В объятьях волка

А ты снова целуешься с каким-то блондином, шаря руками по его накаченной спине, меня снова тошнит, я ничего не могу поделать, снова прохожу к стойке, чтобы влить в себя как можно больше любимого виски, от которого бросает в жар, слишком крепкий, слишком удушающий. Я никак не могу оторвать взгляда от вас, смотрю, вновь разрываю швы на обреченном сердце, чтобы ты чуть позже зашил его снова, чтобы потом я снова топил боль в алкоголе. Музыка стучит по ушам, перед глазами плывет от слез, но вы, почти трахающиеся на кожаном диване, так четко видны в мутно-красном свете клуба, так ясно и красочно, твои руки, накаченные и теплые, лапают чужого, губы вылизывают на шее неизвестные никому узоры, а он закатывает глаза, стеная твое имя, не называя каким-нибудь Риком или Джейком, потому что твое имя какое-то особенное, они никогда не забывают его. Оно на моем истерзанном сердце уже высечено десятками ножей, что засаживаются в него через день на протяжении вот уже года. С самой школы ты считался второй половинкой меня, которую я мечтал иметь еще в пять. Но все смеялись надо мной, считая меня гейской версией сказочного принца. Это было так отвратительно, но не на столько, как сейчас, когда ты почти дрочишь ему, что-то шепча пошлое на ухо. А мне так больно, черт возьми, так больно видеть тебя с какими-то проститутами в тухлых туалетах. А потом лежать с тобой в одной кровати, чувствовать те самые теплые руки на талии, слышать слова любви из губ, которые не раз принимали чужие члены в себя и самое страшное - целовать эти губы снова и снова, отвечать на слова любви без толики лжи, терпеть это все изо дня в день, потому что таково твое проявление любви. Я готов ложиться спать, когда ты так мягко шепчешь мне "я люблю тебя больше жизни". Мои мертвые бабочки оживают, и я знаю, что все это избитая, но крепкая правда. И на утро, когда ты поешь вечные попсовые новинки, кружа меня в танце и искренне смеясь, я забываю обо всем, не думаю о том, что будет вечером, не думаешь и ты. Это утро - наша жизнь, частичка будто бы тайно украденная нами, частичка счастливой жизни на двоих, не превращенная в похотливую сучку. — Скучаешь, сладкий? — рядом садится какой-то ублюдок, и я млею, бросая в его сторону взгляд. Эти глаза, затуманенные алкоголем, они как твои, зеленые, разбавленные каплями виски, который ты так не любишь, который вливаю в себя я каждый день в различных клубах. Черные волосы, слегка кудрявые, он так похож, он словно копия тебя, это невероятно. Я не руковожу своей речью, зачем, золотистый переливающийся напиток сделает всю работу сам. — Скучаю, — я слышу кокетливые нотки в своем голосе, кто-нибудь, остановите это безумие. — Исправим это? — он наклоняется, выгибая черную густую бровь, я чувствую запах кензо, и снова удивляюсь, все больше ведусь на обманку зрения и обоняния. Мой неспешный кивок, и вот уже его губы впиваются в мои, обводя контуры языком. Я покорно размыкаю свои, пропуская проворный язычок на схватку с моим, это так захватывает, пока его руки как бы незаметно поглаживают мой член сквозь ткань черных джинс. Прикрывая глаза, вижу тебя, и просто взлетаю, обманывая себя непостижимо. Впиваюсь руками в его волосы на затылке, они мягкие, как и твои, и я не выдерживаю, и прошу перебраться на диван. Он просто подхватывает меня, я смыкаю ноги на его талии, через секунду уже падая на кожаную обивку, а брюнет нависает, жадно покусывая шею, оставляя отметины, и я позволяю, полностью отдаваясь инстинктам тела, когда разум кричит, бьется в истерике с просьбами перестать, когда тело лишь просит больше, и я позволяю, он расстегивает ширинку, обнаруживая там уже возбужденный орган, не ношу под слишком узкие джинсы белье, приятно удивляется и быстро собирается с мыслями, сразу же беря на полную длину, подавляя рвотный рефлекс, а я просто представляю тебя и закусываю губу, упиваясь блаженными ощущениями горячего рта вокруг своего члена, цепляюсь за подлокотник, безмолвно хваля парня за умение отсасывать. Я знаю, что ты сидишь за соседним столиком, возможно через один, но я так хочу сделать тебе больно, хочу, чтобы ты прочувствовал всю мою боль, потому что ты любишь меня, выражая это совершенно наоборот, это какое-то безумие, я тону, не знаю. — Глубже... Господи, это просто нереальный минет, продолжай,— говорю я томно, хватаясь за его густую шевелюру. Я хочу больше, лучше, забвения. Он старается, мне действительно так хорошо, эти губы, эти пухлые губы, рот, изученные до мельчайших подробностей, руки, что держат мое хрупкое тело, глаза, самые что ни на есть магические, голос, такой... — Меня кстати Йен зовут,— он делает что-то непонятное своим языком вокруг уздечки, я не выдерживаю, кончая в кулак, которым он предусмотрительно обхватил мой член. — Курт,— прерывисто ответил я. Музыка начала играть до неприличия громко. Свет притушили.

***

Я выхожу из клуба, разрывая бумажку с корявыми цифрами. Зачем он мне нужен, зачем нужна копия? Мое подсознание смеется, и я понимаю, что задался идиотским вопросом. Тебе совсем наплевать на меня, так уж лучше тешить сердце тебе подобными, чем не иметь ничего. Я останавливаюсь возле входа, жду тебя, потому что мы всегда покидаем заведения вместе, в безмолвной тишине. Но кажется сейчас ты не торопишься, и как-то я понимаю, что это конец. Не знаю почему сейчас, не знаю почему вообще задумался об этом. Уже сомневаюсь в любви, которую ты пытаешься показать, убивая меня изнутри. Возможно я впервые изменил тебе, чувствуя угрызения, когда ты, трахаясь направо и налево, не чувствуешь ничего. Я всегда ухожу раньше, потому что не хочу видеть, как вы шатаясь идете ебаться в туалет или, хуже всего, едете к нему. Тебя нет пятнадцать минут, я психую, ловлю такси. — Адрес,— хрипит водитель, выкидывая окурок сигареты в окно. Я удивлен самому себе, не хочу домой. — Центральный парк,— вежливо говорю, смотря в окно, на двери омерзительного клуба, словно молясь, но ничего не происходит, потому что я не верю в Бога. — Он закрыт, ночь же, парень. — К воротам подвезите,— огрызаюсь я, доставая из кармана пачку Марлборо,— не против? — мужчина лишь хмуро качает головой и опускает стекло возле меня, а я мгновенно зажигаю и затягиваюсь, ощущая яд в своих легких. Никто не знает, что я изредка вдыхаю дозу никотина, да и кому говорить? Машина трогается с места, и я слышу свое имя, позволяю одинокой слезе скатиться по щеке, после прикрываю глаза, выкидывая почти нетронутую сигарету в окно. Стекло поднимается, унося звуки города в небытие, а я в полудреме слушаю первый альбом the beatles, что негромко разносится по салону машины. — Приехали,— он вырывает меня из приятных воспоминаний о тебе. Но ладно. Пришло время заняться само ненавистью. Я кидаю на коробку передач сотню баксов, не задумываясь о реальной цене пятнадцати минут езды. Выхожу из машины, вдыхая грязный воздух полной грудью. Телефон в кармане вибрирует, нет сил ответить на звонок, я знаю, кто это. — Да,— мой телефон уже в руке, и я ненавижу себя за это. — Я сейчас стою прямо за тобой,— еще никогда мне не было так страшно. Я оборачиваюсь, натыкаясь на твой заинтересованный, немного пугающий взгляд. Подходишь не спеша, запустив руки в карманы горчичных брюк. Что-то должен сказать. — Ты следишь за мной? — кажется, мой голос дрожит, я боюсь тебя в таком состоянии, ты монстр, не знающий меры. — Куколка боится меня? — смеешь ты, запрокидывая голову назад, я хочу убежать, спрятаться. — Андерсон, ты пьян, не неси чушь,— пытаюсь отыграться, отступая назад. Просто назад. А ты все смеешься, слегка покачиваясь на месте, подходишь почти вплотную, дышишь перегаром и водкой прямо на меня, улыбаясь, не сводя взгляда с моих глаз, ведь я тоже смотрю в твои, пытаясь отыскать где-то в глубине того беззаботно парнишку, который носил бабочки и нежно пробегался кончиками пальцев по щеке, уважая мою подростковую теорию об интимных прикосновениях. Где же ты, где? Наверное, его я не увижу уже никогда, нужно смириться, просто посмотреть в сторону. Смириться, смириться, смириться. — Поехали домой, Курти, меня сегодня не удовлетворили. А ты, я смотрю, поимел сегодня какую-то сучку в рот? Уважаю,— с более-менее серьезным лицом пытаешься сказать ты. — Неужели тебе абсолютно плевать на то, кого я имею?! — удивленно смотришь, будто бы не понимая. — Нет. Поэтому я здесь. Мне нужно наказать тебя. Показать, что ты только мой. — Я не вещь! — Ты моя вещь, Курт, и я могу делать с тобой все, что хочу. — Отоспись, ты, пьяная сволочь! — удар, моя губа рассечена, щека горит, слов назад не вернуть. Ты смотришь на меня с ненавистью и уходишь, кидая напоследок: — Чтоб ты сдох, Хаммел. Едва ли ты исчез, я оседаю на асфальт, понимая, что вот он, конец, который подкрадывался все ближе и ближе. — Просто любите меня, пожалуйста,— шепчу я слова, что ветер тут же уносит вперед, раздувая частичку моей боли редким прохожим в лицо.

***

Сижу на ковре, в кругу разорванных фотографий, допивая бутылку виски. Когда-то ты говорил, что я слишком нежен для такого грубого напитка. Сейчас хочу, чтобы ты наругал меня за это, выбросил бутылку и обнял меня, но тебя даже нет. Квартира пустая, а солнце едва ли зашло, почти сутки я сижу, разрывая фото на мелкие-мелкие кусочки, боясь притронуться к другим альбомам, к ноутбуку, где огромное количество воспоминаний, потому что надеюсь, что все наладится, и я пожалею, но так хочется. Звон ключей о тумбочку в холле, вздрагиваю, прикасаясь к опухшей губе. Ты ступаешь тихо, подкрадываясь ко мне со спины, но я слышу. Ты опускаешься возле меня на колени, ничего не говоря, просто сидишь на обрывках наших фото, наверное, пытаясь вспомнить вчерашнюю ночь, но ты не вспомнишь, потому что никогда не запоминаешь. Но вчера мне было очень больно, поэтому ты должен знать, как бы сильно не противился. — Прости, что меня не было весь день, Курт, — я удивленно поднимаю взгляд, натыкаясь на твои светлые сейчас глаза и шарахаюсь, видя в них тебя-подростка с чистой-чистой любовью, ничего не понимаю и отползаю к дальней стенке, потому что ты не смотришь на меня так уже год. Я снова плачу, боюсь, что это какая-то уловка, может ты снова хочешь ударить меня, назвать шлюхой или выбросить из окна, чтобы я сдох, потому что ты так хочешь. — Я осмыслил все, абсолютно все, Курт. Я не хочу быть как свой отец, не хочу причинять тебе боль,— твоя рука тянется ко мне в поисках понимания и поддержки, но ты настолько сильно запугал меня, что я просто сжимаюсь еще больше, дергаюсь, думая, что ты ударишь меня. Я закрываю лицо руками, шепча что-то смутно похожее на "пожалуйста, не надо". Ты удивляешься, черт возьми, твои глаза сейчас так чисты и непорочны, я не видел их так давно, боялся, что больше никогда и не увижу. Я не хочу получить очередной удар ножом, не хочу, чтобы ты снова выжигал свое имя у меня на сердце. — Курт...— наверное, сейчас ты понимаешь, насколько испортил меня своим безразличием, сломал, делая сломанную игрушку себе под боком. Не могу смотреть в твои детские наивные глаза, потому что так привык видеть тебя развязным и таким...таким зрелым. Ты поднимаешь руку, и я кричу "Пожалуйста, не трогай меня!" Ты стискиваешь меня в объятьях, я чувствую, как твои слезы текут мне за шиворот футболки, трясусь, словно заяц в объятиях волка. — Какая же я сволочь, прости меня, прости меня, Курт. Я всхлипываю, сильнее прижимаясь к тебе, вдыхая притупленный аромат кензо. А в моих руках зажата фотография, на которой ты держишь в руках маленького волчонка, улыбаешься, а я удивленный стою рядом, не решаясь приблизиться с дикому животному, тогда еще и не догадываясь, что живу с таковым.