О гей-барах

Барнаби раздраженно выдохнул сквозь зубы. Рядом никого не было, поэтому он мог позволить себе такую несдержанность. Идти на вечеринку он не собирался. Он вообще считал их сплошной потерей времени, но от напарника было так просто не отвязаться. С Котецу всегда проще согласиться, чем объяснить, почему нет. Барнаби всю свою жизнь стремился избежать бессмысленной потери времени, поэтому принял сегодняшнее предложение. Место для встречи Котецу выбрал странное. После того, как третий по счету мужик предложил ему зайти за угол с непонятной целью, Барнаби в лишний раз убедился: у его напарника не все дома. Кто же станет устраивать вечеринку в таком злачном месте? Возможно, Натану тут бы и понравилось, а вот девушкам — вряд ли. А что бы сказали менеджеры героев, узнай они об этой неофициальной встрече! Покачав головой, Барнаби потянулся к телефону. Возможно, это он что-то перепутал? Нет, ошибки быть не могло. Название улицы и время встречи значились в сообщении; Барнаби и до этого знал, что не ошибся. Котецу опаздывал уже на пять минут. Он всегда отличался непунктуальностью, но чем дальше, тем больше сомнений у Барнаби возникало. Он не видел поблизости никого из героев. Не то чтобы он так уж желал с ними встретиться, но их присутствие требовалось для очередной вечеринки. Без него, то есть присутствия, все это смахивало на идиотский розыгрыш. Твердо решив, что больше десяти минут ждать не станет, Барнаби собрался пройтись. Торчать на углу ему надоело. Прохожие явно принимали его за кого-то не того. «Голубой цветок», значилось на вывеске ближайшего бара. Поскольку дело шло к ночи, вывеска отсвечивала всеми цветами радуги. Голубым — в том числе. «Голубая Роза сочла бы это оскорблением», — подумал Барнаби, присматриваясь к парочке, которая вышла из бара. Парочка была такой же голубой, как развесистый цветок на вывеске, почему-то вызывавший ассоциации прежде всего с коноплей. «Гей-бар», — понял Барнаби, когда вслед за одной парочкой вышла вторая, состоящая из двух мускулистых мужиков, каждый из которых был выше Барнаби по крайней мере на голову. Наблюдать за тем, как эти мужики целуются, было… в высшей мере познавательно. Барнаби мысленно отметил, что разговаривать с Котецу завтра не будет. И послезавтра тоже. И вообще, ближайшую неделю. Впрочем, такой розыгрыш… Это было не в духе Котецу. Он же не знал, как Барнаби может отреагировать. Штернбилд был передовым городом, но даже сейчас далеко не все члены гетеросексуального большинства адекватно относились к гомосексуалам. Например, Антонио до сих пор каждый раз цедил что-то сквозь зубы, стоило ему заприметить Натана в новом пестром облачении… Хотя тут дело было скорее в том, что роскошные наряды Натана резали глаз. Против гомосексуалов Антонио ничего не имел, потому что сам к ним принадлежал. Барнаби узнал это случайно, как-то застав его с Натаном в душевой. Его отношение к товарищам ничуть не изменилось: Барнаби и до этого считал их беспечными идиотами. Идиотом был и Котецу. Но не жестоким идиотом. Отправлять Барнаби в гей-квартал для собственного развлечения он бы не стал. Пожалел бы тех, кто к Барнаби приставать вздумает. Возможно, это не Котецу отправил ему сообщение? Мысль была внезапной. Барнаби замер напротив входа в «Голубой цветок», напряженно обдумывая возможные кандидатуры. У кого мог быть доступ к телефону Котецу? Кто мог знать об этом квартале и вот так подшутить? От вычисления преступника Барнаби отвлек стук двери. Из бара вывалилась очередная пара, на этот раз в стельку пьяная. Двое мужчин поддерживали друг друга и хохотали до упаду. Барнаби подумал, что они кажутся ему знакомыми. — Завтра тоже надо будет сходить, — мужчина повыше, более массивный, положил руку на плечи своему сравнительно хрупкому собеседнику. — Ты обещал. — Ты тоже, — пробормотал второй мужчина, ткнув партнера кулаком под ребра. Этот голос Барнаби узнал бы из тысячи. Телефон, который он до этого сосредоточенно разглядывал, выпал из рук. Обычные телефоны так просто не бились, но то ли Барнаби не повезло, то ли брусчатка в этом районе была особенно крепкой, то ли день сегодня был такой… то ли все сразу. В телефоне что-то хрустнуло. Барнаби нагнулся, поднимая аппарат и любуясь трещиной, прорезавшей угасший дисплей. Когда он поднялся, Антонио и Котецу смотрели на него одинаково квадратными глазами. Барнаби сделал вид, что не заметил их, и поспешил удалиться в рекордно короткие сроки. Его никто не стал удерживать. *** Вечеринка в гей-баре. Барнаби передвинул треснувший телефон по столу, а потом решительно покачал головой. Нет, невозможно. Вечеринка подразумевает участие всех героев. А он видел только Антонио и Котецу. Мысли разбегались, сосредоточиться на чем-то одном никак не получалось. Приглашение на вечеринку. Гей-квартал. Антонио и Котецу, обнимающие друг друга. Вообще-то, они не обнимали, а поддерживали, но одернуть собственную фантазию никак не получалось. В воображении Барнаби давние друзья уже страстно целовались. Барнаби посмотрел на трещину, украшавшую дисплей, и понял, что прикусил нижнюю губу. Котецу не должен был отправляться в гей-бар с Антонио. Антонио состоял в отношениях с Натаном. Или, может, они просто тренировались? Не было никаких отношений. Ничего это все не значило. Барнаби чувствовал, что слишком молод, чтобы понять. Он и в самом деле был младше своего напарника, поэтому не мог претендовать на абсолютное понимание. В жизни Котецу случилось много того, что Барнаби даже не снилось. Эгоизм — думать только о собственных чувствах. Эгоизм — требовать верности от того, кто тебе не принадлежит. Барнаби стукнул кулаком по столу. Откуда такие мысли? Какая верность, о чем это он? Котецу — его напарник. Между ними никогда ничего не было. Может, потому, что Барнаби не решался сказать… потому что Котецу не понимал. Усердные страдания прервал звонок в дверь. «Котецу?!» — с надеждой подумал Барнаби. Это оказалась служба доставки. *** — Послушай, Кролик, — по виду Котецу можно было предположить, что он смущен, — о том, что ты видел вчера… — Зачем ты звал меня в такое место? — перебил его Барнаби. — Никуда я тебя не звал. — Сбитый с толку Котецу нахмурился. — Показать сообщение? — предложил Барнаби. — Покажи, — согласился Котецу. Барнаби открыл рот и снова закрыл. Сделать этого он не мог — телефон вышел из строя. Только и оставалось, что перейти в наступление. Почему в личных отношениях все всегда так непонятно? В них никогда нет логики. В любви нет логики. Впрочем, кто тут говорит о любви. — Ты хотел, чтобы я узнал, с кем ты спишь? — Барнаби знал, что пожалеет об этих словах, но сейчас ему было плевать. Он доверял Котецу… он чувствовал себя преданным, не имея на то ни малейших оснований, и злился на себя за это. — Мне без разницы, даже если ты все Хиро-ТВ перетрахаешь. Мне без… Выражение лица Котецу заставило Барнаби замолчать на полуслове. — Я не отправлял никакого сообщения, — сказал Котецу, — и уже год ни с кем не спал. С тех пор, как встретил тебя. — Но гей-бар… — Мы с Антонио проспорили Натану. А гей-бар, если ты пришел пить, мало чем отличается от обычного. Разве что выпивка дороже. — Котецу недовольно поморщился. Барнаби понял, что его подставили. *** — Сам виноват, красавчик, — уведомил Натан. Барнаби рвал и метал. — Взять телефон Котецу… заманить его в этот бар… Написать мне… с какой целью?! Вычислить преступника при дедуктивных способностях Барнаби труда не составляло. С тем, чтобы узнать, чего хотел преступник, было сложнее. Натан не торопился хохотать и выкладывать свой злодейский замысел. — Подумай, — только и сказал, глядя с едва уловимой насмешкой. Барнаби застыл на месте. Что он почувствовал, увидев Антонио и Котецу выходящими из гей-бара? Неприятие? Раздражение оттого, что глупый розыгрыш стоил ему драгоценного времени? Нет. Он почувствовал ревность. Он хотел, чтобы Котецу был только с ним, принадлежал только ему. И Котецу при очной ставке это непрямым образом подтвердил. Тут бы Барнаби извиниться и сказать… сказать… что сказать, он и сам не знал. Вместо этого он двинулся к Натану с заготовленными заранее обвинениями. «Сам виноват». *** Уснуть не удавалось. Барнаби сидел за столом, передвигая по нему телефон, который почему-то рука не поднималась выбросить. Несколько раз он пытался включить телефон, но безуспешно… все безуспешно. Безответно. Когда телефон дернулся и ожил под его рукой, Барнаби вздрогнул от неожиданности. — Да, — бросил он в трубку. Телефон не должен был работать. Но он работал; а у Барнаби даже не оставалось сил задуматься об этом чуде. — Кролик? Я у твоего дома. Впустишь? — Д-да, конечно, — пробормотал Барнаби и пошел открывать. *** Признаний в любви не было. Сначала Барнаби краснел и заикался, отчаянно не зная, о чем говорить с напарником, и так ничего не сказал. Потом краснел и заикался Котецу, с тем же результатом. — Попробуем по-другому, — наконец сказал Котецу со вздохом. Барнаби хотел уточнить, как именно, «по-другому», но не успел — в следующее мгновение он ощутил на своих губах чужие губы. Дальше все было быстро. Куда быстрее, чем с объяснениями, на которые оба они оказались неспособны; возбуждение нахлынуло после первого же прикосновения, ему оставалось только отдаться. На губах появился почему-то металлический привкус крови; распухшие от поцелуев, они горячо пульсировали. Наверное, раскраснелись... Это было не так больно, как Барнаби ожидал; не больно вовсе. Просто... неудобно. Это было странно — что-то в нем. Лишнее, чужое; избавиться. Вытолкнуть. Убрать. Это было странно — до непроизвольно вздрагивающего тела, вдруг отделившегося от разума. До мурашек, покрывших кожу груди и живота. Из теплого огня, привычного, как ровное пламя в домашнем очаге, желание превратилось в электрический ток. Разряды пробегали по всему телу, не упуская ни единой клеточки; низ живота стянуло в один нервный узел, на ресницах Барнаби застыли соленые капельки слез; не от боли. От того, что слишком странно. Не так, как всегда. Возбуждение перешло возможную грань. Тело, вовлеченное в диковинную игру чужого ритма, не могло получить желаемое. Хотело — и не могло; странно, странно, так стремятся увидеть весь мир, охватить, познать, сжать в объятьях, никогда не отпускать, никогда-никогда-никогда, до белых следов от пальцев на плечах, до растрескавшихся, пересохших губ, уставших нежить-мучить чужое тело; море, чуть ленивые волны, но такие своевольные, яростнее, небо темнеет, шторм, руки устали, и так тесно внутри... необычно. Мучительные вспышки удовольствия, когда соски касаются не-своей кожи; только разве она не-своя? Грань стерта; так любят. Так сходят с ума — молча. …Много позже, может, через столетие, а может, через полчаса, Барнаби спросил у Котецу: — Ты раньше был в гей-барах? До того раза? Котецу от неожиданности поперхнулся кофе. — Больше ты без меня туда не пойдешь, — подытожил Барнаби ревниво. Котецу не решился спорить.