Обними меня

Коли настане день, закінчиться війна...*

В бумажном стаканчике остывал кофе, когда я читала мемуары Мишель Мерсье. Истории успеха красивых и талантливых женщин - отдельная страница моих увлечений. За окном валил крупный лопатый снег, а мне с глянцевых страниц улыбалась прекрасная Анжелика. Ты вошла в наш уютный буфет в сопровождении руководителя отдела кадров. С Мишель ты категорически не имела ничего общего: темноволосая, с светло-карими глазами и совершенно незапоминающимися чертами лица. "Маргарита Николаевна", - представила тебя наша вечно молодящаяся "кадровичка". Да, и на булгаковскую героиню ты была мало похожа. Я отложила книгу, ты бросила короткий любопытный взгляд на обложку, потом на меня. На твоё лицо легла смутная тень улыбки. - Екатерина Владимировна, можно просто Катя, - я дружелюбно протянула тебе руку. - Можно просто Рита, - ты всё-таки улыбнулась, когда холодными пальцами коснулась моей ладони. - Надеюсь, мы сработаемся. - Ра-зу-меется, - по слогам сказала "кадровичка", натянув на лицо дежурную улыбку, - Маргарита Николаевна, пойдёмте, я познакомлю Вас с остальным коллективом. Мы кивнули друг другу на прощание. Несколько секунд я взглядом изучала тебя: лет на двадцать меня старше, симпатичнее, чем показалась сначала, аккуратная, скромно, но элегантно одетая. "Сработаемся", - решила я про себя. За окнами всё также сыпал пушистый снег, Мерсье всё также улыбалась с обложки, в буфете всё также пахло рыжими мандаринами, а в нашем прозрачно-сером офисе появилась новая сотрудница с загадочным блеском в глазах и тонкой улыбкой. * Мы познакомились два года назад - сейчас шла осень 2012-ого. Коллеги, порой болтающие в буфете о пустяках, никогда не видящиеся за пределами офиса, - и не более того. В наушниках играло что-то меланхоличное и золотисто-тёплое, когда я шла в свой кабинет. Прежде чем увидеть тёмное пятно кофе на своём белом пиджаке, я услышала твой виновато-извиняющийся возглас: - Прости ради Бога! Ты не ушиблась? Не обожглась? Извини, я не хотела... Ты говорила быстро-быстро, я даже не успела сообразить, что не вписалась в открытую дверь твоего кабинета. Я улыбнулась, заметив твою взволнованность. Одной рукой обхватив моё плечо, ты затолкала меня в кабинет. - Давай оставишь у меня пиджак, я застираю и завтра тебе отдам. - Рит, да не нервничай ты, - я осторожно отстранила твои руки. - Всё в порядке. Ты немного расслабилась - разгладились мелкие морщинки у уголков глаз. В первый день нашего знакомства я немного ошиблась - у тебя всё-таки золотисто-карие глаза, как октябрьские листья. Сейчас, когда ты сидела напротив окна, и свет падал на твоё лицо, это было особенно заметно. Осенние глаза и осенняя улыбка. - Давай я тебя хотя бы кофе напою, что ли... - Давай. Мы прошли в узкую, смежную с твоим кабинетом, комнату. Сколько я ни бывала у тебя в гостях, а дверь в подсобку всегда была закрыта. Ты тщательно скрывала ото всех свою маленькую Индию. Стены цвета сочной травы и высокого голубого неба, индийский диван, репродукции рериховских "Гималаев" и деревянный стеллаж с книгами про Индию. Я не заметила, как на резном столике оказался медные чашки с горячим кофе. - Настоящий, индийский, - сказала ты, наслаждаясь эффектом, который произвела на меня твоя "подсобка". - Моё маленькое увлечение и большая мечта. Среди картин висела одна небольшая фотография в рукодельной рамке. Со снимка улыбались мужчина и женщина: он играл на гитаре, она, в цветочном венке, фотографировала окружающих их индусов. - Очень красивая пара, - тихо сказала я, отпивая очередной глоток густого кофе. - Мои родители долгое время работали в Индии, я их почти не помню. Эту фотографию они мне прислали в 89-ом, я соорудила эту рамочку и с тех пор это мой маленький талисман. * С тех пор я стала часто пить у тебя кофе. Тот самый с лёгкой горчинкой - индийский. Я слушала твои рассказы про Индию, Рериха и Шамбалу. Уставая быть рассказчиком, ты становилась благодарной слушательницей моих воспоминаний о путешествиях по Европе. Прошло совсем немного времени прежде чем мы съехали с рельс наших увлечений на рельсы обыденных житейских историй. Я находила в тебе уже не только коллегу, но и приятную подругу, с которой можно было часами болтать о чём угодно. Когда дни замело по-февральски белым снегом, ты предложила поехать на каток. - Каток? - переспросила я. - Ну да. Если ты не умеешь кататься, я тебя научу, - твоя ободряюще-весёлая улыбка сделала своё дело и в воскресенье мы отправились на "Марабушту". Я догадывалась, что катание на коньках дело нелёгкое, но не знала, что настолько нелёгкое. Ты успела навернуть три круга, прежде чем я рискнула оторваться от бортика. Видимо я очень медленно соображала в тот вечер и совершенно не заметила, как ты опять оказалась рядом со мной. - Рита! Что ты делаешь? - на мой крик обернулась половина посетителей катка. Ещё бы! Ты ведь потянула меня на самую середину! - Не нервничай, сейчас всё получится, - твой голос успокаивает лучше любого "Гидазепама". - Если ты сможешь научить меня кататься, то с меня глинтвейн. - Готовь кошелёк, - и опять осенняя улыбка с тонкими лучиками морщин вокруг глаз. Синяков я, конечно, набила немало и впереди меня ожидала крепатура, но раскошелиться на два бокала горячего пряного вина мне пришлось - кататься я всё-таки научилась. Когда мы сидели в ближайшем кафетерии и уплетали пирожные с глинтвейном, ты, уставшая и счастливая, сказала: - Спасибо тебе за то, что я нашла такого прекрасного друга. И нам обеим было плевать на почти двадцатилетнюю разницу в возрасте, на почти отсутствие у меня жизненного опыта, на любые предрассудки и сплетни. Мы нашли замечательных друзей друг в друге. * Горячее московское лето плавило асфальт и грозило мне солнечным ударом. Я щёлкала "зеркалкой" и жалела, что у нас не совпали отпуска. Пока я гостила у сестры в российской столице, ты работала в нашем пыльном офисе и иногда звонила мне. Я скучала. Мне не хватало нашего кофе по утрам и болтовни в обеденном перерыве. В наушниках голос Вакарчука упорно повторял: "Обійми мене, обійми мене... Так лагідно - і не пускай"**. Я скучала. Я бесцельно бродила по Москве, поставив на повтор меланхоличное "Обійми мене". Указатель возле выхода из метро гласил, что до музея Рериха чуть более двухсот метров. Гуляя по прохладным залам, я вспоминала твою маленькую Шамбалу в подсобке. "Надо будет обязательно привезти тебя сюда", - мелькнула мысль, когда я попала в зал Знамени Мира. Несколькими часами позже, когда гул метро заглушал океанэльзовское "Я так хочу до тебе"***, я сжимала в руках репродукцию "Канченджанги" и строчила тебе смс-ку. Ответ пришёл ближе к вечеру: "Приезжай скорее. Я скучаю". * - В буфете невозможно находиться! Такое чувство, что вокруг одни политические и финансовые эксперты: "Гривна упадёт тогда-то, Майдан закончится тогда-то...", - подражая интонациям коллег возмущённо сказала я, присаживаясь на диван. - Не нервничай. Лучше выпей зелёного чаю, мне сегодня посылка пришла из Шри-Ланки. Ты протянула мне фарфоровую чашку с тонким голубым узором. Ноябрьский ливень упруго хлестал по окнам, коричневые листья прилипали к стёклам. Чай действительно успокаивал. Попрощавшись с тобой, я пошла работать. Ты никогда не рассказывала о своей личной жизни. Только когда-то вскользь упомянула, что никогда не была замужем. Я не сразу заметила, что с начала декабря ты изменилась. Иногда нервно ломала карандаши, уходила в свои мысли, тщательно следила за новостями и не выпускала телефон из рук. Я не спрашивала, ты не объясняла. В начале марта ты успокоилась. Выдохнула и стала жить как раньше. Улыбалась теперь чаще, нервничала меньше, и что-то мне подсказывало, что окончание революции и перемены в твоём настроены взаимосвязаны. И, кажется, был ещё кто-то третий, кто влиял на твоё настроение. Я не спрашивала, ты не рассказывала. * О том, где ты живёшь, я могла только догадываться. Кажется, где-то в частном секторе в районе аэропорта. Сейчас я понимаю, насколько всё же мало о тебе знаю. Было лето. Горячее, громкое лето. Ты не высыпалась - я видела это по кругам под глазами, ты уставала и дёргалась от каждого шороха. Я подозревала, что не даёт тебе отдохнуть, но предпочитала молчать. Напряжение росло в воздухе с каждым днём. Все боялись одного, думали об одном, но все молчали. Однажды вечером ты мне позвонила: - Катя, Катя, - ты говорила сбивчиво, и мне казалось, что ты плачешь, - я уезжаю. - Надолго? - голос звучал треснуто. - Не знаю, не знаю, как получится. Я плакала. Я слышала залпы за окном и приземления на фоне твоих слов. Когда прозвучало грубое мужское "Собирайся" в твой адрес, ты скомкано попрощалась со мной и, проглотив слёзы, - я это почувствовала - продолжила собираться. Чёртова война. Чёртов город. Я плакала - я ненавидела тех, кто затевал этот конфликт. Ты сейчас уезжала - непонятно куда, неясно насколько... Мы хотели этой зимой встретить католическое Рождество в Праге, а весной полететь в Индию. Мы тогда смеялись, когда строили планы наших путешествий и атаковали сайты турагенств. А потом, посерьёзнев, ты сказала: "Не надо загадывать так далеко". Я не согласилась, улыбнулась и благополучно забыла об этом разговоре. Новый залп, заставивший дрожать стёкла, напомнил мне о том дне. Мы мечтали. Чёртова война. * Завтра я уезжала, и у меня оставался последний день в небольшом приморском городке. За две недели я возненавидела его шумных обитателей, его машины и причины, по которым я здесь оказалась. С нашего последнего разговора прошло чуть больше двух месяцев. Я звонила, но абонент был "вне зоны действия сети". Я нервничала, переживала и скучала. Чёртово море. Плеск мутных волн раздражал. За грузоподъёмными кранами порта вставало мардариново-оранжевое солнце. Солёный бриз щекотал прохладой кожу, и я остановилась, доставая из яркой пляжной сумки тёплую кофту. Ты сидела на бетонном парапете в лёгком светлом платье. Сначала я не узнала тебя, подумав, что мне померещилось. Но только ты - одна ты - так заправляешь непослушные короткие пряди волос за ухо. Только ты. Прошло несколько секунд прежде чем мы, спешно утирая слёзы, обнимались и радовались встрече. - Я так скучала... Телефон посеяла, номер на карточке был... Извини, что не звонила... - ты говорила сбивчиво, сжимая мои запястья. Я улыбалась, будучи не в силах что-то сказать - была слишком рада тебя видеть. Не хватало воздуха, не хватало морского прибоя... Нам не хватило времени в тот день. Ты уезжала вечером, и мы проговорили всего несколько часов. Мы ни словом не вспомнили причины, из-за которых ты уехала, а я коротала здесь уже вторую неделю. Мы говорили, говорили и не могли наговориться... Мы пили глинтвейн в прохладной кофейне на набережной, а потом ели мороженое в парке. Вечером, когда я провожала тебя на автобус, ты плакала. От волнения я даже забыла спросить, куда ты едешь. Дрожащей рукой ты махала мне из окошка автобуса, а потом, когда белая маршрутка скрылась из виду, и я поплелась в гостиницу, мне пришла смс-ка: "Спасибо за день. Я буду скучать". * Жить под обстрелами оказалось не так уж трудно. Все привыкли не обращать внимания на дрожащие стёкла и людей с оружием. Сложнее было привыкнуть к тому, что тебя нет рядом. Я не могла до тебя дозвониться, и с некоторым удивлением обнаружила, что ты не зарегистрирована ни в одной из соцсетей, а я не знаю даже адреса твоей электронной почты. Я искала тебя через общих знакомых, друзей, но никто ничего не знал. Где ты, как ты, с кем ты... Ругая на чём свет стоит коммунальщиков и скользкие тротуары, я выходила из супермаркета. "Сегодня 25 декабря. Если бы не эта чёртова война, я бы с Ритой сейчас гуляла по рождественской Праге". Вдалеке грянул залп. Я крепко сжала губы, чтобы не начать ругаться вслух. Переступая через сугробы, я плелась домой. Возле подъезда моего серого дома я ожидала увидеть кого угодно, но только не... - Рита! Стеклянно звякнула бутылка вина об заледеневший асфальт, пушистая шапка слетела с моей головы. - Катя, Катя!.. Ты плакала. Мы плакали. Мы смеялись. Мы были рады нашей - пусть недолгой - встрече. - Я скучала, - шёпотом сказала ты, давясь смехом и слезами. - Обними меня.