Лакомо и ломко

Гадким лишаем на душе нарастает отвращение, с каждой секундой всё больше разъедая тонкие ткани едкой щёлочью, проделывая щелки в хрупкой душонке, заставляя чувствовать себя ничтожеством. Взгляд закрыт этой отталкивающей пеленой, и руки ножницами врезаются в глаза, только бы перестать чувствовать этот кошмар. Оброс этим омерзительным налётом, он закрыл всего тебя. Взгляни, чья на тебе кожа?  И небо уже всё в ссадинах — его синяя краска потрескалась, проявляя за собой серую штукатурку, и фонарь на ночной аллее светится огнём трупного цвета, сигареты зелёными ростками выглядывают из-под мёртвой палой листвы. В воздухе пряно пахнет подожжёнными надеждами, приправленными привкусом трёхвалентного железа на губах. Кожа покрывается багровыми пятнами, раны алыми цветками раскрываются на ладонях. В голове воронами вьются отрывочные мысли о проклятых королях и королевах, перед глазами бессвязно мельтешат фрагментарные клочки автобиографии. Эта бумага из тех, что не горят. Время мечтательным звёздам сгореть в этих пламенных руках, с мольбой протянутых к небу, время понять, что никто не оставит тебе хлебных крошек на пути обратно, время наблюдать за камнями, стучащими под ногами. Какое сейчас время? Кажется, ворона высунулась из часов и засмеялась, сказав, что сейчас самое время не жить.  Кисть вновь и вновь скользит по холсту, а он так и остаётся прозрачным, тюремщик зовёт заключённого потанцевать с ним вальс, червь с удовольствием чревоугодника перерабатывает мёрзлую почву, а Ньютон ловит искры, летящие из недр Земли.  Так много слов и так мало бумаги, что стерпит этот нескончаемый водопад из песка, стекаемого с камней. Отчего же тепло так больно ударяет по щекам, отчего так мучителен холод, наступающий после?