — Возможно, придется рассказать Агате все, — пробормотала Бекки. Да, маму она обычно и звала по имени. — Сейчас узнаю. Можешь помочь мне? — Что надо делать? — Собери все, что я использовала для путешествия, и отнеси ко мне в комнату. И принеси оттуда большой платок, что висит там на спинке стула. Это важно. — Ладно, — я пожал плечами и принялся собирать разложенные Бекки по земле камушки и палочки. Ссыпав их в мешочек, я добавил к ним те три, что Бекки брала с собой, и закрутил горловину мешка узлом, стараясь, чтобы вышло похоже на ее узел. Все это время моя сестра стояла неподвижно, глядя прямо перед собой. Но больше, чем ее сосредоточенность, меня убедила в важности происходящего ее просьба — просьба принести что-то из ее комнаты. Мы оба одинаково пылко ненавидели, когда кто-то копается в наших вещах. И вот я ушел, оставив ее наедине с ее мыслями и щенком, а когда вернулся, обнаружил Бекки у стены. — Платок, — попросила она, старательно загораживая что-то собой, и я вложил большой платок в ее протянутую руку. Она принялась что-то с ним делать, а потом, вздохнув, повернулась ко мне. — Джим? — А? — Мы расскажем Агате все. И вот почему. Щенка рядом с Бекки не было. Прямо передо мной, держа мою сестру за палец, стояла завернутая в большой шелковый платок девочка лет трех-четырех. Темные волосы, которые Бекки заплела в коротенькую косу. Черные, странно знакомые глаза. Узкие плечи, тонкая кость. Не Ворон — Вороненок. — Ты верно понял, Джим, Ворон боится оборотней. Только, похоже, не из-за Джорджа. Скорее, он так напугался Джорджа именно потому, что предсказание насчет оборотней сделал еще до встречи с нашей семьей. И возможно, оно касается как раз этого ребенка. — Думаешь, он не знал, что какая-то из его женщин не была человеком? — Это могла быть случайная связь. Даже просто… один раз. О котором он и не вспоминал. Не произнесенное Бекки слово «насилие» повисло в воздухе. Девочка, державшая Бекки за палец, смотрела на меня во все глаза. Я улыбнулся ей ободряюще. Она немножко подумала — и просияла ответной улыбкой. Ворон там или не Ворон знал ее мать, а ребенок, как и щенок, из нее получился необыкновенно милый. — И он смог с ней справиться? — машинально удивился я. — Он сильнее, чем ты думаешь, Джим, сильнее как колдун. Видишь, в каком возрасте девочка начала превращаться? Ты-то начал в четырнадцать, а ведь Агата очень сильна. К тому же, может быть, Ворон понравился той женщине. Может, тогда он не был таким, каким мы его видели. Так или иначе, на этот раз охота шла по его приказу и именно за этим ребенком. Мы, конечно, все объясним Агате и про предсказание… — К свиньям предсказание, — перебил я, — я, оказывается, всегда мечтал, чтобы у меня была младшая сестра! — Ты? — удивилась Бекки. — Ты никогда даже не заикался об этом. — Я и сам не знал, что мне нужно именно это, пока она не позвала меня в лесу. А тогда уж сообразил, конечно. Она ведь надеялась на меня, Бекки, понимаешь? Кстати, как ее зовут? — Кажется, Софи. Джим, ты ведь шутишь? — С какой стати? А, ты имеешь в виду, что с ней я уже не буду младшим в семье? Знаешь, Бекки, по-моему, это все такая мура… А вот что я тебе точно скажу, так это то, что я ее никакому Ворону не отдам! Я присел на корточки и протянул к Софи руки. И она пошла ко мне.