Jongin, Don't Smoke

00:15. Сеул. Девятый этаж. Поглубже вдыхая крепкий табачный дым, Чонин медленно обводит кончиками пальцев маленькую фарфоровую чашечку, наполовину заполненную черной непрозрачной жидкостью. Аккуратно прижимается щекой к холодному толстому стеклу, отрешенно наблюдая за шумной полуночной жизнью города, и тихо вздыхает. Уголок губ слабо ползет вверх, когда перед глазами вдруг появляется отчетливый образ одного человека, того самого, что прочно засел где-то глубоко в мыслях, в сердце и душе. Причем в последней так пусто и черно, что даже самый темный уголок огромного мегаполиса далеко внизу покажется ярким сборищем огней. Да и в душе не столько темно, сколько пусто. Пусто каждый вечер, каждый день, каждое утро. Пусто, пугающе, потерянно. Словно Чонин затерялся в собственных мечтах и фантазиях, пускай серых, пепельного оттенка, как цвет собственных волос, как медленно летящий на пол прах сигареты. И блуждать по закоулкам своего сознания, думать о непостоянных и безразличных вещах — бессмысленно, ведь для него есть только одна светлая личность, во сто крат светлее самого яркого фонаря ночного Сеула, блистающая ярче Сириуса на безоблачном небе. Густой табачный дым пропитывает не только легкие, но и волосы, одежду, кожу... Чонин словно соткан из легкого серого воздуха, является божественным творением чудного мастера, так складно управляющего неощутимой материей. Волшебника, который создал свое идеальное детище, наделив бесподобными шоколадными глазами, остро очерченными скулами, даже едва заметной ямочкой на подбородке. И подарил ещё одну важную вещь, лишний раз доказывая, что совершенство не может быть в единственном экземпляре. Маленький глоток ненавистного «американо» приводит в чувства. Напиток жутко холодный, остывший за пару часов размышлений, но это нисколько не мешает ему неприятно обжигать горло. Чонин уверен, что пьет кислоту, а не крепкий кофе, настоящий яд, а не любимый напиток брата. Поудобнее устраивается на широком подоконнике, снова обращаясь к изучению пестрящей огнями ночи. Такой таинственной - любимицей романтиков. Чонин не считает себя сентиментальным человеком, не считает себя романтиком, не считает себя чувствительной личностью. Если подумать — Чонин ни во что не ставит свою персону, отмахиваясь от суждений и закуривая очередную сигарету, кончик которой и сейчас продолжает алеть, как маленький огонек огромной столицы. Широкий свитер привычно сползает с плеча, оголяя чуть смугловатую кожу. Растянутый, тоже серый, немного потрепанный, опять-таки насквозь пропахший сигаретами и одним человеком, запах которого сводит Чонина с ума, срывает крышу и уносит в далекие небеса. Потому что Ким Чонин не просто любит, а бросает себя к чужим ногам ради своих же чувств. Немного странно, но парень привык отличаться от многотысячных копий. Ради удовольствия Чонин выкуривает каждую сигарету медленно, закрепляя глотком кофе. От такой смеси в голове что-то нудно тянет. Не похоже на боль... Или для Ким Чонина вовсе не существует такого скучного понятия. Да и что такое «боль»? Когда синяки на теле? Когда душу рвет тоска? Хотя на месте этой самой особы у Чонина только одно из огромных темных пятен, да, как на Солнце. Он слышит тихий шорох позади, чувствует пробежавшийся по волосам и коже сквозняк, но только спокойно выдыхает дым через нос, неслышно кашляя. Так, чтобы вошедший не понял, что он снова слишком много курит, смертельно много поглощает никотина, терзая не только организм, но и оставляя уродливые рубцы на собственных чувствах. Прикосновения теплых губ к оголенному плечу посылают по телу импульсы тока, воздух, смешавшийся с дымом клубится в легких, а тонкая сигарета ломается под приложенной силой. Это так знакомо, так волнительно и так ожидаемо. Чонин признается, что скучал по этим нежностям, когда брат вот так водил кончиком носа по плечу, вдыхая запах его дешевых сигарет, когда целовал за ушком и чуть прикусывал кожу. Я скучал... - в чем-то мысли братьев-близнецов должны быть схожи, если на самом деле это два абсолютно разных человека, объединенные только тем, что один является точной копией и отражением другого. На все слова Чонин слабо усмехается. Без злорадства, сминая в руке всё ещё тлеющую сигарету и обжигая кожу на ладони. Так происходит практически всегда. Чонин ждет, Кай — возвращается, и сразу же из головы вылетают сигареты, кофе, ночные огни, то, что их прекрасно видно из окон многоэтажки напротив. И, следуя за младшим братом, который ведет себя и выглядит намного старше своего возраста, Чонин готов наплевать на всё, что может их осудить. Ибо он любит такие вечера, когда Кай возвращается после долгой разлуки, когда они встречаются в этой комнате, именно здесь, когда до мурашек пробирают первые аккуратные и сдержанные поцелуи, хотя младший готов рвать и метать от всего, что бушует внутри. Запуская пальцы в темную шевелюру младшего, Чонин чуть приоткрывает губы, когда Кай влажно выцеловывает шею, а пальцами «прогуливается» под толстой тканью своего же свитера. Он каждый раз чувствует превосходство, когда находит старшего в этой спальне, когда тот кутается в его одежду и курит свои чертовы сигареты. Когда он может спокойно прижать его к холодному стеклу, жесткому полу, мягкой кровати или грубому столу, чтобы наградить за долгое ожидание, чтобы получить от этого удовольствие. И никто уже не помнит, как долго это длится, как долго Чонин ждет, как долго Кай благодарит его. Воспоминания затягиваются легкой дымкой, когда они вот так вместе проводят время, в такой интимной обстановке, когда свидетелями могут быть только незнакомцы из квартир напротив. Кай точно помнит, что все началось с робкой просьбы старшего. С его «Кай-я... давай сделаем так же...» и сопливого фильма про любовь, который Кай до сих пор не смог понять. Первый поцелуй вышел каким-то чересчур нежным, словно старший брат пытался донести что-то неизвестное для Кая, давно скрываемое. И сейчас сложно разобраться в том, почему же младший не отбежал с криком, не устроил серьезную ссору, а просто позволил Чонину сказать то, что словами было бы намного сложнее объяснить, а на пальцах просто так не покажешь. А сейчас Кай счастлив, что всё получилось именно так, и плевать, что они ступили на запретную дорожку, которая не должна привести ни к чему хорошему. Ведь хорошее может заключаться только в том, что в данный момент они вместе, вот Кай проводит ладонью по горячим щекам брата, впервые за этот вечер целует его в губы и получает спокойный ответ, разве нужно что-то ещё для полноты счастья? Пальцы сплетаются в замок, Чонин принимает более удобное положение, обхватывая младшего ногами и сразу же сильнее прижимаясь к стеклу позади. Недопитая чашка «американо» летит на пол, расплескивая остатки горького напитка. От Кая неприятно пахнет чужими женскими духами и алкоголем, но Чонин знает, что так нужно. Так нужно, чтобы жить, так нужно, чтобы счастливо проводить время вместе. Его заработок хореографа особенно много не приносит, а вот благодаря младшему они сейчас в шикарной, пускай и двухкомнатной квартире, можно не бояться быть случайно застуканными родственниками или друзьями. Никто не знает этот адрес, даже самые дорогие люди, ведь дороже Кая никого не существует. Алкоголь пылает в крови младшего ровно настолько, насколько никотин больно ударяет по вискам старшего. Взгляды сталкиваются друг с другом, а Кай лишь сильнее прижимает к себе брата, наслаждаясь свободой. Это понятие идеально описывает отношения с Чонином. Ты можешь не волноваться, не нужно терпеть и страдать - только ловишь кайф от подскочившего тестостерона и тесноты в плотных брюках. Когда Чонин прикусывает нижнюю губу брата, тот лишь раздраженно шипит, сильнее сжимая в кулаках серую ткань свитера. Он никогда не причинит брату боль, не желает видеть даже тени разочарования на его лице, потому что от этого обязательно неприятно всё перевернется внутри, защемит, будет разрываться. Чонин не играется, ему ведь не больно, только чуть неприятно ощущать этот стойкий аромат чужого парфюма на своем младшем брате. Даже запах сигарет здесь будет бессилен. Потому что завтра кто-то поставит этот день на повтор, а послезавтра всё повторится снова. И так до конца жизни, пока отведенные песчинки времени не окажутся сосчитанными. Привычка растягивать поцелуи становится бессмысленной, когда Чонин открыто шепчет на ухо младшему пошлый бред. Через пару минут мягкая кровать прогибается под единым телом сумасшедшей страсти, затуманенного разума, огромного желания. Когда наплевать на долгие прелюдии, но, тем не менее, хочется каждой клеточкой своего тела чувствовать точно такое же тело под собой. Когда хочется обводить кончиками пальцев острые скулы, целовать лицо, шею, руки, пальцы... Когда мечтаешь раствориться под всеми ласками, коими осыпает тебя твой же младший брат. Первым белоснежную рубашку срывает Чонин, наполовину обнажая подтянутое тело младшего, словно выделанное руками искусного мастера, иначе бы нельзя описать эти идеальные линии. И постоянно, когда такие мысли посещают голову, Чонин думает, что сошел с ума и стал жертвой нарциссизма, но хриплый голос над самым ухом, сдавленное «Чон-ин», а также мгновенно вспыхнувшие щеки возвращают в реальность. Чонин плавится в умелых руках младшего, послушно помогает стащить свитер и небрежно отбросить его к рубашке. Выгибается навстречу горячему язычку, пересчитывающему выпирающие косточки ребер, обводящему темные бугорки сосков, а после блуждающему вдоль края домашних штанов. Пальцы путаются в чуть влажных волосах Кая, слегка оттягивая, чтобы сильнее раззадорить брата. На свою же беду. Чуть позже Кай возвращается к покрасневшим губам старшего брата, вновь увлекая того в резкий, уже совершенно несдержанный поцелуй, так, что потом губы заболят вдвое сильнее. Они проведут так всю ночь, позволив себе больше-меньше. А потом следующую, ещё одну и ещё. Пока в один прекрасный день Кай не заявится на порог этого дома с какой-нибудь печальной вестью, не поставит крест на этих «отношениях», когда больше не будет единого целого по ночам. Перестанут краснеть щеки под умелыми ласками, перестанет приятно тянуть внизу живота, перестанет в темноте мелькать подвеска младшего перед глазами. Сойдут все отметины с тела, из крови выветрятся никотин и алкоголь, перестанет в такт скрипеть огромная софа. Вещи каждого будут разложены по разным чемоданам, пыль осядет на огромном окне и подоконнике, вдребезги разобьется ещё не одна чашка кофе, крепкого, чтобы до противной горечи. И Кай знает, что это произойдет совсем скоро, через несколько лет, а может и того меньше, он запретит себе вот так прикасаться к брату, медленно вести кончиком языка вдоль резинки домашних штанов, ощутимо потираясь щекой о заметный бугорок чуть ниже. Больше не будет пронзающих взглядов друг другу в глаза, когда Чонин сжимает в кулаках шелковые простыни от негодования и возбуждения, а Кай только входит во вкус, играясь со своим стеснительным братиком. Бывает, что внутри старшего просыпается второе дыхание, тогда уже он сильнее прижимает Кая к жесткой поверхности, переместившись на другую сторону кровати. Именно в этом любит размах, чтобы была возможность развернуться, без страха свалиться на пол, но даже при таком неловком инциденте сразу же один из братьев перехватит инициативу на себя. Но в завершение тяжелого рабочего дня, когда расслабленное после душа и пачки сигарет тело нежнее некуда, Чонин повинуется каждой прихоти младшего. Помогает стянуть ненужную одежду, бьется в приступах удовольствия, когда Кай медленно скользит по внутренней стороне бедра, шире разводит колени и переходит чуть дальше, чувствует напряженные мышцы танцора, а после закидывает одну ногу себе на плечо. Сейчас ему мало, завтра ему будет тоже мало, чувство ненасытности собирается преследовать Кая до тех пор, пока он сам не запрет свое сердце в клетку, пока не свяжет его черными нитями, поставив глупые табу и мысленно составив свой свод законов. Он уверен, что и эта ночь может стать последней, поэтому собирается испить брата до дна, вновь испытать фейерверк чувств и эмоций, которые с каждой ночью только сильнее распаляются и блистают под кожей каждого. Когда они просто касаются друг друга, когда капли горячего пота воском смешиваются и после остаются солью на коже, когда каждый рваный толчок приводит к разрыву огромной петарды в каком-нибудь отделе головного мозга, когда бабочки пестрят уже перед глазами, ослепляя своим блеском. А потом они вместе устало откинутся на влажные подушки, не спеша переплетая пальцы. В полумраке Чонин постарается рассмотреть уставшие черты младшего, самозабвенно будет размазывать белесое семя на своем животе, а потом, когда получит суховатый поцелуй в лоб, поднимется, чтобы вновь закурить. И в этот раз Кай промолчит, потому что знает, что брат сильно привязывается к чему-либо, будь то сигареты или же он сам. Потом Чонин тихо уйдет в душ, пока младший скидывает на пол запачканное постельное белье. Это уже входит в привычку, такую неправильную и совершенно бесполезную. Он что-то бормочет на ненавистном английском, глубоко погрузившись в мысли. Пока в ванной размеренно шумит вода, готовит себе покрепче кофе на маленькой кухне и с недовольством поглядывает на часы, на которых без снисхождения красуются цифры 4:48. Начинается новый день, и уже сегодня необходимо попасть на одну важную встречу, чтобы Чонин смог купить себе ещё пару вещей для занятий. Они встречаются снова в спальне. Чонин, подтянув колени ближе к груди, в позе эмбриона, пытается осознать, сообразить, что же они в конце концов делают, а, может быть, просто собирается поскорее уснуть, чтобы эта ночь осталась яркой пылью где-нибудь на сердце. В комнате становится совершенно темно, свет по щелчку отключается, а Кай осторожно обнимает старшего со спины, на ощупь собирая капельки холодной воды с кожи. Под прикосновениями брат дрожит, неспокойно дышит и сильнее жмурится, чтобы ничего не видеть и не чувствовать. Он не может понять, зачем Кай так его мучает. И только через пару часов Чонин, в разбитом состоянии, отрывается от теплого тела младшего, вырываясь из уютных объятий. Кай поднимется намного позже, когда Чонин во всю будет разогревать мышцы в танцевальном зале, когда постарается поскорее взбодриться под биты их общей любимой песни. После нескольких минут уже будет задыхаться, падать на пол, потому что табачный дым черным смоляным следом остается в легких, а после некоторых нагрузок их просто разрывает. Чонин с радостью бы бросил, завязал к черту с этой пагубной привычкой, но тогда пришлось бы расстаться с кучкой нервов, оставшихся так, для одного только вида. Он будет курить только больше из-за своих неудач, вновь закутается в теплый свитер, прижмется щекой к стеклу и будет ждать. И в следующий раз не получится просто поговорить, потому что Кай вернется в жутком настроении, отстраняя Чонина от себя, а чуть позже брат и вовсе не придет. Просто не распахнет дверь, постоит на пороге, а потом, мягко опустив ладонь с дверной ручки, развернется и исчезнет на ярко освещенных улицах ночного Сеула. Но Чонин будет ждать, пропуская через легкие больше дыма, допивая ненавистный кофе, и с мокрыми дорожками на щеках наблюдать за пестрящей жизнью внизу.